жадно бросился к ней; она ждала с сияющей улыбкой и, чтобы подхватить его, слегка присела, а потом взметнулась вверх, как бывает, когда к вам приближается и обрушивается на вас большая волна.
— Дедушка позавтракал и ушел; мы одни и свободны. Понимаешь ты это? Понимаешь?
— Ах! Значит, можно будет посидеть на скамье среди цветов!
— Гиацинты пахнут так сладко, что хочется умереть! — вздохнула Альба.
— Мне больше не нужно за вас прятаться! — крикнул Нелло детским фигурам над чашей фонтана. — Убирайтесь!
И он бросил в рот мальчика камень. Струя перестала бить из него. Послышался крик.
Он оглянулся. Она крикнула:
— О Нелло, что ты делаешь, ты еще накличешь на нас беду.
— Это ты кричала, Альба! Ты!.. — И он прижал к груди ее голову, укрыл эти глаза, в которых мелькнул страх. Ее белая рука поднялась в томлении, чтобы найти его, а он зарылся губами в ее плечо. И, опьяненный жалящим, кружащим голову запахом ее влажного трепетного тела, испугался, — как могло ему прийти в голову шутить.
Она заговорила.
— Как часто раньше, — рассказывала она, — возвращаясь из церкви, я видела в нашем черном доме одно освещенное окно и думала: долго ли будет дедушка зажигать свет в своем окошке, — а там засветится и мое окно в доме на вершине горы. Тот дом был мне родным, я кивала ему издалека. А теперь, посмотри наверх, я больше не узнаю его — разве он не страшен? Мне кажется, он хочет убить меня!
Пузатый и серый, вцепившись в карниз скалы, с изогнутой клювом крышей и двумя злобно сверкающими окнами, монастырь хищной птицей притаился в вышине, словно выслеживая добычу.
— Я нужна ему только мертвая. А в жизни ты один у меня. Что будет со мной, если ты уйдешь? До сих пор я не знала, что такое остаться одной. Теперь я это понимаю.
Он крепче обхватил ее, чувствуя, как она дрожит.
— Никогда я тебя не оставлю.
Она откинулась назад и медленно, но убежденно покачала головой, крупные слезы застыли на ее щеках.
— Быть не может, чтобы ты любил так, как я люблю.
Она вырвалась и, закрыв лицо руками, шатаясь, побрела в тень.
— Нам надо бы умереть, — сказала она. — И сейчас.
— Эти цветы, — сказал он, — словно мягкий ковер. Давай уснем на них этой ночью!
— Ты хочешь? Значит, ты и вправду любишь меня?
— Мы сделаем то, чего не сделали Тоньетта и ее Пьеро, — прибавил он и горделиво улыбнулся.
— Кто это?
— Знаменитые любовники. Может быть, и о нас когда-нибудь узнает мир!
— О, как ты поешь! Я хочу еще раз услышать, как ты поешь!
Она, дрожа, повисла на его плече.
— Нелло! Я жизнь свою готова отдать за твой голос! Мой голос слаб, он не в силах рассказать, как я люблю! А ты можешь!
— Репетиция! — вспомнил Нелло. — Маэстро был недоволен мной. Но сегодня я буду петь для тебя. Ведь ты придешь меня послушать. Скажи, что придешь!
— Если ты этого хочешь!.. Я опять поднимусь по скале. Из монастыря во дворец ведет подземный ход, Амика меня проводит. Может быть, я отважусь посмотреть на тебя из ложи, ключ к ней я давно купила тайком у старого Корви. И тогда я увижу тебя в сиянье огней, над толпой, в праздничном зале, точно в сияющем ореоле, любимый!
— Я чувствую, что буду петь хорошо — впервые в жизни. Но пойдем со мной сейчас же. Пока ты рядом, я чувствую в себе столько сил, как сказочный герой.
— Хорошо, я пойду с тобой. На дороге никого нет, зной так и пышет. А если бы даже нас увидели люди! Что они знают о нас! Что они могут нам сделать?
— Да, что они могут нам сделать!
В синем небе пылала огнем рябина. Альба побежала к ней — и вдруг вскрикнула: через дорогу ползла большая змея, вся черная в дорожной пыли. Нелло схватил камень и, когда Альба хотела его удержать, крикнул:
— Пусти меня! Чего мне бояться, раз ты меня любишь!
Он бросился к змее и уже занес камень, как вдруг увидел на шее у нее кровь. Она была мертва. В ту же минуту он швырнул в нее камнем. Подбежала Альба.
— О, как ты напугал меня, гадкий мальчик! Но какой же ты храбрый. Ты герой, мой милый — герой!
Она бросилась целовать его руки. Он отвел руки и застонал.
— Что с тобой, мой Нелло?
— Эта издохшая тварь еще омерзительнее, чем живая. Не переступай через нее, Альба! Вернись домой, я вижу, сюда идут люди. Так ты придешь в театр? О, приходи! Сегодня вечером я буду петь как следует, ведь это, может быть, единственное, что я умею.
И, втянув голову в высоко поднятые плечи, он одиноко побрел по дороге.
«Я обманул Альбу!.. Но ведь, бросившись на змею, я считал ее живой! Значит ли это, что я обманул Альбу? Нет, я не трус. Как она любит меня! Как мы любим друг друга! Мне ничего не стоило бы умереть!»
На площади было еще безлюдно; перед кафе сидел Гадди и читал газету.
— Вот и ты зря притащился, — крикнул он подходившему Нелло. — Репетиции не будет. Маэстро предпочел устроить репетицию своей мессы. Вполне естественно: маэстро Дорленги ему ближе, чем маэстро Вивьяни.
— О Вирджиньо! — Нелло схватил его руку, словно желая раздавить в своей. — Как мы любим друг друга!
— Так, значит, поладили? Поздравляю! Ну, поскольку невеста богата, ты, думаю, не станешь возражать против венца. А я тут как раз читаю: прогорела труппа Валле-Бонизарди, которая предлагала мне ангажемент, да, к счастью, дело у нас расстроилось.
Нелло залился счастливым смехом.
— Вообрази только: я пою для нее, для нее одной. Да, и вообрази: я убил змею, которая чуть ее не укусила.
Он отбросил назад волосы, расправил плечи, радостная улыбка освещала лицо. Гадди внимательно посмотрел на друга.
— Что верно, то верно, выглядишь ты, как молодой бог. Но ведь не каждый день случается убить змею; да и пением не проживешь всю жизнь.
Улыбка померкла на лице счастливца; оно стало безжизненным, белым, как воск, голова бессильно опустилась на грудь.
— Какой уж там всю жизнь, — пробормотал Нелло. — Да если бы я сейчас, вот сейчас, вернулся, кто знает, нашел ли бы я то сердце, то любящее сердце, которое только что оставил? Не был ли то бред безумца?
И так как Гадди гулко рассмеялся:
— Ну, конечно, я сумасшедший! Скажи мне, что я попросту сошел с ума! — Он захохотал вместе с другом.
В
