храме, в страже, в Оке, а мне такое не по душе. Да и служкой не хотел, своим умом прожить думал.
Йокель вздохнул.
— Отец наш торгует, и мне всегда казалось, легче не бывает: купил тут, там продал. Хочешь, людей послал, хочешь, сам едешь, другие города смотришь. Он меня делу не учил, но я думал, без него разберусь. Золото мать дала, а эти… Хоть бы кто сказал, ну куда ты с полотном на Сьёрлиг! А ведь знали же, точно знали!
Он притопнул ногой, хмурясь.
— И спутников моих подговорили, а может, подкупили — те первой же ночью меня оставили, не нагнал. Думали, видно, я сразу домой поверну, испугаюсь, да не на того напали. Теперь вернусь без товара, без выручки, то-то они зубоскалить будут… Если это мои последние дни, не так я хочу их провести. Я решил, останусь.
Йокель, подняв голову, посмотрел на Ингефер, и она ответила улыбкой.
— Рад я за тебя, — сказал Нат, уперев руки в бока, — только с грузом нашим как же быть?
— А, не подумал. Да вы берите рогачей, телегу берите, на что мне они теперь? А может, и сами оставайтесь. Я думаю, конец один.
— Если сдаться, то один, а если бороться, то, может, и другой!
— Да как с богами-то бороться? — грустно улыбнулся Йокель. — Тогда вот…
Он потянул из-за ворота хитро сплетённый шнурок. На нём болтался амулет из дешёвых: круг со стёртыми краями, где скалилась рыжуха. Серебро местами сошло, обнажая выпуклую медь.
— В Верхнем Торговом ряду, где лавки, спросите дом торговца Йолле и ему отдайте. Скажите, я весточку шлю, жив-здоров. Пусть хоть об этом не тревожатся.
Нат подошёл, протянул руку. Повертел амулет в пальцах. Спросил:
— А чего он поганый такой? Даже не чистое серебро.
— Чтобы вор не позарился. Цена этой вещи в другом, для моей семьи это знак.
— Ладно, — сказал Нат, убирая амулет в карман, подшитый к куртке изнутри. — Ну, надеюсь, тут нет подвоха, а то в прошлый раз, как я взял безделушку, что у одного на шее болталась, мне шибко не свезло… А, ладно, хуже не будет. Я пойду тогда, выгоню телегу, и вы не задерживайтесь.
Он пошёл через зал, отмахнувшись рукой от нептицы — та скакала под балкой, пытаясь ухватить рыжуху, и задела Ната концом хлопнувшего крыла.
Рыжухи цокали, опуская длинные хвосты и поднимая их раньше, чем тёмный клюв коснётся шерсти. Двое за столом пили и смеялись, тыча пальцами и подталкивая друг друга плечом. Похоже, один поставил на то, что повезёт нептице, а другой — что рыжухи окажутся ловчее.
Нат уже был у двери — задержался, счищая что-то с подошвы, — когда ступени лестницы заскрипели под торопливыми шагами. То спускались остальные, и первым шёл Клур.
Ингефер поднялась, уступая дорогу, обернулась и вскрикнула, прижимая пальцы к губам.
— Глаза! Трёхрукий отнял твои глаза!
— Прочь с дороги, — негромко сказал ей Клур, глядя в сторону.
Глаза его, ещё недавно тёмные, будто выцвели, подёрнулись инеем.
— Ох, поглядите! — не унималась Ингефер. — Ослеп! Что тебе снилось, что показали боги такого, за что ты расплатился глазами?
— Не поднимай шума, — прошипела Ашша-Ри.
Быстро окинув взглядом зал и подметив каждого, она обогнула Клура.
Шогол-Ву поднялся и шагнул охотнице навстречу, перехватил руку с зажатым в ней ножом.
— Отпусти, порченый!
— Нет. Это ты сейчас поднимешь шум, Ашша-Ри. Мы уйдём спокойно и никого не тронем.
— Спокойно?..
— Он прав, — сказал Зебан-Ар.
Охотница поколебалась, кривя губы, но всё же убрала нож и сплюнула. Хвала Трёхрукому, все уставились на Клура, и остального никто не заметил. Может, только мальчишка, что вернулся и застыл, прижимая к груди перо, и дочь леса — она поднялась растерянно. Видно, понял и Нат — передумал уходить, следил, глядя исподлобья и сжав кулаки.
— Ну дела! — воскликнул гуляка. — Так что за дурной сон-то, расскажи!
— Тебе не понравится, — ответил Клур.
— Не, ты уж расскажи! — и второй выпивоха хлопнул по столу ладонью. — Я знать хочу, чё там боги задумали. Что за пытка — сидеть, ждать неясно чего, сил уж нет, хоть сам себя убивай!
— Видишь, я сделала бы доброе дело, — негромко сказала Ашша-Ри. — Ты зря остановил меня, порченый.
Клур вышел вперёд, оглядел всех, кто был в зале.
Рыжухи, выгнув спины, зашипели и кинулись по балкам прочь, в тёмный угол. Нептица проследила за ними, щёлкнув клювом, встряхнулась и вспомнила про кость, которую уже давно глодал пёс.
Человек на лавке проснулся и сел, потирая сонные глаза, зашарил ногой, отыскивая сброшенные сапоги.
— Хотите узнать, что я видел за сон? — спросил Клур. — Так слушайте: я чуял богов. Они не злы и не добры, мы пыль под их ногами, а кому есть дело до пыли? Наши жизни, наши мечты, страхи и надежды, боль и мольбы слишком мелки для них. Они не слышат нас и, должно быть, никогда не слышали.
Клур обвёл людей глазами, похожими на мутный, неровно окрашенный лёд.
— Я видел Раудур. Видел, как небо раскалывается со стоном и льётся кровавый дождь. Видел, как текут алые реки. Земля ломается, как горячий хлеб — огонь и пар до небес, и по дорогам в последний раз идут боги. Им не радостно и не жаль, они лишь делают, что должны, потому что всему есть начало и всему есть конец. Я видел гибель Раудура, и воды трёх морей сомкнулись над ним. Вот что я видел.
Ингефер вскрикнула и заплакала, уткнувшись в грудь Йокеля. Тот гладил её по спине, а сам глядел растерянно.
— Ну, что ж! — закряхтев, сказал мужик за столом и потянулся к оставленной кружке. — Это… Напиться надо бы.
Клур пересёк зал широким шагом и вышел, толкнув Ната плечом. По пятам за ним следовала Ашша-Ри, а за нею — старый охотник.
Человек на лавке зевнул, ещё потёр глаза и спросил:
— Так я не понял, слепой он или нет?..
На миг стало тихо, и в этой тишине неожиданно громко прозвучал хриплый шёпот мальчишки:
— Значит, это правда? Мы скоро умрём, и я тоже?
— Сны не всегда сбываются, — сказал ему Шогол-Ву.
— Не бойся, — сказала и дочь леса. — Грядущего не знает никто. Бывает, мы видим путь, но лишь один из многих. Всегда есть другие пути.
— Другие? — воскликнула Ингефер. — А с чего это нам должно повезти?
— С того, что мы идём в Запретный лес договариваться с богами, — криво усмехнулся Нат. — Может, и договоримся.
— Врёшь! — ахнул мальчишка.
— Ну, если вы тут всё прогуляете, а мир так и будет стоять, значит, не
