Шрифт:
Интервал:
Закладка:
ЩИТ АХИЛЛА
© Перевод П. Грушко
Она глядит, как он ладит щит,Надеясь узреть на нем виноград, И паруса на дикой волне,И беломраморный мирный град, Но на слепящий глаза металлЕго искусная длань нанесла Просторы, выжженные дотла,И небо, серое, как зола…
Погасшая земля, где ни воды,Ни трав и ни намека на селенье, Где не на чем присесть и нет еды,И все же в этом сонном запустеньеВиднелись люди, смутные, как тени, Строй из бессчетных башмаков и глаз, Пустых, пока не прозвучал приказ.
Безликий голос — свыше — утверждал,Что цель была оправданно-законной, Он цифры приводил и убеждал,Жужжа над ухом мухой монотонной, —Взбивая пыль, колонна за колонной Пошла вперед, пьянея от тирад, Оправдывавших путь в кромешный ад.
Она глядит, как он ладит щит,Надеясь узреть священный обряд: Пиршество и приношенье жертвВ виде увитых цветами телят, — Но на слепящий глаза металлДлань его не алтарь нанесла: В отсветах горна видит онаДругие сцены, иные дела…
Колючей проволокой обнесенКакой-то плац, где зубоскалят судьи, Стоит жара, потеет гарнизон, Встав поудобнее, со всех сторонНа плац досужие глазеют люди, А там у трех столбов стоят, бледны, Три узника — они обречены.
То, чем разумен мир и чем велик,В чужих руках отныне находилось, Не ждало помощи в последний мигИ не надеялось на божью милость,Но то, с каким усердием глумилась Толпа над унижением троих, — Еще до смерти умертвило их.
Она глядит, как он ладит щит,Надеясь атлетов узреть на нем, Гибких плясуний и плясунов,Кружащих перед священным огнем, — Но на слепящий глаза металлЛегким мановением, руки Он не пляшущих поместил,А поле, где пляшут лишь сорняки…
Оборвыш камнем запустил в птенцаИ двинул дальше… То, что в мире этом Насилуют и могут два юнцаПрирезать старца, — не было секретомДля сорванца, кому грозил кастетом Мир, где обещанному грош цена И помощь тем, кто немощен, смешна.
Тонкогубый умелец ГефестВынес из кузни Ахиллов щит. Фетида, прекрасногрудая мать,Руки к небу воздев, скорбит Над тем, что оружейник ГефестВыковал сыну ее для войны: Многих сразит жестокий Ахилл,Но дни его уже сочтены.
СТИВЕН ВИНСЕНТ БЕНЕ
ПРО ВСЕХ НЕЧЕСТИВЦЕВ
© Перевод Г. Кружков
Адам был моим дедом,Он бегал босиком,На зелени ЭдемаОн рыжим был пятном.Балованный ребенокСорвал запретный плод.Я получился в деда —Такой же сумасброд.
Бродяга Ной, мой дядя,Под рев, и лай, и визгВсех чистых и нечистыхПерепивался вдрызг.Когда летел он в бездну,Дрожал от страха Ад.«Вы очень с ним похожи», —Мне часто говорят.
Лилит — моя подруга,И жизнь и смерть моя,Благоуханней меда,Коварней, чем змея.Ее я вечно жаждуИ телом и душой, —Пока бормочет кто-то:«Фу, как нехорошо!»
Был Бахус моим братом,Приятелем — Нимрод,Меня предупреждали,Куда это ведет.Но если Дьявол за меня,То я не пропаду, —Пусть возмущаются в Раю,Мне веселей — в Аду!
АМЕРИКАНСКИЕ НАЗВАНИЯ
© Перевод М. Бородицкая
Я полюбил с незапамятных порОструю свежесть этих имен,Мне по душе этот пестрый узор:В яркой раскраске Индейский Каньон,Мертвая Роща, Косматый Бизон.
Сена и Рейн — серебряный звон,Но серебро с годами тусклей.Старым напевом звучит Альбион,Словно охотничий рог средь полей…Мне же родные названья милей.
Нью́берипорт и Ба́ддефорд,Литл-Френч-Лик и Ланди-Лейн(Северный выговор, северный порт),Про́виденс-сити, бухта Мэйн,Олдтаун и Ньютаун и Скунс-Таун-Плэйн…
Тихий черпну океан в Санта-Крус,В Бо́стоне буду Атлантикой пьян,В Блю-ридже негр сыграет мне блюз, —И я обойдусь без далеких стран,И я отдохну от заморских муз.
Рю-де-Марти́р и Нотр-Дам,Рим и Афины, Мадрид и Багдад, —Старые сказки вы дарите нам,Я же за новой отправиться радВ Хэ́ррисберг, Спа́ртанберг или Кейп-Джад.
Скажете: классики, Генри и Джон,Так не писали? не думали так?Но после вечерних бесед на балконОни выходили и, глядя во мрак,Нанта́кетский в море искали маяк…
И после смерти найду я покойНе в Ливерпуле, не в Шамуни́,Лондон ли будет шуметь надо мнойИли Париж — мне нужны не они!Встав из могилы, уйду я домой:Похороните меня в Вундед-Ни!
ЛИТАНИЯ ДЛЯ СОВРЕМЕННЫХ ДИКТАТУР
© Перевод М. Бородицкая
Об искалеченных, об убиенных,Об угнетенных, сирых и убогих,О призраках в горящих городах…
О тех, кого привезли, втолкнули и начали битьКрепкие парни с упругими кулаками:Без передышки, по голове, по спине, и об стол,И с размаху в пах, чтобы корчился на полу,Как обезглавленная курица, а тот, кого следом ввели,Смотрел побелевшими, расширенными зрачками.О тех, кто при этом хрипел «Рот Фронт» или «Боже, храни короля!»,И о тех, кто держался смирней, но был избит точно также.О тех, кто выплевывал в коридореКровь и обломки зубовИ засыпал сном праведника на цементном полуСо сладкой мечтой напоследок прикончить конвойного в грязном сортире,О тех, с ввалившимися глазами и негасимым огнем!
О тех, кто остался хромым, изуродованным, — и о тех,Кого безымянным зарыли в тюремном двореИ до рассвета сровняли могилу с землею.
О тех, кто был сразу убит. И о тех, что годамиЖдали, терпели, надеялись, шли по утрам на работу,В магазин за продуктами, на собрание подпольщиков,Обзаводились детьми, запасались оружием и наконецБыли схвачены и перебиты, как крысы.Об изгнанниках,Которые чудом спаслись за границу;О тех, кто снимает маленькие комнатушки в больших чужих городахИ вспоминает родину: высокие зеленые травы,Родной язык, голоса далекого детства, запах ветра в то лето,Форму комнат, вкус кофе, разговоры с друзьями,Любимый город, знакомый столик в кафе,Надгробные камни, под которыми им не лежать,Землю, в которой им не лежать. Дети у них — иностранцы.О тех, кто разрабатывал планы, и возглавлял, и терпел поражение,И о тех простофилях, кто однажды без всякого планаРазозлился и рассказал анекдот, и на них донесли,И они не могли оправдаться и были отправлены в лагерь,Чтобы приехать обратно в закрытых гробах с ярлыками:«Умер от пневмонии», «Убит при попытке к бегству».О тех, кто выращивал хлеб и был застрелен возле снопов,О тех, кто выращивал хлеб и был отправлен в пески или в тундруИ там тосковал, как по раю, по хлебному полю.О тех, на кого донесли их родные дети, чистенькие гаденыши,В награду получившие мятный пряник и похвалу Образцового Государства,О всех задушенных, кастрированных и просто уморенных голодомВо имя создания Образцовых Государств; о повешенном священнике в рясе,О еврее с раздавленной грудью и угасающими глазами,О смутьяне, которого вздернули люди в штатском, —Именем Образцового Государства, во имя Образцовых Государств.О тех, кого выдал сосед, с которым здоровались за руку,И о предателях, сидящих на жестких стульях,Со струйками пота на лбу, с дергающимися пальцами,Называющих улицу, номер дома и имя того человека.И о тех, кто сидел за накрытым столом,И лампа горела, и пахло едой,И они говорили вполголоса, и тут послышался шум моторовИ в дверь постучали; они быстро переглянулись,И женщина с застывшим лицом пошла открывать,Оправляя платье: «Мы все здесь честные граждане.Мы веруем в Образцовое Государство». И больше уже никогдаНе появлялись ни Коротышка, ни Тони, ни Карл,А семью уничтожили позже.Больше уже никогда… Мы слышали выстрелы ночью,Но утром никто из соседей не знал, что случилось.Ничего не поделаешь, нужно идти на работу. И я не видала егоЦелых три дня, я чуть не сошла с ума,А тут еще все эти патрули со своими вонючими ружьями,И когда он вернулся, то походил на пьяного, и на нем была кровь.О женщинах, что тайком по ночам оплакивают погибших,О детях, привыкших молчать, — постаревших детях,В которых плюют одноклассники. О разгромленной лаборатории,О разграбленном доме, заплеванных картинах, загаженных колодцах.О Разуме, который убили и голым швырнули на площадь…И никто не пошевелился, и никто не сказал ни слова.О холодном прикладе и горячей пуле,О веревке на шее, о наручниках на запястьях,Об огромном металлическом голосе, который лжет из тысяч радиорупоров,О заикающемся пулемете, который ответит на все вопросы.
О человеке, распятом на кресте пулеметных очередей,Человеке без имени, без орденов, без надежды на воскресение,Темная голова свисает под тяжестью смерти, тело пропахлоКислым запахом бесконечных тюрем — Джон Смит, Джон Доу,Джон Никто — о, припомните, как его звали!Безликий, как вода, беззащитный, как пыль на дороге,Оскверненный, как эта земля, отравленная химическими снарядами,И одичавший от цивилизации. Вот он.Вот человек, которого съели за зеленым столом(Перед тем как приняться за мясо, гости надели перчатки),Вот он, плод с древа войны, плод с древа мира,Последнее изобретение, новый агнец,Разгадка всех премудростей всех мудрецов.И до сих пор он висит на кресте, все никак не умрет,И до сих пор над железным городом нашей эпохиМеркнет свет и зловеще струится кровь.
Мы думали, с этим покончено, но мы ошибались.Мы думали, мы мудры, оттого что сильны.Мы думали, наш скорый поезд везет нас в вечность.Мы думали, скоро совсем рассветет.Но поезд сошел с рельсов, и его захватили бандиты.Но силой и властью сегодня владеют кабан и гадюка.Но непроглядная ночь надвигается снова на Запад.Мы, как и наши отцы, посеяли зубы дракона.Наши дети знают войну и боятся солдат.
РОССИИ
- Мы рождены для вдохновенья… Поэзия золотого века - Федор Николаевич Глинка - Поэзия
- Собрание сочинений. Том 1 - Константин Симонов - Поэзия
- Том 2. Стихотворения и поэмы 1891-1931 - Максимилиан Волошин - Поэзия
- Продрогшие созвездия - Анатолий Бергер - Поэзия
- Избранные стихотворения - Уистан Хью Оден - Поэзия
- Полное собрание сочинений в десяти томах. Том 4. Стихотворения. Поэмы (1918–1921) - Николай Степанович Гумилев - Поэзия
- Разрыв-трава - София Парнок - Поэзия
- Старая тема - Андрей Коровёнков - Поэзия
- В ожидании музыки - Юрий и Аркадий Видинеевы - Поэзия
- Вечный день - Георг Гейм - Поэзия