ЗИМА В КАЛИФОРНИИ
Калифорнийская зима. Ландшафт —Как интерьер в цветочном магазине:Кусты камелий розовых в долинеЦветут зимой; и тысячи букетовРедкостных роз шлет изобильный штатДля бракосочетаний и банкетов.
Полакомившись розами, ползутПод сень плюща садовые улитки;Но мышьяка насыпано в избыткеДля них. А раковины их пустыеСадовник соберет и сложит тут,В углу двора, как черепа людские.
Туман растаял, небо — чистый лист,Тетрадный лист, огромнейший на свете,Для упражнений будущих столетий;Вот реактивный чертит ряд парабол,Дуги, кресты, но лист, как прежде, чист:Ветер успел стереть следы каракуль.
Зима в долине виноградных лоз.Рядами, как кресты солдатских кладбищ,Колья торчат, а винограда сладостьТеперь играет в бочках из секвойи,В чанах с вином, для этого он рос,Мильярдом гроздьев зрея в летнем зное.
Лыжники с гор, от края снежных зим,Идут домой, спускаясь вниз, к оливам,К инжиру, к пальмам, что полны счастливымТеплом, приятным зимнему сознанию.Будь стены старше, ты бы вспомнил Рим,Грунт — каменистей, вспомнил бы Испанию.
Но здесь растет старейший род земной,Деревья, что росли при фараонахИ вновь весной побегов ждут зеленых.Не то чтобы красивы; мрачноваты,Гнетут своей гигантской вышиной;Но чувствуешь, как почвы здесь богаты.
Дождь в Калифорнии. Покроет дождьМаслины глянцем, апельсины лоском,Листья камелии прозрачным воском,Яркости крыш вернет былую силу,Хлынет в сады, природы явит мощь,Долину затопив, подобно Нилу.
РЭНДАЛЛ ДЖАРЕЛЛ
ЗАБОЛЕВШИЙ МАЛЬЧИШКА
© Перевод А. Кистяковский
Вот идет почтальон. А я в кровати лежу.— Ты принес мне сегодня письмо, почтальон?(Это так, понарошку: я хвораю, лежу.)— Ну конечно, принес, — отвечает мне он.
— Тут говорится, что ты президентЭтой вот — видишь названье? — республики,И надо сразу же написать ответ…— Да ведь мне нездоровится, — шепчу я в испуге.
— А какое, — спрашивает меня почтальон, —Ты хочешь письмо? Я доставлю любое.— Да нет, спасибо, — отвечаю. И он,Смущенно простившись, потихоньку уходит.
Мне хочется не того, что я могу захотеть,Мне хочется… пусть бы на недалекой звезде —Чтоб им было легко и недолго лететь —Вдруг взлетел звездолет и сел прямо здесь
И они мне подумали бы… Эх, нет, не то:Ведь я уже придумал про это. А мнеХочется чего-нибудь, не похожего ни на что…Всё, о чем не додуматься! Думай обо мне!
ИГРА В ЗАЛЬЦБУРГЕ
© Перевод А. Кистяковский
Немцы и австрийцы часто играют с маленькими детьми в эту неприхотливую игру — ребенок, обращаясь к взрослому, повторяет немного тревожным, как бы вопрошающим тоном: «Вот я», а взрослый, словно бы успокаивая ребенка, подтверждает: «Ты здесь». Мне кажется, что если б состоялся разговор мира с Богом, он прозвучал бы именно так.
За мячами бегает девчушка в лохмотьях;Партнер по теннису — он в форменных шортах, с полустертой надписью ВП на рубахе —Бывший офицер Африканского корпуса.(Мне помнятся его отрывистые слова:Aber[125], в Колорадо отправленным быть для военнопленного привилегия есть.)
Аккуратные аллеи, карусели, киоски,В отдалении — серебристо-зеленая речка,Вечнозеленые склоны холмов и заснеженные горы, замкнувшие горизонт, —Военный лагерь перемещенных лицВ старинном парке Франца-Иосифа.
Горы скрываются за серыми облаками, наползает сумрак,И начинается дождь. На просторной веранде виллы RomanaТрехлетняя девочка слизывает шербетС деревянной ложки. Я съел свою порцию,И она говорит мне шепотом: Hier bin i.Da bist du, — отвечаю девочке я.
Я неспешно еду на велосипеде по улицам:Девичьи косы, накидки — мимо,Принимаю ванну, спускаюсь вниз — четыре марша мраморной лестницы:Сани Марии-Терезии — мимо,
Колокольчики вьюнков на доме садовника,Тропка в саду, я бреду вдоль озера,С озера летит невесомая стрекоза,Тяжко ворочаясь, воркуют голуби,Липовая листва шелестит под ногами,А сверху смотрят темноликие нимфыВ драных саванах мохнатого мха,Как тонет в трясине каменный конь.
Но вот из туч выкатывается солнце,И, словно бы возникая впервые, небоВспыхивает на миг ослепительной синевой,И я, невольно опустивши взгляд,Вижу — сквозь опавшие листья, сквозь рукиРазбитых статуй — животворные капли,И солнце их пьет, как живинки росы.
В страданиях, в покорно радостном ожиданииМир шепчет встревоженно: Hier bin i.
ПОЛЮС
© Перевод А. Кистяковский
Я карабкался на кровать, словно белый медведьНа льдину; земля раскручивалась, как глобус,Серебрился иней у меня в бороде —Я карабкался по глобусным склонам на Полюс.
Детская ночь не боялась потерь —Кружили снежинки, наш караван засыпая…Неужели нас всех похоронит метель? —Бормотал я во тьме, окончательно засыпая.
Вот взреял флаг над сиянием льда:Я стою на Полюсе, и ничто не утрачено.Победно чернеет моя борода…Ну и что же теперь? А пора поворачивать.
С Полюса все дороги — назад, на юг:Здесь мир — мой мир — вековечно кружитВ стуже несчастий, ненастий и вьюг…Неужели весь путь был бессмысленен и ненужен?
Похоже, что так. В той детской стране,Где люди мучительно пробиваются к цели,Венчающей тяжкие испытанья, — во сне,Лишь в детском сне я достиг своей цели,
И она была мне нужна. А здесь,Где жизнь решительно ничего не значит,А значит, ничего не значит и смерть,Хотя мы все пробиваемся наудачу
Именно к ней, ибо только онаВыводит нас всех, одинаково одинокихИз мучительно долгого, но случайного снаБессмысленной жизни, — на исходе дороги
Я сумел осознать, что веленья умаТак же пусты, как невольное обученьеЖизненной мудрости: черная тьмаРождает лишь черную пустоту — мученье.
ВОСЬМАЯ ВОЗДУШНАЯ АРМИЯ
© Перевод А. Кистяковский
Когда в углу казармы, кончив бриться,Хмельной сержант поет О райский брегИ кто-то дал щенку испить водицы,Готов ли я сказать, что человек —Не волк, не лютый зверь, но человек?
Тот спит. А тем троим не спится:Играют у стены в «пристенок». А одинСчитает, сколько вылетов емуДо отпуска: один… Еще один… —Таков удел убийц! Наш мир един,
Особенно в войну: убийцыУбиты, сгинули навек,А я хоть жил их жизнью, но не умер,И мне дано судьбой твердить весь векПро каждого из них — Се человек!
Меня измучила его судьба убийцы.Я лгу — но что есть ложь? — такой-то (имярек),Не умывавший руки кровью,Не увидавший райский брег, —Спаситель мира, человек.
ЗАКЛЮЧЕННЫЕ
© Перевод А. Кистяковский
Перед началом войны знак ЗК на казенной рубахе у американских заключенных заменили белым кругом, напоминающим «яблочко» мишени, — чтобы солдатам военной полиции было удобней целиться при попытке заключенного к бегству.
