месте, где я стояла, теперь находился призрачный волк – очень черный по сравнению с голубовато-белыми морскими духами.
Горфус низко, рокочуще зарычал и, припав на передние лапы, злобно оглядывал ряды рёххов перед собой.
– Ты жива? – едва слышно пробормотал Тилвас, удержавший меня от падения.
Я ошеломленно обернулась к нему. Увидев, что мои глаза – снова мои, артефактор рвано выдохнул, а потом крепко обнял меня. Это было одно из тех объятий, в которых хочется остаться навсегда – но получается лишь на долю секунды. В ужасе я смотрела на то, как истерзана мной его шея. Меня трясло от осознания, что…
– Я – да… Я жива… Но… – заторможенно, в ужасе, проговорила я таким слабым голосом, какого не позволяла себе много лет.
Все еще бледный, Тилвас обхватил меня, пригнулся и вместе со мной поднырнул под парящий легион – мы бежали к фонтану, где лежало тело Мокки Бакоа.
Вокруг нас нарастал гнев рёххов. Он ширился, подобно морскому ветру, проносился по саду, превращая листву в паруса, отскакивая от разбитых стен замка, затапливая все древней, как сам океан, яростью. Духи дрожали и выгибались, их рты искажались, призрачные контуры мигали во вспышках молний, пронзающих небо. Морские рёххи шептали имя горфуса, повторяя его, как заклинание, постепенно смыкая ряды вокруг волка.
Их призрачные сущности уже заполонили весь сад, и сообразно тому, как поднималась вода, призванная нами, рёххи становились все крупнее. Альбатрос энгольф вырос столь огромным, что возвышался над фонтаном, и его призрачные крылья закрывали небо.
Я слышала, как рёххи вразнобой стонут:
– Ты предал нас, предал нашего друга, предал… – шепот волн, постепенно превращающийся в рев стихии.
Грохнула молния. Пролился дождь, наделяя их новой силой.
– Как ты мог?.. Как ты смел?..
– Это. Не ваше. Дело, – раздельно и четко произнес горфус, чья черная шерсть встала дыбом. – Вы уже принесли мне достаточно зла! Уходите прочь в свое море! Это касается только нас с пэйярту. Не вас!
– Но ты же сбежал из нашей тюрьмы, ты мучил нашего корролэ…
– Я не виноват, что он согласился на сделку с Орденом и объединился с человеком.
– Это был его выбор, его… – шептали морские. – А вот ты принял решение за него. Нарушил его свободу. Принес ему муки. Свел с ума, и теперь красные подводные цветы вянут, погибая, и тьма наполняет наше царство.
– У вас там и так тьма, – прорычал горфус, обнажая зубы.
Он осознал, что договориться не получится. Все вокруг уже было заполнено духами. Замок плыл в ночи, как разбитый корабль, но горфус все же попробовал вырваться.
Вскинув морду к небу, протяжно взвыв, он призвал армию теней, хлынувшую на рёххов в попытке загрызть их, воспользовавшись эффектом неожиданности. Но морские уже давно были будто натянутые струны, и теперь сорвались в атаку – кишмя кишащее светящееся марево силы и мести.
Я не смотрела на бой. Я плакала над телом Мокки, брошенным, словно сломанная кукла, у фонтана.
Убит.
Убит.
Убит, —
набатом звучало в моей голове.
Мои пальцы тряслись. Распахнутые глаза вора давно остекленели, рот был открыт в безмолвном крике. Растерзанная грудь похолодела. Вода, затоплявшая сад, обступала Мокки, от ран во все стороны тянулись красные ручейки.
Я взвыла. Я вцепилась в застывшее тело Бакоа, я уткнулась лбом в его раненую грудь, я молилась всем и всему, что знаю, я хотела заключить сделку – любую сделку, с духами, с богами, с природой, с самыми темными силами, что ни есть – лишь бы они вернули его. Рыдая, я билась в истерике, а надо мной темными вихрями, яркими вспышками шла битва морских рёххов и горфуса.
– Джерри. Джерри, хватит, – с болью попросил Талвани, касаясь моего плеча.
Я с рычанием скинула его руку и развернулась.
– Сделай что-нибудь, Тилвас! Сделай что-нибудь! Что угодно! Ты должен вернуть его, слышишь?!
– Я не могу.
– Убеди кого-нибудь из них! – я вскинула руку вверх.
Полчище рёххов над нами скрывало небо.
– Пусть вселятся в него! Пусть оживят! Мне плевать какой ценой, верни его, Тилвас! Верни!
– Джерри, он уже мертв.
Талвани тоже плакал. Он обессиленно сгорбился, положив руку на плечо Бакоа. Его лицо было серьезным и скорбным, возможно – жестоким, но крупные слезы скатывались одна за другой по его щекам, и увидев это – плач Тилваса, – я поняла, что все
действительно
кончено.
Смерть нельзя отменить.
– Я думала, – захлебываясь рыданиями, всхлипнула я. – Я думала, мы все наконец-то будем счастливы, понимаешь? Что страдания обязательно окупятся. Я… Боги-хранители, Тилвас, я была уверена, что, несмотря ни на что, мы все же достойны счастья. Все вместе и каждый сам по себе. Что Мокки теперь будет дышать полной грудью. Что я смогу снова думать о чем-либо, кроме выживания. Что ты наконец обретешь свободу и найдешь, что ищещь. Что мы втроем… Я не знаю. Я правда верила, что пеплова сказка должна быть со счастливым концом, но…
Я не смогла договорить. Слова потерялись.
– Я тоже так думал, – тихо, надтреснуто сказал Талвани. – Я не мог не верить.
Убит.
Убит.
Убит.
Сквозь белое марево слез я будто воочию видела, как проносятся и тают образы, в которые мы поверили в эти последние дни. Мокки приводит в порядок квартал и придумывает новые авантюры. Тилвас – свободный, как ветер, вновь становится заклинателем. Я погружаюсь в миры книг и сцены. Мы втроем в убежище – в золотом закатном свете, легкие руки, шальные улыбки, совместная тайна, большие мечты.
Все кончено. Ничего не сбудется. Смерть опять выиграла.
То ли вой, то ли плач вырывался из моей груди. Тилвас протянул руку, чтобы закрыть глаза и рот мертвецу.
И вдруг ладонь артефактора замерла. Поколебавшись, Тилвас судорожно вдохнул и стал шире раскрывать челюсть погибшего Бакоа.
– Что ты делаешь? – надреснуто спросила я.
– Пирсинг, – очень медленно протянул Талвани. – У Мокки проколот язык. А у него – нет.
– Но…
Металлического шарика на языке действительно не было.
Мы с Тилвасом замерли, напряженно глядя друг на друга. Мое сердце билось так рвано, так криво, что, казалось, сейчас разорвется на куски. Надежда замерла на пороге души, не уверенная, что ей можно входить.
– Я не понимаю, – выдавила я.
Тилвас долго молчал, не отвечая. Потом положил ладонь на лоб Бакоа и шелестяще шепнул:
– Ostende te.
«Проявись». Его пальцы замерцали мягким оранжевым светом, и чары стали развеиваться.
По мертвому телу прошла слабая рябь, как вздох, как последнее дуновение летнего ветра перед началом осени. Золотистая дымка окутала Мокки, и под ней медленно перетекли черты лица. Неохотно сменился
