– А имя? – задал вопрос я, обратив всё своё внимание на личико юной спутницы Натали – светлое и очень правильное, кажущееся совсем другим без пятен копоти и кровавых разводов. – Она… не назвала своего имени?..
– Ни слова, – ответила Натали, потупившись. – Вообще… Ни единого…
Крепко зажмурившись, девушка подтолкнула безымянную спутницу в спину и, не прощаясь, скрылась в пустом коридоре. Только звук её удаляющихся шагов ещё можно было разобрать снаружи, а потом с шумом закрывшаяся дверь лишила меня и этого контакта с Натали. Будто бы слабая нить, протянувшаяся меж нами, лопнула, не успев толком проявиться…
Я уселся на диван и смущённо прокашлялся, не представляя, что теперь делать с тихонько всхлипывающей девочкой. Наверное, мне пригодилась бы помощь Натали и в дальнейшем – но обратиться к иноверке с подобной просьбой сам я не мог…
– Надо было одежду твою постирать, – зачем-то произнёс я, окинув взглядом грязную пижаму девочки. – А то сейчас снова вся запачкаешься…
Не дождавшись ответа, я протянул руку к своей необычной гостье – та, к счастью, не стала отстраняться – и взял её крохотные пальчики в свою ладонь. Они дрожали – мелко-мелко – и казались невероятно холодными, даже тепла моей руки было недостаточно, чтобы справиться с этим замогильным холодом. Даже второй моей ладони оказалось мало – мои пальц начали замерзать быстрее, чем крохотная ручка девочки – отогреваться…
– Не бойся, – произнёс я почти что одними губами, силясь преодолеть засевший в горле ком. – Теперь тебе нечего бояться… Никто и ничто не причинит тебе вреда… Поэтому просто доверься мне… Пожалуйста…
Выпустив безвольную – и всё столь же холодную – руку девочки, я неловко поднялся с кровати и жестом предложил новой обитательнице каморки прилечь к стене, чтобы потом улечься рядом с краю, но та как будто бы даже не видела меня, хотя и буравила взглядом пустоту неподалёку от моего левого плеча.
– Ладно, – я, почувствовав себя несмешным клоуном на детском утреннике, с деланной радостью хлопнул в ладоши и указал на тумбочку позади себя: – Тут есть одна замечательная книга! Хочешь, я тебе почитаю?..
Девочка оставалась безучастной.
– Или ты сама?.. Ты ведь… умеешь читать, да?.. В Империи дети твоего возраста уже сами начинают книги писать – и семьями обзаводятся!.. – конечно же, я сильно преувеличивал, но в моём арсенале было катастрофически мало инструментов для общения с ребёнком – тем более, пребывающим в состоянии тяжёлого шока – и простейший вымысел показался тогда чуть ли не лучшим решением.
Не дождавшись ответа, я поднял с тумбочки толстый том Слова и, по механической памяти открыв нужную страницу, начал читать, впрочем, даже не глядя на истончившиеся от регулярного использования страницы:
– И суждено было и будет впредь всякому отпрыску человеческому оставаться продолжением воли предков своих и вершить свою судьбу во имя их, дабы не постыдился Человек за самого себя и не покрыл позором род свой! И будет дитя Человеческое равно в правах отцу и матери своим, и получит оно право быть лучше, умнее и сильнее ради общего блага… И получится…
Я запнулся на полуслове, обнаружив, что на месте кромешной пустоты в глазах девочки появились искорки нового выражения – как мне показалось, сильной растерянности. Она, похоже, понимала определённые слова из книги Истин – но не могла связать их в цельные формы… Но осознавала, наверное, что я намеревался донести что-то действительно важное…
– Мне объяснить попроще?.. – воодушевившись малейшим проявлением эмоций в глазах молчаливой спутницы, я припал на одно колено и оказался на одном уровне с её озадаченным личиком. – Другими словами, да?.. Или?..
Голова девочки медленно повернулась из стороны в сторону. Так тяжело и странно, как если бы под тонкой светлой кожей скрывались насквозь проржавевшие механизмы.
– Нет?.. – удивлённо переспросил я, отстраняясь. – Почему – нет?.. Это же… Истины…
– Папа… – хриплый голосок девочки оборвался после этого слова, сменившись частыми – с хрипотцой – вздохами, но вскоре вновь обрёл пусть незначительную, но всё-таки силу: – Папа такие книги… – было видно, что выжившая малышка пыталась сделать над собой очередное чудовищное усилие, – Сжигал… на заднем дворе…
Я сдавил переплёт Имперского Слова так сильно, что из резко схлопнувшихся страниц выскользнули почти все закладки.
– Почему?.. – протянул я, чувствуя, как клокочет внутри тупая злоба, но не желая выпускать её наружу.
– Потому… – девочка вздрогнула и отвернулась, чтобы не встречаться со мной взглядом. – Потому, что это… писанина для слабых умом, готовых поверить в любую глупость ради собственного спокойствия…
Это были не её слова. Не её. Дитя просто процитировало своего отца – заслуженно принявшего смерть в геенне огненной! – и не отдавало себе отчёт в произнесённой ереси… Да. Именно так. Девочке было слишком тяжело понять всю мощь Империи и осознать, что государство, занявшее уже половину исследованной суши, не стоит сравнивать с кучкой дураков, тешащих себя лживыми страницами фальшивой религии!
– А Натали? – я, наверное, сменил тему слишком уж грубо, и девочка тут же вздрогнула, потупив взор. – Эта женщина с коричневой кожей. Худая. Невысокая. Она тебе понравилась? Вы ведь во многом похожи.
Моя немногословная гостья вновь замолчала, но в этот раз её начала колотить сильнейшая дрожь… Дрожь страха и адреналинового возбуждения. Ведь замолкнуть после несдержанных слов – совсем не то же самое, что молчать с самого начала. Это безмолвный вызов, чуть ли не прямое оскорбление.
– Ты не хочешь говорить о ней? – поинтересовался я уже чуть спокойнее, усиленно заставляя себя отойти от недавней злобы и вновь стать мягким и дружелюбным наставником. – Или пока не знаешь?..
По-прежнему пряча взгляд, девочка легонько пожала хрупкими, точно у фарфоровой куколки, плечами.
– Хорошо, – я примирительно вздохнул и уселся на кровать рядом с собеседницей. – Не будем об этом… Но скажи хотя бы, как тебя зовут?.. Твоё имя… Я – Марк. Та, что водила тебя мыться – Натали. А ты?..
Слегка обиженная моим тоном и снисходительным – точно к младенцу – обращением, девочка нахмурилась и едва слышно буркнула:
– …йя…
– Что?.. – переспросил я, придвинувшись чуть ближе.
– Май… Майя, – произнесла малышка чуть громче, сделав коротенький шажок назад. – Меня зовут Майя…
Она не назвала фамилию. Потому что подсознательно понимала – в этом больше не было смысла. Не осталось никого и ничего, с кем её связывал бы этот набор букв, и имя – единственное, что ей осталось. Как у любой другой вещи – камня, дождя или солнца…
– Хорошо, Майя, – промолвил я, взвешивая на языке это новое имя – непростое, интересное, текучее. – Я рад, что мы друг друга поняли…
– Нечему радоваться, – отозвалась Майя, сжав крохотные кулачки. – Мы ведь на одном языке говорим… Почему бы мне не понять?..
– Ты прекрасно знаешь, о чём я…
– Мы одинаковые…
– Нет, – я улыбнулся, приняв слова девочки за глупую шутку. – Нет, это не так.
– У нас один цвет кожи, слова те же и даже… даже на руках по пять пальцев! – в Майе вновь заговорила сдавленная ненависть к тем, кто, по её мнению, захватил её родном дом. – Так почему же?! Зачем вы… делаете… это?..
Всхлипнув, она сползла на пол – сперва опустилась на колени, а потом и вовсе уселась у самого шкафа.
– Ты поймёшь, – прошептал я негромко, намереваясь высказать своё мнение и в то же время стараясь не быть услышанным. – Обязательно поймёшь чуть позже…
Вскоре Майя окончательно обессилела от слёз и стрессов: притихла, вжимаясь в холодную дверь шкафа, и как будто бы даже дышать перестала. Обратилась в красивую маленькую статую, чуждую не только интерьеру моей конуры, но и убранству всей имперской ставки как таковому. И нельзя сказать, что мне вовсе не было жалко её, эту маленькую жертву войны, но какой-то рычаг в моей голове – замкнувшийся контакт или ослабившаяся гайка – не позволял ощутить её боль в полной мере; подталкивал к чуть раздражающему замешательству: зачем нужны были эти слёзы и бессмысленные истерики, когда всё закончилось куда лучше, чем могло бы, и теперь перед девочкой открывались новые, недосягаемые в прошлой никчемной жизни перспективы?!
Наверное, мне не дано было её понять… И одно только принятие этого факта отличало меня от большинства имперских подданных – делало совершенно другим человеком. Слабым. Податливым. Готовым к компромиссу.
Мне не хотелось быть представителем такого рода, но воспитание давало о себе знать: родители не поскупились в живописаниях важности человеческой жизни и ответственности перед самим собой, и после их смерти это притупило часть моих бойцовских инстинктов, заставило обратиться к собственному стыду и тем идеям, что они пытались доносить до мира даже с последним вздохом.
