Мне не хотелось быть представителем такого рода, но воспитание давало о себе знать: родители не поскупились в живописаниях важности человеческой жизни и ответственности перед самим собой, и после их смерти это притупило часть моих бойцовских инстинктов, заставило обратиться к собственному стыду и тем идеям, что они пытались доносить до мира даже с последним вздохом.
Я был плохим сыном. Плохим солдатом. И плохим наставником для маленькой Майи. А Империя… Империя обычно не прощала подобных ошибок.
Я, надеясь отстраниться от ужасных мыслей хотя бы во сне, бережно перенёс бездвижное тельце девочки на кровать – в уютное пространство у самой стены – а сам лёг с краю, на бок, так, что едва-едва не скатывался на пол. Впрочем, утомлённому организму было достаточно и такого сомнительного удобства: не успев даже выбрать точку наилучшего баланса, я прочно завяз в ловчей яме тяжёлого сна.
Мне сходу начали грезиться картины войны. Войны без начала и конца, что бесконечным кровавым потоком неслась сквозь искалеченные тела людей, вытягивая скорбящие души и лишь набирая силу с каждой последующей жертвой…
Мне снилась реальность.
3. Конфликт
Пробуждение моё было обыденным и скучным, серым настолько, что в первые его секунды, только открыв глаза, я даже не мог вспомнить событий минувшего дня – будто бы он ничем не отличался от предыдущих – и просто смотрел перед собой. Пялился в ровный металл стены, пытаясь найти в его шероховатой потёртости ответ на сотню нелепых вопросов. Где-то на краю моего сознания звенел тревожный звоночек догадки, но он был слишком тих, и я, развалившись на пустой кровати, не желал к нему прислушиваться. Это был мой свободный от огня и пепла день – день заслуженного отдыха! – и я не собирался тратить его на какие-то…
Малозначительные…
Глупости.
Проглотив вздох изумления, я подскочил на кровати и торопливо оглядел её от подушки до стыка со стеной – будто бы Майя могла очутиться в одном из этих мест – и лишь после этого, не обнаружив и следа девочки, резко развернулся к оставшейся части комнаты. И тут же замер, не найдя в себе достаточной наглости, чтобы вторгнуться в этот поглощённый инертностью мир.
Майя сидела там, у тумбочки, на выдвижном сиденье, о существовании которого я даже не знал, и разглядывала своё отражение в небольшом прямоугольном зеркале. Так близко – и в то же время на бесконечном удалении от меня, в совершенно иной стране, скрытой завесами непроницаемых стен.
Кажется, она совсем не обратила внимания на моё пробуждение – и просто продолжала смотреться в зеркало, изредка проводя ладонями по седым прядкам волос и зачем-то накручивая их на дрожащие пальчики. Её глаза, пустые и как никогда тусклые, как будто бы даже не видели ничего перед собой, оставаясь декоративной деталью дорогой игрушки – и не более того.
Я осторожно пересел на кровати лицом к Майе, и та, словно бы только сейчас обнаружив моё присутствие, едва заметно покосилась в сторону кровати.
– Я урод, – негромко произнесла она, кривя надутые от горя и разочарования губки. – Страшилище… Мерзкая… швабра…
Уронив на тумбочку несколько слезинок, девочка вновь вернулась к созерцанию своего отражения в зеркале и выхватыванию частых белесых прядей из неровного водопада золотистых волос.
– Глупости!.. – я зачем-то наклонился ближе. – Никакое ты не страшилище…
– Мама говорила, что волосы – одно из главных богатств девушки, – безразличный тон Майи пресёкся негромким всхлипом. – А я… У меня теперь даже этого не осталось…
Я промолчал, не представляя даже, какой ответ мог бы вывести девочку из этого мрачного тупика, а какой – замуровал бы её там ещё на несколько часов. Или даже дней.
– Уродина, – бросила Майя своему зеркальному двойнику. – Полосатая дура… Я пыталась найти хоть что-нибудь, чтобы отрезать эти… белые… штуки… Но тут… не нашлось ничего подходящего.
Девочка спрятала взгляд, и на миг я понял, что мог бы вовсе не проснуться этим утром. Найди та хотя бы слабое подобие лезвия или чего-то подобного – я уже был бы мёртв…
Подчинившись дурному предчувствию, я потянулся кончиками пальцев к горлу и, забыв о дыхании, нащупал там несколько неглубоких царапин с обеих сторон. Следы ноготков.
Она пыталась задушить меня во сне. Но не смогла. Слишком слабы были крохотные ладошки, и тупы – ногти. Однако… это была попытка убийства, а я… воин Империи, проверенный в бою и повидавший такое, о чём не сразу решишься рассказать даже на предсмертной исповеди – даже не очнулся ото сна. Девочка, которой я отдал больше половины армейской койки, спокойно перелезла через меня, обошла комнату в поисках оружия и, не обнаружив ничего подходящего, рискнула просто вцепиться мне в горло, а я… Я даже не проснулся.
Отсутствие реального противника действительно притупило моё чувство опасности. Притупило настолько, что я не ощутил его, даже встретившись с угрозой лицом к лицу.
А если бы девочка решилась опробовать на мне что-нибудь другое?.. Какой-нибудь простой, но смертоносный способ…
Передёрнув плечами от кошмарной реалистичности пришедших на ум картин, я постарался как можно скорее вычеркнуть их из памяти и заговорил с деланным спокойствием, так, словно не обнаружил никаких следов на своей шее:
– Ты хотела вырезать седые пряди?.. Без них ведь было бы… некрасиво…
– Всё лучше, чем так! – на лице Майи появилась гримаса полного отчаяния.
– Но это, насколько я знаю, не помогло бы… На месте срезанных волос выросли бы такие же белые…
Девочка никак не отреагировала на мои слова. Только поджала губы, уплывая всё дальше на лодке гнетущих размышлений.
Я осторожно подсел ближе к Майе и, заглянув в зеркало из-за её плеча, попробовал обнадеживающе улыбнуться – но улыбка моя разбилась о мрачное отражающее стекло, как будто бы даже не добравшись до взгляда мрачной девочки.
– Ну, перестань, – я заговорил мягким снисходительным тоном, от которого на языке появился противный сладковатый привкус. – Всё ведь не так уж плохо… Тебе даже идут эти белые полосы… Придают экзотический шарм…
– Экзотический?.. – отражение Майи стрельнуло в мою сторону глазками, но в вопросе девочки я расслышал не только сомнение, но и едва заметное любопытство. Она определённо готова была поверить мне – едва знакомому человеку, разрушившему её жизнь – и сама того очень хотела. – Ты… ведь… правду говоришь, да?..
– Конечно же, – улыбнувшись в ответ, я мысленно попросил прощения у всеведущего Императора за эту открытую ложь. – Я говорю правду и только правду!
Майя снова вгляделась в далёкие глубины зеркала – на этот раз куда серьёзнее и внимательнее. Повертела головой из стороны в сторону, будто маленькая модница, после чего поймала мой взгляд – посмотрела с недоверием, но уже чуть осмысленней, чем раньше.
– Ты ведь очень красивая, – я рискнул купить доверие Майи простейшей лестью. – Очень! И подобные… необычные… детали… только… подчеркнут… Эту красоту!
Каждое последующее слово я обдумывал дольше, чем предыдущее, и это явно не ускользнуло от внимания девочки. Чуть сощурившись, та уже разомкнула губы, чтобы уличить меня в обмане, когда взгляд мой упал на толстую книгу, что лежала на тумбочке у самых коленок Майи. Уцепившись за эту спасительную соломинку, я подхватил Имперское Слово и якобы невзначай поинтересовался:
– А тебе ведь двенадцать, да? Лет… Или… вы измеряли срок жизни чем-то другим?..
– Годами, – девочка посмотрела на меня, как умалишённого. – Как и все нормальные люди. И мне десять…
– Десять, – удивлённо повторил я, осознав всю глубину своего заблуждения. И мгновенно приняв загадочность мира детей. – Надо же… Просто… девочке, которая написала… Нет, участвовала в создании этой книги… Ей двенадцать, и… Я думал, тебе это может быть интересно…
Десять лет. Десять… Если бы я только знал с самого начала… Если бы только знал… И не начал сравнивать Майю с юной Авророй… Всё могло бы сложиться иначе, и в этой комнатке… сейчас находился бы я один.
– Мне десять, – повторила Майя с явным недовольством.
– Да, – я быстро отложил книгу в сторону и соскользнул с кровати. – Конечно, тебе десять… и ты… уже взрослая девочка, да?..
– Нет, – Майя нахмурилась. – Я ещё ребёнок и прекрасно это понимаю… Взрослой я буду только через три или четыре года.
– Ну, конечно, – я не умел общаться с детьми. Тем более, стремительно переходящими в разряд детей сердитых. – Конечно же, через три… или четыре… Ты станешь прекрасной юной леди и сможешь… многого добиться, да?..
Девочка посмотрела на меня как-то совсем не по-детски. Угрюмо и мрачно, с пронзительным пониманием в глазах. Пониманием собственной ничтожности и всей безвозвратной глухоты того тупика, в котором она оказалась по моей милости. И, быть может, это чувство не плавало сейчас на поверхности, но Майя определённо ненавидела меня и желала всей Империи за моими плечами самой страшной участи.
