– Для кинотеатра основным генератором прибыли являются не билеты, а сопутствующие товары и услуги. Прежде всего это продовольствие. Так называемое сопровождение, связанное с покупкой продовольствия. Требования по запрету на пронос продукции – это как раз попытка навязать услугу по покупке соответствующих продуктов на территории кинотеатра. И это незаконно. Особенно это характерно для кинотеатров без 3D-оборудования с высокой добавленной стоимостью на билеты, – уверенно говорила девушка, ровесница Кристины.
Кристина придирчиво смотрела на нее, думала:
– Вот она в Курске. Лошара драная, но ведь я могла быть на ее месте. Сапоги – где взяла такие. Вечером пойдет в тошниловку какую-нибудь. Дыра и есть дыра, дырой небось и она место в ящике заработала.
– Зато с ней все здороваются на улице, для Курска она звезда, – как бы прочитал ее мысли Денис.
Паша торжествовал. Кинотеатр разобрали по косточкам. Директор уехал в Москву. Собственник стал в панике продавать актив. Покупатель нашелся – некто Карен, говорят, неплохой человек, а главное – родственник владельца развлекательного комплекса. Ну все одно к одному, главное, не остались куряне (так кажется) без зрелищ.
Паша готов был взяться за дело в масштабах страны, но Либкнехт осадил:
– Ты горяч, это прекрасно, но есть регламент. Ты собака, ты пес Мстиславского, пес Российской Федерации, ты ищешь жертву, а дальше ею занимаются охотники. Ищи следующую.
Этим Паша и поделился с Людой. Люда разогревала пиццу в духовке.
– Пицца подорожала, – сказала она.
– Не покупай в магазине, делай сама.
– Слушай, «делай сама», тебе стряпуха нужна, чувырла суконная, или нормальная баба под твой статус? А если под статус баба, то бабу твою вообще не должны парить цены на пиццу, и тем более, как работает эта гребаная плита.
Спала отдельно.
Глава 9. Красное колесо
Как-то в ночь Паша проснулся от того, что Люда рыдала.
– Ты что?
Она не отвечала, встала, голая, прошлепала к окну, силуэтом на фоне прямоугольника мелькнула.
Потом как бы пришла в себя:
– Нам детей надо, пора нам детей.
– Так какие проблемы?
Это была, конечно, ошибочная фраза, потому что только у мужчин нет проблем. У женщин они есть всегда. Вот просто так взять, и завести? А жить где, в однушке? Я не собираюсь спать в одной комнате с люлькой. Понадобится няня. Няне нужна отдельная комната. Это был разговор о деньгах, конечно же. На самом деле, все женские разговоры сводятся именно к деньгам, но мужчины этого не понимают, потому что не умеют вычленять суть вопроса. Им кажется, что нужно анализировать слова, брошенные в их адрес упреки, но слова в данном случае просто слова. Люде нужна новая просторная квартира.
– И не в такой дыре! Тут приличных школ нет! Ты согласен возить ребенка через весь город? Да что я, у нас и машины-то нет.
Принялись в ночи перебирать возможности, как квартиру заполучить. Эту продать – непонятно, откуда взять остальное. Кредит как бы отпадает. Ничего не решили, но Люда заронила то, что хотела заронить, Паше в голову.
А у Паши на работе времена были веселые. Дима, Дмитрий, добрый бог из машины, благодаря которому Паша стал тем, кем еще несколько месяцев назад и не мечтал стать – у Димы неприятности начались.
Завертелось все со странной планерки, на которой Мстиславский был зол. Знающие люди умели вычислять, сколько Мстиславский принял накануне. Принимал он хорошо, а годы-то не те уже, и Мстиславский утешал себя тем, что подрагивание суставов и необъяснимая агрессия с утра есть лишь разумная плата за вечернее веселье. Паша все еще не входил в ближний круг Мстиславского, поэтому таких нюансов в поведении босса не замечал. Те, кто входил, могли уловить беду не только по общему состоянию, но и по запаху – этот непередаваемый аромат похмельного мужчины, особенно заметный, когда Мстиславский поднимал руку, потому что аромат распространяется преимущественно из подмышек. Так вот, это была одна из таких утренних планерок.
– Что творится? – крикнул Мстиславский.
Ну, все замерли, мало ли, что творится. Тут каждый день что-нибудь творится.
– Подъезжаю сейчас к конторе, и вижу, на каких машинах ездят наши сотрудники. Некоторые наши сотрудники! В пору, когда президент ведет борьбу с роскошью, когда эта борьба ведется нашими, собственно, руками…
Ни одной фамилии на планерке тогда не назвали.
– Что делать? – спрашивал Дима за обедом у Паши.
– А что?
– Парковаться подальше, что ли.
– Так ты на свой счет?
– Ну а как не на свой.
– На метро попробуй.
– Нет, я лучше в пробке три часа простою, встану раньше перепелов сизокрылых, но поеду на своем руле, чтобы соотечественников не нюхать.
Фраза про «не нюхать» как-то запала Паше в душу, потому что он применил ее к себе. Он ездил на метро, считая это в принципе не самым удобным и приятным делом, но и не так чтобы ужасным. Получается, он то ли нюхал, и радовался, то ли под вонючими соотечественниками можно было разуметь и его.
Не Дима ли рассказывал Паше, что выделяться нельзя? Не Дима ли отговаривал Пашу от покупки более-менее приличной машины? Дима, Дима… Но слаб человек. Дима любил машины с мальчишества. Тратил на них прилично, часто менял. Он готов был соблюдать нищебродский дресс-код. Готов был держать в девственности корпоративную банковскую карту. Легко соглашался ничего не писать в социальных сетях с отпуска на пристойном заграничном курорте. Но от машины он отказаться не мог. Знал, что нарушает правила, отговаривал Пашу их нарушать. А сам не мог.
Так получилось, что через несколько дней сидел Павел у Арона Ашотовича, старого сторожевого пса, и болтали они по-свойски. Арон Ашотович теперь Пашу за главного своего приятеля признавал, ну и стороны не вспоминали, конечно, о том инциденте с Орлом. Да и об Орле не вспоминали. Паша иногда припоминал ту командировку, первую свою:
– Вернуться, что ли, вдуть Алене! Ну и дурак был, поехал за романтикой. Еду за тумаааном!
Ну вот, сидели, разговаривали.
– А вы, Арон Ашотович, на чем ездите?
– У меня старенькие Жигули, – закряхтел Арон Ашотович, – Но такие пробки, что я в центр даже и не пытаюсь!
У Арона Ашотовича был БМВХ6 на самом деле, но эту машину никто не видел. Это было неприятно, ведь самое главное в демонстрационном потреблении – слово «демонстрационное», но чиновник убеждал себя, что и в тайном обладании есть кайф.
– Это как если бы ты натягивал малолетку, – иногда сам себе говорил заслуженный силовик, – Таким не похвастаешься, но в этом есть своя прелесть!
– А я на метро! – бодро сообщил Паша.
– Правильно, правильно. Госслужащий – витрина, и нечего на нее выставлять неподобающие вещи.
Помолчали.
– А ведь есть у нас и странные люди, – сказал вдруг Арон Ашотович.
– Ну как странные?
– Ну так. Странные немного. Хорошие машины. Я помню, давно дело было, я еще работал на советском телевидении.
– Вы там работали?
– Да. И вот приезжает глава советского телевидения на служебной «Волге», а уже кооперативы, хозрасчет, новая экономика. И тут же подкатывает сотрудник на Ауди Бочка. Ну понятно, что машина так себе, но тогда любая иномарка в глаза била. Так этот Кравчук – так шефа телевизионного звали – разъярился, и потребовал проверить все доходы этого сотрудника. Источник доходов.
– И?
– Ну а там такое «и»… Джинса, одним словом. Это когда ты рекламу протаскиваешь мимо кассы. Конечно, если образ жизни не соответствует зарплате… Уволили.
– И правильно! – сказал Паша, – Так что у нас, получается, Мстиславский еще не так уж и суров?
– Да он душка! – зашамкал Арон Ашотович, – Вы других не видели. Сенина из Рось-Нефти. Он как гаркнет, так людей в реанимацию увозят.
Вспомнили несколько анекдотов про злых начальников.
– Вот и распустились наши! – резюмировал Арон Ашотович.
– И не говорите, – поддержал Павел, – Мол, в метро ездить – сброд нюхать.
– Это кто ж так говорит?
– Да Дима юродствует, – Паша подумал, повертел пальцами стакан с кофе на столе, – Нюхать, да, так и сказал.
Снег долго не мог выпасть в тот год, как раз, как Паше идти домой, он вроде бы начал слегка, но то не снежинки были, а какие-то слезы. Паша тем не менее решил прогуляться немного пешком, одну станцию пройти. Москва красива бывает в такие минуты, в это время года – слепая, загадочная, изысканная в простоте разношерстной архитектуры. У столба Павел приметил собаку. Он собак не любил, но недавно стал испытывать к ним какое-то сочувствие. Так-то ему больше кошки нравились, кошки безопасны, но не слабаки – человеку ведь вреда не сделают, а собаку загнать могут. Павел, проходя мимо собаки, кивнул ей головой, что было, наверное, глупо, собака зарычала, а дальше не поймешь даже как, время сжалось, и секунда прошла, как в замедленном кино: вот она встала, вот она бросилась, медленно-медленно, и – порванная штанина, боли нет, темная кровь в свете фонарей на грязном тающем снегу. Укусив, собака спокойно отошла к своему столбу.
