Он тоже сел. Не по ту сторону стола, а во второе кресло для пациенток, и повернулся ко мне, как будто хотел начать беседу. Снял очки, протер глаза, достал из картонной коробки на столе бумажную салфетку, протер стекла, нацепил очки на кончик носа, скрестил руки на груди и вздохнул:
– Прежде всего, я должен перед вами извиниться. Я не должен был разговаривать с вами по телефону в таком тоне. Вы – интерн в службе консультаций, а не у меня на службе.
Он посмотрел на меня, но я ничего не ответила. От его извинений мне не было ни тепло ни холодно.
– Я сержусь на себя за то, что был резок, зато это дало мне повод поразмышлять. И я понял, что в таких условиях работать вместе мы не сможем.
– Согласна.
– Хорошо. Итак, если мы придерживаемся в этом вопросе одного и того же мнения, я предлагаю…
– Не нужно ходить вокруг да около. Я все понимаю. Пойду заберу свои вещи.
Я начала подниматься, но он положил ладонь мне на руку, мягко удержал меня, и я поняла, что нужно снова сесть.
– Нет, нет, я недостаточно ясно выразился. Я предлагаю начать все с начала.
– Что?
Я посмотрела на него раскрыв рот. Он не смеялся надо мной. Он был серьезен, спокоен, без капли раздражения.
Он положил палец на бейдж, прикрепленный к моему халату:
– Вы сказали, что фамилия у вас канадская. Значит, ваше имя, Jean, произносится… – Он лукаво улыбнулся. – Джинн!
Жан, Жанни, Джинн, Джинни – в мгновение ока моя тревога рассеялась, вместе с ней исчез и гнев. Мое горло сжалось. Я с трудом сдерживала слезы. Я сердилась на себя за то, что меня так проняло.
– Да…
Он протянул мне руку:
– Франц Карма. Очень рад нашему знакомству, Джинн Этвуд.
Я машинально протянула ему руку. Он сжал ее крепко, но по-дружески тепло.
– Я здесь очень давно, вы знаете. Почти тридцать лет. А начинал, как вы.
Последняя фраза заставила меня вздрогнуть. У меня нет с ним ничего общего! Однако то, что он только что сказал, было похоже на правду.
– Полагаю, вас сбил с толку способ нашей работы.
– Да. И это еще мягко сказано… – Я поколебалась. Он ждал, что я продолжу. – Это совсем не похоже на то, что я видела прежде…
Я наклонила голову в сторону двери.
– То, что вы видели прежде? Это нормально. Это другая медицина. Впрочем, как вам наверняка известно, я не гинеколог, а врач общего профиля.
– Да. Мне сказали. У вас…
– Нет ни дипломов, ни привычек гинекологов из больницы. И веду я себя иначе.
– Понимаю.
На его лице появилось недоверчивое выражение.
– Мм-м-м… Не уверен, что вы меня понимаете…
Я заметила, что он все еще держит мою руку в своей. Покраснев, я отняла у него руку.
Он никак не прокомментировал мой жест и продолжил:
– У меня нет никакого желания держать вас тут силой, а тем более заставлять работать так, как работаю я. Это было бы непродуктивно, это бы только навредило пациентам. Нельзя лечить людей против своей воли.
– У меня вообще нет никакого намерения лечить кого бы то ни было… насильно , – сказала я, защищаясь.
Он улыбнулся:
– Это совсем не то, что я хотел сказать. Однако это неважно. Наша проблема заключается в следующем: вам нужно провести полгода в отделении неотложной помощи, чтобы завершить стажировку. А мне нужен интерн, который бы помогал мне в моей работе.
– Не уверена, что я тот интерн, который вам нужен.
– Я тоже не уверен, – ответил он, покачав головой. – И ваша искренность делает вам честь. Однако назначение сделано, все в курсе. Если вы уйдете, у меня никого не останется, а вы рискуете прождать полгода в бездействии, пока не получите новую должность. Так что я вам предлагаю… попытаться наладить сотрудничество.
– К… как ?
– На протяжении недели вы будете следовать за мной, как тень. Я попрошу вас записывать все, что вы видите. Каждый вечер вы будете зачитывать мне свои записи, делать любые замечания и высказывать любую критику, касающуюся работы нашего отделения. Вы перечислите все, что вызывает у вас недоумение, все, что вас шокирует, все, что кажется невыносимым, все, что вас пугает. Все, что вызывает у вас протест. А я сделаю все от меня зависящее, чтобы учесть это и приспособиться к этому. Я постараюсь показать вам, что за время, потраченное на эту работу, вы кое-чему научитесь. Если к концу недели вы придете к выводу, что наши разногласия непреодолимы, я не только отпущу вас, но и без разговоров признаю ваш семестр пройденным. И в ближайшие полгода вы сможете заниматься чем хотите.
– Я не понимаю. Какой вам интерес меня отпускать?
Он мягко рассмеялся и покачал головой:
– Для меня нет никакого интереса в том, чтобы держать вас против вашей воли, поймите же! Мне нужен помощник, а не враждебный интерн, который будет мстить за свое унижение, срываясь на персонале и пациентах. Если вы решите уйти, с моей стороны будет глупо вас удерживать. Зато если у вас возникнет желание остаться, от этого выиграют все. Вы, я – все.
– Что заставляет вас думать, что я решу остаться?
Он скрестил руки на груди и вздохнул:
– Ничто. Поскольку у меня тоже есть… характер, я тоже не уверен, что смогу с вами ужиться. Но я прагматик, а вы – блестящий интерн. На этой службе у меня было множество замечательных интернов, но ни у одного из них не было вашего… – он склонил голову набок, подыскивая нужное слово, – вашей родословной. Чаще всего мои интерны были похожи на меня, каким я был лет тридцать назад. Они не были ни хорошими учениками, ни чистыми продуктами институтского образования, как вы. Но здесь они многому научились. Те, кто сюда приходит, многому учатся, а также многому учат нас.
В его голосе не было ни иронии, ни вызова. Только странное сочетание усталости и грусти. Как будто он был спокоен и готов к тому, что я отклоню его предложение. Во мне резко вспыхнула ярость, мне захотелось укрыться от его глаз. Я скрестила руки и ноги и перевела взгляд на окно, затянутое прозрачной пленкой:
– Кто сказал, что вы меня не обманываете? Что говорите все это не для того, чтобы просто оставить меня здесь, чтобы я вкалывала за вас? Кто сказал, что в конце вы не откажетесь засвидетельствовать мой семестр? Кто сказал, что я могу вам доверять?
Я думала, что он потеряет терпение, вознесет руки к небу, обратится к своим богам, твердо поставит меня на место и обругает, но он разнял руки, положил ладони на бедра и устало покачал головой:
– Вы правы. Я не могу вам дать никакой гарантии. – Он поднялся и засунул руки в карманы халата. – Я попрошу Коллино найти вам назначение в другое место.
Он повернулся ко мне спиной и направился к двери. Я вскочила:
– Почему вы это делаете?
Уже положив ладонь на ручку двери, он удивленно обернулся:
– Что именно?
– Почему не пытаетесь…
Я поколебалась, ведь точно не знала, что хочу сказать. Он завершил фразу вместо меня:
– Сделать так, чтобы последнее слово осталось за мной? Убедить вас, угрожать, обругать вас?
– Да.
Он вздохнул:
– Мне очень жаль, я слишком устал, чтобы вам это объяснять.
Тогда терпение потеряла я:
– Но я хочу понять!
Он широко улыбнулся, как кот в «Алисе в Стране чудес». И эта улыбка оказалась заразительной. Я с трудом сдерживала себя, чтобы не улыбнуться, и поняла, что он это заметил.
– Все зависит только от вас.
У меня на мгновение пропал дар речи, а потом я сказала:
– Неделя?
– Неделя. Вы будете делать все, что я скажу. В обмен на это…
– Я могу озвучивать любую критику, которая у меня появится?
– Любую.
– И потом, если я не захочу здесь оставаться, я обрету свободу?
Он помолчал долю секунду и сказал:
– Что бы ни случилось , вы получите свободу.
Я покачала головой. Мне говорили, что он всегда держит слово.
– Хорошо. Что вы хотите, чтобы я делала?
Он указал на тетрадь в линейку, которую я положила на стол:
– Продолжайте писать свое сочинение.
И он вышел, чтобы позвать следующую пациентку.
ВРЕМЯ ЧАЕПИТИЯ
Врачи, которые хотят власти, делают все, чтобы ее добиться.
Те, кто хочет лечить, делают все, чтобы от нее удалиться.
Весь день до вечера я усердно записывала все подряд. У меня всегда была исключительная память, но столько всего нужно было запомнить, а я практически разучилась писать (вот что происходит, когда только и делаешь что стучишь по клавиатуре) и боялась упустить важные вещи. Я хотела показать ему, что все вижу, что у меня тысяча замечаний касательно его поведения, которое я всегда считала сомнительным… Ну, по крайней мере, довольно часто.
Последняя утренняя пациентка вышла из кабинета в половине второго дня. Консультации должны были возобновиться через час. Карма предложил мне пойти с ним пообедать в интернат, но я отказалась. Он не стал настаивать, и я осталась в кабинете, чтобы записать все, что увидела и услышала, но прежде всего чтобы снабдить все это своими комментариями.
