1933, Воронеж
«
ЗАБУДЬ»
Есть порою светлые минуты —Остановки в сумрачном пути,То мгновенья ласки и уюта,Их дано не каждому найти.
Те найдут, кому ты дверь открылаВ тихий твой, такой спокойный дом,И кого забвеньем напоила —Сладостней всех лучших вин вином.
И с улыбкой стоя у порога,Всем прекрасный ты дала пароль:«Позабудь!..» – И улеглась тревога,Жгучая почти утихла боль.
Завтра пусть в свой грязный мрак и слякотьПоглотит нас жизненная муть,А сегодня хмуриться и плакатьНам нельзя, познав твоё «забудь».
Завтра вновь, как тетиву тугую,Мы скрепим усталые сердцаИ хозяйку будем дорогуюИ любить, и помнить без конца.
Январь 1934 года, Воронеж
Из ташкентских стихов
В ПУТИ
От мягкой пыли ноги посерелиИ знать мне не дано, где ждёт ночлег.Сады цветут. Белы сады в апреле.Соперник им один лишь первый снег.
По сторонам сменяются дувалы,Как бывших лет слепая череда,И всё темней ночное покрывало,Где за звездой рождается звезда.
Бывали дни – и путались дорогиДесятками и тысячами лент,Но час настал один, и серп двурогийПривёл меня в неведомый Ташкент.
И если вновь запросит сердце буриВ тоске по счастью, – голод утолитМне город этот солнца и лазури,Пленительный в густой его пыли.
И если даже, жизни новый житель,Я караваны встречу неудач, —Над головой, как мощный покровитель,Шатёр ветвей раскинет карагач.
А если смерть мне замолчать прикажет,И тело примет жёлтая земля,То в радостную синь ревнивой стражейБезмолвные взметнутся тополя.
Октябрь 1936 года, Ташкент
ТИШИНАВот стучат дверные молоточки,Стынет тополь сотнями метёлок,Ярче стали звёзд зелёных точки,Ярче стал и месяца осколок.
Залил он холодным светом крышу,Где мерцали днем, как пламень, маки, —За углом неслышный шаг твой слышу.Тишина… Спят люди, спят собаки.
И одежду стелет голубуюПо садам апрельская прохлада.Я тебя, любимый, не целую,В ночь такую ласк земных не надо.
Пусть на миг забудет землю тело,Станет ясной тишиной одето,Как дорога – та, что побелела,Как сады, как вышка минарета.
Декабрь 1936 года, Ташкент
ВЕЧЕРМне аист путь пресек и нежной теньюЗатмил на миг покой дороги белой.Стою одна над глиняной ступенью,Дверным кольцом бряцая неумело.
Пылают ржавые в закатном светеДувалы, крыши. Кончен день горячий.У чайханы играют шумно дети —Одни смеются, а другие плачут.
Скрипят арбы усталые колеса,Гремит засов тяжелый где-то глухо,И та, что продавала абрикосы,Летучей мышью в дом вошла старуха.
Проулки потемнели, перекрёстки.Домой несут невзгоды и удачуТорговец, нищенка, маляр в извёстке.Одни смеются, а другие плачут.
Мое же сердце знает, что любимо,Что долгожданное свершилось чудо.А в пыльном облаке проходят мимоСвоим бесстрастьем гордые верблюды.
Январь 1937 года
МОЛЧАНЬЕПод голубым шатром полуденной эмалиСтоит затихшая давным-давно мечеть.И времени здесь нет – спит радость, спят печали,Ни плакать здесь нельзя, ни говорить, ни петь.
Молчать, как те года, что залегли в молчаньиНа пёстрых изразцах, на жёлтом зное плитИ на чалме того, кто словно изваянье,У края хауза* недвижимо стоит.
Отражена в зрачках воды зеленой плесень,И старый карагач ему навеет сны,Которых не смутят ни пионеров песни,Ни хрипы радио из Красной Чайханы.
Март 1937 года, Ташкент
ОЖИДАНИЕ*
Лёве
Ветер бормотал в деревьях черных,Как молитву старый мусульманин,А на влажных тропах и на далях горныхВечер был не ласков и туманен.И висело небо в сонной мгле,Поутру готовя снег земле.
Но возврату зимних бурь не верятТополей едва зеленых свечи.Притаились травы, приумолкли звери,И весне готовит мир большую встречу.И раскроет, жарким солнцем пьян,Красные уста свои тюльпан.
И возврату темных дней не веритСердце. Знает – засинеют горы.Тосковать не стоит о потерях,Утонувших в солнечных озёрах.Как земля, дыханье затаив,Сердце ждет твоей любви призыв.
Март 1937 года, Ташкент
ВЕСНАЛёве
Ушел давно с померкших улиц день,Шаги ночная отдает земля,Со мной идет моя большая тень,Бросая свой излом на тополя.
И оттого, что всюду и вездеЗвенит вода и каждый звонок звук,И оттого, что ласковой звездеРаскрыл объятья белые урюк,
И оттого, что небо в легкой мгле,И стала вдруг для счастья грудь тесна,Я знаю, что во мне и на землеВесна.
Апрель 1937 года, Ташкент
Из цикла «Опять на родине»
МУЗЕ*
Какой печалью ты больнаИ отчего тебе не спится, —Луна, беспечная лунаНа небе тонко серебрится.
Кладет таинственную сетьНа город, где угасли шумы.Быть может, лучше не жалеть,Быть может, лучше и не думать.
Зачем же ты, склонившись ниц,Мне шепчешь в предрассветной рани,Что за решётками темниц,Так много гордых умираний.
И ты давно уже не та,С которой мы с издетства дружны,Или с тобой путём крестаОтныне нам подняться нужно.
И нужно рассказать о том,Что знает всякий, даже дети,Чтоб не остаться нам потомПеред столетьями в ответе.
Июль 1937 года
ТОСКАБыла я в детстве весела,Но как-то раз тоска пришла.Сказала: – Будешь мне сестра,У моего садись костра,Идти дорогою однойС тобою мне – тебе со мной.
С тех пор, хотелось ли прилечь,Тоска моих касалась плеч, —И был ли день апрельский люб,Тоска моих касалась губ.Тревожной ревностью полна,Ходила вслед за мной онаИ над холодною золойШептала мне с улыбкой злой,Что много здесь – и там, и тут —Таких, что счастливо живут,Кто, свой покинув тёплый дом,Гуляют под руку вдвоём;О шуме радостном гостей,О смехе маленьких детей.Когда я плакала слегка,Стирала слёзы мне тоскаИ льнула я к тоске-сестре,Чья нежность лезвия острей.
Но как-то раз в нежданный часРазъединил пришелец нас.Чужой пришёл издалека,Ушла ревнивая тоска.В лесу ли, дома ли, в саду —Её нигде я не найду,Зову ль её – не дозовусь,Стучу ли к ней – не достучусь.
И удивлённо я стоюТеперь смеюсь, теперь пою.
А там, где речка глубока,Навеки спит сестра-тоска.
Август 1937 года
* * *
Судить не нам, карать еще не нам,Нам только пить свое чужое горе.Рассудит Тот, Кто молвил: «Аз воздам!»,Кто к ним сошел, к беспомощным рабамНа скудном, на туманном Беломоре.
Судить не нам, рассудят всех века.И сам Господь пошлет разящий пламень, —И все-таки дрожащая рукаЗа пазухой сжимает тайный камень.
1937
ДЕРЕВЬЯ
Как много их отсюда и оттудаКивают нам, лаская слух и взор,Их пробужденье – чудо, их умиранье – чудо,И чудо – даже мёртвый их убор.
Они растут, лелея поколенья,Они живут, лелея тишину,И под своей густозеленой теньюПохоронили тайну не одну.
Мы все прошли от мала до великаПод их шатром во сне и наяву,Глазами мы искали землянику,Искали мы глазами синеву.
Весной их лист пахучий и прозрачныйНам шепчет о любви, о счастье на земле,Но поздний ветра вздох среди осин невзрачныхИ клёны алые нам иногда милей.
И полдень тот любим, когда сольются пятнаНа золотой коре в танцующий узор,Но всех прекрасней час, когда душе понятноБезмолвие ветвей на зеркале озёр.
Сентябрь 1937 года, Старки-Москва
ОБЛАЧКО
Замечталось облачко, отставОт бегущей к солнцу стаи белой,И тоску земли в себя приняв,От стыда за землю покраснело.
Над весенним озером проплыв,Где неслось лягушек славословье,На мгновенье стынущий заливОбагрило тёплой чьей-то кровью.
И водою стала вновь вода,Пели твари, радуясь погоде,И тогда, растаяв навсегда,Облачко исчезло в небосводе.
И пришла белёсая луна,Озарила тускло мир незрячий,И прикрыла скорбно тишинаТех, кто спит, и тех, кто молча плачет.
Октябрь 1937 года, Лось*
ОСТАП
– «Батько, слышишь ты всё это?»– «Слышу!» – был ответ Тараса.С детства этих строк горячихЯ без слёз читать не смела.
Сколько раз вскипало сердцеЗа Остапа и за Бульбу,Лезвием врезались в сердцеИ любовь, и гнев, и жалость.
И теперь пора настала,Как Остап в предсмертной пыткеВскрикнуть с горькою мольбою:– «Отче, слышишь ты всё это?!»
Но молчит большая площадь,Где толпятся все народы,И душа в последней мукеЖдёт ещё ответа: – «Слышу!»
Октябрь 1937 года, Лось
