для них сейчас не сезон.
— Доброе утро! Как спалось? Или вы полночи делали подкоп?
— Доброе, — ответила я, чувствуя, как ему не терпится начать разговор о моих книжных запросах. Пусть начинает, сама я сделаю вид, что всё в порядке. — У меня всегда был хороший сон.
На этот раз завтрак был вполне человеческим и доступным для вкуса среднего обывателя. Омлет с беконом, салат из свежих овощей и чай вместо вина.
— Вы удивлены моему подарку, Елизавета?
Ну точно, улыбается, гад. Как ни странно, но его весёлое настроение мгновенно передалось мне. Тоже захотелось смеяться и шутить, играть словами, не боясь за последствия.
Наш завтрак вполне мог происходить в отеле. Я часто ездила на конференции и знакомилась с разными людьми. Незнакомцев не чуралась, но держала их на вытянутой руке.
А тут… не знаю почему, но мне нравились разговоры с Ледовским. Не как с мужчиной, как с человеком, с ним было безумно интересно. Даже если он пугал меня, это не было грубо и пошло. А я не верила в его угрозы.
Но от его взглядов на меня, будто он желал немедленно стянуть с меня одежду, становилось не по себе.
— Нет, — ответила я и сразу добавила. — Вернее, в начале, да, а потом я поняла намёк. Если я и могла бы копать туннель, то только для муравьёв в цветочном горшке, а для этого большая лопата не нужна.
— Мне не хотелось, чтобы вы делали это осколком битой тарелки. Порежетесь ещё, да и фарфор мейсенской мануфактуры слишком мне дорог. Во всех смыслах.
Он замолчал и продолжил орудовать ножом и вилкой так ловко, словно каждый день обедал у английской королевы. Всё в нём было отточено до совершенства, причём оно не выпячивало себя, как баба на самоваре, но и не стремилось скрыться под налётом обыденности.
— Вы специально сказали это, чтобы я поняла, что всё в вашем доме стоит дорого? — хмыкнула я.
Пусть не думает, что очарована его деньгами. Мой отец тоже человек не бедный, но едим мы не на немецком фарфоре.
— Да, — Ледовский вдруг протянул руку и коснулся моего запястья.
Я растерялась и удивлённо подняла брови, чувствуя, как всё внутри сжалось в комок. Ну вот и долюбезничалась, Лиза!
— Всё в моём доме дорого и со вкусом. Но вы сейчас, Елизавета, для меня дороже всего.
«И даже дороже Миланы?» — чуть не слетело с языка, но я поняла, что такого не простят.
Надо помнить, что в самом шикарном доме есть подвал, не стоит тревожить скелетов, которые там обитают. И знакомиться с ними тоже нет никакого желания.
Я смотрела на собеседника и думала, чтобы такого мне сказать или сделать, чтобы он убрал руку. И в то же время другая часть меня этого не желала.
Прикосновение Ледовского было мягким, почти лаской, он оглаживал большим пальцем тыл моей кисти, и я чувствовала себя замершей то ли от испуга, то ли от восхищения перед большим змеем, гипнотизирующего взглядом.
Уже после того, как он убрал руку и снова взялся за нож с вилкой, я мысленно отругала себя: ну нельзя быть такой впечатлительной! Что на меня нашло?! Обычно я сухарь сухарём.
Разговор как-то сник, я испытывала неловкость, хотелось, чтобы Ледовский прогнал меня или сделал что-то такое, чтобы я перестала смотреть на него с придыханием. Ничем, кстати, не обоснованным. Я не какая-то там восторженная дурочка!
— Вы не вспомнили код от ячейки, Елизавета? — холодный тон хозяина дома мгновенно привёл меня в чувство.
Я чуть было не заулыбалась и не захлопала в ладоши: конечно же, это всё только чтобы вытащить из меня сведения! Прикидывается радушным и милостивым господином.
— Нет, Дмитрий Максимович! Совсем нет.
Я поджала губы.
— Кто вам сказал, что я вообще что-то об этом знаю?!
Повысить голос было ошибкой, но я поняла это слишком поздно. Не успела договорить, как приборы сердито звякнули о тарелку, а последняя чуть не подпрыгнула, силясь убежать от гнева хозяина.
Я боялась смотреть ему в лицо, видела только побелевшие костяшки пальцев, сжатых в кулаки. Хотелось провалиться во временной туннель и вынырнуть дома в спасительной тиши спальни.
— Не смейте мне перечить, Елизавета! — его слова падали на душу, как камни на голову одинокого путника, оказавшегося в бурю среди высоких скал. — Если я говорю, что знаю, значит, так и есть. И у меня пока нет причин не доверять источнику. А вам — сколько угодно.
Во время этой спокойной тирады я чувствовала, как волосы не только на голове, но и на руках поднимаются дыбом, но сидела спокойно, уткнувшись взглядом в тарелку.
— Разрешите мне подняться к себе, — произнесла я, сглатывая слюну.
— Нет!
— Я больше не хочу есть, — упрямилась я и отодвинула от себя тарелку, которую тут же убрали женские руки.
Прислуга вела себя так, словно ничего не случилось. Сколько здесь бывало «гостей», и куда они потом девались? Вряд ли их это заботит.
— Тогда сидите и ждите, пока я вас отпущу, — уже мирным тоном произнёс Ледовский, и я решилась взглянуть в его сторону.
Повернула голову, посмотрев исподлобья, и наши взгляды встретились.
В его глазах была бездна. Серая, непроглядная, затягивающая. И чем больше я в неё смотрела, тем сильнее терялась. Уже не хотелось спорить, перечить, потому как я не достучусь до дна его души. Если она у него есть.
Если я смогу не потеряться в ней, не сгинуть безвозвратно.
— Идите и думайте. Даю вам два дня, — произнёс он наконец.
— А что потом? — выдохнула я. — Я всего равно ничего не придумаю.
— Идите, Елизавета. Думайте, и я подумаю.
Дважды меня просить не пришлось. Я встала и направилась к двери, стараясь не оглядываться.
Спиной чувствовала его тяжёлый взгляд и шла медленно, борясь с желанием выбежать и припустить куда глаза глядят.
Но знала — это бесполезно. Я всё равно приду в его логово. В логово Чудовища, притворяющегося Рыцарем.
