убежать без оглядки.
Хотелось провести большим пальцем по её губам, чтобы стереть улыбку. Чтобы увидеть страх в глазах и готовность исполнить всё, что требуется.
«Она просто высокомерная сучка, возомнившая, что выше всего этого», — напомнил я себе, не обращая внимания на то, что получилась бессмыслица.
Эта не такая. Я сам это чувствовал и злился ещё сильнее. Я хотел бы узнать, какова она на вкус.
— Вы подумали? — не выдержал я и пришёл к ней на рассвете, когда два дня истекли. Всё равно в её новой комнате нет окон. — Я пришёл за ответом.
Включил свет и сел на стул напротив кровати. Она спала не раздеваясь и сразу присела, внимательно на меня смотря. Как на врага, разумеется.
Или на палача. Глаза девушки покраснели, но не от слёз, наверное, боялась заснуть, чтобы я не застал её врасплох. Глупая птичка, ты уже в моей клетке, и я выпущу тебя тогда, когда сам решу. Если решу выпустить.
— Елизавета, скажите честно, вам нравится быть жертвой? Может, вы из тех, кто ловит от этого кайф? Только скажите, и я могу доставить вам это удовольствие.
Она только молчала и смотрела. Чуть бледная, чем обычно. Сосредоточенная. Запуганная, но не забивающаяся в угол.
— Я не знаю кода ни от какой ячейки, — тихо выдохнула она наконец, не опуская глаз. — Отец не говорил мне. Это правда.
— А знаете, кто мне об этом сообщил?
Она превратилась в слух. Замерла, боялась шевельнуться. Точь-в-точь лиса!
— София Валерьевна. Знакомы с ней, верно? Она утверждает, что отец вам полностью доверяет. И что вы в курсе всех его дел. Всех, Елизавета. А кому как не жене знать привычки своего мужа?
4.1
— Я ничего не знаю, — говорила я снова и снова, а сама втягивала голову в плечи и старалась отползти на кровати подальше, пока не упёрлась в стену.
Мои кошмары, похоже, начинали сбываться. Вот уже перевели из комнаты для гостей в каморку под лестницей, куда даже солнечный свет не проникает.
Почти чулан, спасибо, что туалет с душем имеется. А в подвале и такой роскоши не будет.
— Думайте, этого не может быть, чтобы вы не знали! Ваша мачеха сказала, что Вяземский сам похвалялся перед ней, как ловко придумал с паролем.
У меня голова шла кругом, а к горлу подкатывал тошнотворный ком. Это когда накроет с головой так, что хоть в туалет беги, а потом так же внезапно отпустит, но ты-то знаешь, впереди новая волна. И новый страх.
Сильнее прежнего. Выживешь ли?
— Это вполне в его духе. Он часто забывает цифры, а записывать такое опасно, — Ледовский продолжал добивать меня аргументами.
Сейчас мой мучитель напоминал дьявола, требующего душу, которую ему обещали. Кто-то в обход моего мнения.
Все доводы мужчины были разумными, я бы и сама с ними согласилась при других обстоятельствах, но у меня не было других. Только те, в которые угораздило влипнуть. Как муху в сахарную плёнку-ловушку.
— Я не помню ничего такого… — начала было я и внезапно осеклась.
Удивительная штука — память, подсовывает сведения в самый последний момент, когда хранить их уже опасно для жизни.
— Ну, — протянул Ледовский, вперившись взглядом в моё лицо.
— Он говорил: запомни. Да, точно! На прошлое моё день рождения. Что-то такое было, — я хмурилась, пыталась вспомнить больше, но ничего не выходило. — Мы тогда поссорились, и я не очень его слушала.
— Неразумно, Елизавета. Мне сказали, вы очень преданная дочь.
Тут уж я не выдержала!
— И кто же это сказал?! Соня? — я чувствовала, как готова вцепиться Ледовскому в глотку зубами. Много он знает о наших с отцом отношениях! — Я никогда не была предана человеку, который не раз от меня отказывался. Даже если отказ был неофициальным.
— Вы о том, что он не желал с вами проживать, пока искал очередную подругу?
— Именно.
Я помнила все подростковые обиды. Но не собиралась изливать душу своему похитителю. Мне не нужна его жалость, ничья не нужна. Давно всё переболело.
Мы с отцом просто слегка разные, когда я стала старше, вполне нашли общий язык, только вот для меня он уже так и не стал родным. По-настоящему.
— Так что вам надо было запомнить, Елизавета?
По виду Ледовского было заметно, что он не отстанет, пока не получит своего. Да и мне не хотелось ничего скрывать. Никакие документы не стоят загубленной жизни. Я не из героинь, жаждущих пожертвовать всем ради каких-то бумаг! Даже очень важных.
— Он подарил мне кулон с сапфиром. И сказал что-то типа «Он очень плотный и преломляет свет по-особому».
— И больше ничего?
— Ничего, — ответила я тихо, выдержав взгляд. Сейчас его глаза казались бездонными омутами, чёрными дырами, в которых каждый его собеседник видит лишь отражение своей души. И страхов.
— Что ж, Елизавета, вы прекрасно поработали. Думаю, я получил то, что мне было нужно, — Ледовский протянул руку и коснулся моей. Я вздрогнула, но не отстранилась. Не надо злить того, в чьих руках моя жизнь.
— Я проверю и вернусь, — продолжил он, сменив гнев и раздражение на подобие вежливости. — А вы пока отдыхайте. Немедленно распоряжусь, и вам выделят другую комнату.
— Может, не стоит? — ответила я, дрожа как осиновый лист. Но не сказать этого не могла. Натерпелась, пока гадала, куда меня переведут. — Не хочется постоянно переезжать.
— Будет так, Елизавета, как я скажу. Если понадобится, и мне этого захочется, вы переедете в мою комнату и будете сидеть там и ждать моего прихода. С нетерпением. Поверьте, я знаю, о чём говорю.
Ледовский говорил мягким бархатным голосом, который так диссонировал со смыслом им сказанного. И от этого мне сделалось так жутко, что я не могла сдвинуться с места и оторвать взгляда от его лица.
Не верилось, что всё это происходит со мной на самом деле. Казалось, я сплю и вижу кошмар, осталось собраться и открыть глаза.
