Глава 4
Ледовский
Про таких, как я, любят говорить: у него было тяжёлое детство. Мать не любила, отец унижал, никто не жалел, все шпыняли, как забитого щенка.
Так вот: в моём случае это не так. Я просто хотел денег и сытой жизни.
И мести за то, что всё не получилось так, как планировал отец.
— Наконец, мы смогли заполучить поставщиков, — сказал он как-то, когда мои математические расчёты оказались верны. Похлопал по плечу, почти как равного. — И деньги прокрутить. Вяземский нашёл тех, кто качнёт чашу весов в нашу сторону. Мы получим расходники и сумеем наварить процентов пятьдесят.
Это был конец девяностых. Страна отходила от кризисов, казалось, впереди только лучшее.
А потом пошло-поехало. Так всегда бывает, когда слишком доверяешь ближнему кругу.
Отца предупреждали, но он не слушал. Вяземский был не только его партнёром, но и другом, а усомниться в друге — почти предательство. Они вместе начали с торговой палатки, а потом включились в продажу компьютерной техники. Тогда ещё никто не знал, что из этого вырастет.
— Всё как-то не так получилось. Ничего — справимся, — только и сказал постаревший отец после того, как вернулся с той роковой поездки и заперся в спальне.
Не справились. Грянул кризис девяносто восьмого, и мы не выплыли. В отличие от Вяземского и его шайки.
А теперь я смотрел на его дочь и видел просто милую девушку с длинным прямым носом и такими же вопросами. Прямыми, нетактичными, в них не было и капли кокетства. В её ответах на мои сложные вопросы.
Она казалась правдивой до неприличия. Открытой книгой с загнутой в самом конце страницей.
И всё же я ей не верил. Дочь своего отца, Елизавета такая же лживая, как и он. И так же натурально изображает неведение.
— Я здесь ни при чём, Дмитрий! Максим сам выбрал свою судьбу, не будь таким же слабым, как он, — стонал интриган на похоронах отца и пытался сунуть мне пачку зелёных. Весьма тонкую для его состояния. — Грех-то какой, самоубийство!
Тогда все вдруг стали рьяными верующими.
— Вы за это ответите, — произнёс я, кутаясь в пальто и так и не вынув рук из карманов. Мне до сих пор становится холодно, когда я вспоминаю тот день, а вспоминаю часто. Поводов для этого предостаточно. — И тоже потеряете всё.
Вслед неслась брань. Верующий сразу забыл о Боге и обратился к лексикону, привычному для его истинного хозяина. У таких угодливых и льстивых, хранящих нож за спиной, всегда есть хозяин.
Я поклялся, что у меня будет иначе. Я стану сам себе боссом и мерилом правоты.
«Кто вам сказал, что я вообще что-то об этом знаю?!»
Кто надо, девочка. Ближний круг твоего отца. Те самые милые люди, которые всегда предают первыми. И всегда не со зла, а из соображений «так будет для тебя лучше».
И из-за денег, конечно. Всё в мире из-за денег. Вернее, из-за их отсутствия.
Я дал его дочери два дня, но не собирался выжидать, пока она поймёт, что со мной лучше не спорить.
— Варвара, скажи ей, чтобы перебиралась в комнату на первом. Ту самую, под лестницей. Довольно с неё роскоши, — распорядился я на следующий день к вечеру.
Злорадство, написанное на лицо женщины, не требовало иной трактовки. Преданная Милане душой и телом, горничная невзлюбила дочь Вяземского с первого взгляда. Как и её покровительница.
Причин любить эту утончённую стерву с острым взглядом ни у кого здесь не было. Сочувствия она тоже не дождётся, но я не собираюсь давать ей повода играть роль жертвы.
Условия вполне приемлемые даже в другой комнате, которая хоть и не имеет окон, но оснащена ванной и туалетом. Пусть посидит — подумает о том, насколько хуже может стать от её упрямства.
— Это она? — спросил Яков, мой ближайший соратник, когда мы с ним столкнулись с девушкой в коридоре. — Весьма…интересная особа.
Столкнулись неслучайно. Я не допускал вмешательств случая в свои планы.
Вот и сейчас хотел посмотреть на неё: как станет себя вести, не отшатнётся ли, не примется умолять взглядом. Не использует ли женские чары, чтобы разжалобить.
Нет, ожидаемо, нет. Иначе я бы был разочарован. А я не люблю разочароваться в женщинах.
Мне предстоит интересная игра.
Алиса шла по моему Зазеркалью словно по стеклу. Бледная, с поджатыми губами и опустив взгляд. Даже не посмотрела в мою сторону, словно от меня ничего не зависело.
И головы не опустила. Занятная птичка, надеющаяся заслужить свободу одной стойкостью и верностью нарисованному в голове образу.
— Нравится? Я бы отдал её тебе, но позже, — я проронил небрежно, когда она скрылась за поворотом. — Не сейчас, Яков.
В его глазах вспыхнул жадный огонёк. Яков имел внешность мечтательного рыцаря и любил женщин, платя дань особым своим наклонностям, благодаря которым девицы любого пошиба не очень его жаловали.
Не все любят боль, а кто любит, обычно не привлекает садиста.
В глазах добровольной жертвы не видно страха, а я сам испытал этот наркотик. Страх врага придавал сил, заставлял думать, что ты можешь большего.
Якова я проверял тоже. Много раз, но никогда прежде он не давал повода думать, что пора менять кардиналов. Ближайшую свиту.
— Может, никогда, — добавил я таким тоном, что у Якова дёрнулся глаз.
Не от страха, от напряжения. Наверное, он уже представлял дочь Вяземского в своей постели. От этой мысли я испытал брезгливость к ним обоим, как если бы уже застал в постели. Наверное, пристрелил бы обоих не задумываясь.
Настолько сильной была это отвращение, что мне начало казаться, что эта Лиса-Алиса пыталась ему робко улыбнуться. Совсем как мне в первый вечер знакомства. Или во второй.
Эта улыбка, я запомнил её. Робкая, ничего не обещающая, никуда не зовущая. Скорее это был замок, говорящий, что её хозяйка отдаёт дань вежливости. Не более.
Желает заслужить милость, чтобы после
