– Рыська! – захохотал Дима. – Казимир Степанович, она тут!
Стаська смотрел на то, что он принял за змею, с облегчением узнавая в ней очертания обтянутой пододеяльником большой кошачьей головы с открытой пастью. Рыська же, проснувшись, выпростала мохнатую лапу и, потягиваясь, показывала коготки.
– Все к тебе, Стасик. У тебя, верно, мёдом намазано, – сказал, улыбаясь, Казимир Степанович.
Но, поглядев на Стаса, уже совсем другим голосом обратился к Димке:
– Давай-ка быстренько.
В четыре руки они прогнали прочь нахальную кошку. А у Стаса мелькнула мысль рассказать о пробках, о зипуне, но все ночные страсти показались ему неважными. Хотелось только спать.
Казимир Степанович потрогал его лоб и спросил сочувственно:
– Очень плохо?
Стас осторожненько повёл головой.
– Ладно, лежи, сейчас что-нибудь придумаем, – профессор вышел и стал спрашивать Димку о телефоне.
Затем к Стасику, светясь, как зорька, пришла Нелли Савельевна в малиновом халатике. Она заставила его принять шипучую таблетку, села на край кровати и начала рассказывать про свой нос. Ведь ей тоже довелось болеть. Стасу нужно было сходить, прогуляться, но он стеснялся, терпел и слушал. Оказалось, что в салоне, где работает Нелли Савельевна, меняли дверь. А Нелли Савельевна, при сём присутствовала и помогала советами. Но дверь вдруг упала, ударила её по носу, прямо по кончику, и он повис на кусочке кожи.
– Вот видишь, – показывала Нелли Савельевна малиновым ноготком, – вот, шрамик. Японскими иглами шили, шеф оплатил.
Она рассказывала так подробно, так занимательно, что Стаське стало казаться, что он давно знает и салон, в котором Нелли Васильевна работает, и девочек-сотрудниц, и даже их шефа Вольдемара.
Димка заглянул, оценил обстановку и убежал делово. Спустя минуту явился вновь.
– Стаська, – он кивнул Нелли Савельевне, которая начала всю историю заново, – я тебе раскладушку поставил – где Рыська лежала. Там болеть лучше.
Гостья заторопилась и откланялась. А Стасик, прогулявшись и пригубив по настоянию Димки молока, устроился на новом месте. Тут же объявилась Рыся, залезла под выгоревшую, скрипучую раскладушку, спиной потолкала Стаса, покрутилась, обживая местечко, и затихла. Димка рассказал, что Диночка уехала с бабушкой встречать маму с братишкой из роддома. А Казимир Степанович ушёл звонить – вызывать Стасику врача.
Лежать в тени под орехом действительно было приятней, чем на верандочке. Но только Стас смежил веки, как у раскладушки объявилась Нелли Савельевна – вся в нежно-салатовых тонах. Она посмотрела, поджав губы, а потом сказала:
– Я вижу, Стасик, ты хороший мальчик, домашний, воспитанный, не то, что Дима. Послушай меня – держись от него подальше, он может тебя испортить.
Стаське лень было говорить, он промолчал, но про себя возмутился: «Как можно меня испортить? Что я – овощ какой, что ли?»
– Подумай над моими словами, – весомо сказала Нелли Савельевна и ушла.
Глава XIV
Проснулся Стас от шумного разговора. В двух шагах от него, возвышаясь подъёмным краном, Казимир Степанович что-то сердито выговаривал крепышу в белом халате. По случаю жары халат незнакомца был застёгнут на одну пуговицу и, закрывая шорты, выгодно подчёркивал кривизну поросших жёлтой шерстью ног.
– Как так можно? – горячился Казимир Степанович. – Я первый раз звонил – ещё семи не было. Потом звонил в десять, мне обещали, что вы вот-вот будете. А сейчас, – он посмотрел на часы, – почти час, без малого. А если б это был аппендицит или сердце?!
Крепыш спросил хрипло:
– У вас сердце?
– Нет, у меня ребёнок больной.
– Вас должны были проинструктировать.
– Да. Положить в прохладу и давать пить.
– Правильно.
– Но он спит, а я волнуюсь.
Крепыш хитро посмотрел на Стасика, подмигнул и сказал:
– А может, у него сна не хватает? В организме.
Казимир Степанович возмутился:
– Как вы смеете? Явились через шесть часов и ещё шутите!
– Не волнуйтесь, папаша, с вашим ребёнком всё в порядке. Лучше дайте водички – пока машина не придёт, я весь ваш. Во, колоночка! – и крепыш, опустив на землю пахнувший лекарствами чемоданчик, двинулся к колонке.
Казимир Степанович, не находя слов, пошёл следом. А незнакомец, не снимая халата, залез головой под струю воды, пил и плескался там, что твой гусь.
– Послушайте, вы! Вы, вообще-то, медик?
Парень, блаженно прикрыв глаза, кивнул головой, мол – «медик, медик».
– Безобразие, – кипятился профессор, – откровенное безобразие!
– Ой, гражданин, вас послушаешь – со стыда сгоришь, – фельдшер выпрямился и, сдув капельку с носа, начал снимать намокший халат. – Всё-то вы знаете – прям доктор наук, не иначе.
– А что, я неправ? – отступил Казимир Степанович.
– Правы, правы. Но и я по правилам должен иметь сколько вызовов за смену? Во, и не больше. И машина у меня должна быть нормальная.
Поднявшись на ступеньку колонки, медик стал повыше и, подчеркивая важность сказанного, держал указательный палец перед подбородком профессора.
– А я имею этих вызовов больше, в два раза. И машина по такой жаре у меня кипит. Кипит, булькает и ехать отказывается. Потому мы ездим не от больного к больному, а от колонки к колонке. А от больного к больному я хожу сам. Вот этими, – крепыш потряс сначала одной, а затем другой, – ногами.
Он вытер лицо и шею снятым халатом, встряхнул, снова надел его, а потом сунул ногу, прямо в плетёнке, под струю воды и, жмурясь, пошевелил пальцами.
– А, главное, обидно, что все вызова, все до одного – дикие, – медик поменял ноги. – Словно люди юга никогда не видели: купаются до обалдения, загорают до почернения и пьют до посинения. Мне эти отдыхающие уже вот где!
Он ткнул себя большим пальцем в правое подреберье.
– Да у меня ребёнок, – пытался возразить профессор, – он вина не пьёт.
– Уже легче, значит, промывать не придётся. И вообще, папаша, можете мне поверить: я сразу всё понял. Хотите, скажу?
Фельдшер, плюхая обувью, подошёл к раскладушке. Пощупал прохладными пальцами пульс Стасика, раскрыл ему пошире правый глаз, посмотрел внимательно, кашлянул и сказал.
– Значит, так: ребёнок не местный. Наши ещё в мае успевают облезть не по разу. Стало быть, приехал день два назад. На море был, но не перекупался, не перезагорал – это главное, то есть, жить будет. Расстройства нет?
Стаська отрицательно помотал головой.
– Чудненько. А то приезжают и дуют прямо из-под крана, а там, в нашем-то климате… – он запнулся. – Гм. Да. Читаем дальше: физиономия явно стёсанная – упал?
Стас кивнул.
– Так и запишем: летать, не научен. Где угораздило?
Стасик, стыдясь лжи, старался не глядеть на профессора:
– В футбол.
– Спортсмен, значит. Похвально. А колени у нас как? – крепыш откинул покрывало. – Естественно, и колени. Главное, что грязи и нагноения в ранах нет. Значит, надо продолжать в том же духе. Вопросы есть?
– Но он спал, понимаете, не мог открыть глаза.
– Дык, это… – фельдшер почесал мокрую грудь, – акклиматизация, знаете ли. Это не фунт изюму: бешеное количество кислорода, солнце, море, движение в неограниченном количестве. А если самолётом летел, то смена часовых поясов. Нагрузка? Нагрузка. Когда он приехал?
– Позавчера.
– Ну, вот, первый день продержался на эмоциях, а потом – всё, организм не железный. Вдобавок, ночь почти не спал. Верно гутарю?
Стасик кивнул.
– Естественно, вон какие плечи румяные. Дай-ка, я спину гляну.
Крепыш, обойдя раскладушку со стороны ног, подошёл к лежавшему на боку Стасику сзади и откинул покрывало.
– О! – голос медика изменился.
Он легонько оттянул резинку трусов Стаса, присвистнул, сказал: «Матка боска!», а потом спросил Казимира Степановича:
– Так, гражданин, кем вы приходитесь этому ребёнку?
– Я? Я отдыхающий, как и он. Его родители знают нашу хозяйку, вот и прислали мальчика. А в чём дело?
– Дело в том, что оно пахнет керосином. И раз вы человек посторонний – отойдите. Нет, лучше уйдите. Совсем. Я забираю ребёнка в стационар. И дело пойдёт законным путём. А вы идите, идите, – фельдшер выставив ладони шёл на профессора.
– Подождите. Что вы меня гоните?! – не понял Казимир Степанович.
Крепыш, глядя снизу, не сдавался:
– Я гоню потому, что вижу пример издевательства над ребёнком.
– Что? – профессор обежал раскладушку со стороны головы.
– Чего вы, гражданин, заволновались? Чего это забегали? Я, конечно, видел гематомы, но такие… Это не он играл в футбол, а им играли! И ждать я ничего не буду: вызываю милицию и пишу заключение.
– Да дайте же сказать! – рассердился профессор.
– Угу, – медик опустился на табуреточку, – давайте вашу версию.
