в связи со стихийным бедствием.
Там же говорится и о конце эпидемии (2-Цар 24:18–25). [56]
То, что природные катастрофы воспринимались древними как божественное наказание за человеческое поведение, для многих кажется вполне удовлетворительным объяснением. Этот тип возмездия, безусловно, воспринимался в древнем Израиле как справедливый и морально оправданный. К нашему изучению стихийных бедствий он имеет самое непосредственное отношение. Понятие праведности и сопутствующего ей возмездия за неправедность разделялось всеми и оставалось неизменным. Бог накажет людей, оскорбивших его, и вознаградит тех, кто поступает в соответствии с его волей. Проклятия за грехи, описанные в различных текстах, могут служить примером того, что стихийные бедствия рассматривались как возмездие, божественное неодобрение человеческого поведения. Проклятия и обещание возмездия есть как в культовых, так и не в культовые контекстах. Они прилагались к кодексам законов, договорам и пактам, и даже были начертаны на пограничных камнях, гробницах и саркофагах. Но самое главное: считалось, что проклятия действуют тогда, когда субъекты нарушают условия соглашения. [57]
Однако эпидемия часто избирательна, не всегда умирают те, кто в соответствии с существовавшими моральными и религиозными нормами должен был бы умереть, и часто умирают те, кто в глазах современников не заслуживал такой кары. Это приводило в замешательство: стихийные бедствия затрагивали как праведных, так и неправедных
«да будете сынами Отца вашего Небесного, ибо Он повелевает солнцу Своему восходить над злыми и добрыми и посылает дождь на праведных и неправедных». (Мф 5: 45).
Гибель невинных плохо согласовывалась с представлениями о справедливом Боге. Страдания праведника, несомненно, являются переживанием, которое идет вразрез с ожиданиями тех, кто искренне воспринимал идею справедливого возмездия. Их ропот и жалобы — это вызов божественному суду, который воспринимается как несправедливый.
Не случайно многие из этих вызовов выражены в текстах (нарративах) о глобальных катастрофах.
Мы видим несколько важных аспектов израильских представлений, связанных со стихийными бедствиями в 1 ЦАР 4:1–7:1. смерть Хофни и Финееса может быть понята, наряду с поражением Израиля филистимлянам, как проклятие за нечестивые деяния, которые приравнивались к нарушению Завета. Однако в этом отрывке присутствует и другое утверждение: община может пострадать за проступок своих вождей.
Возникают тексты, готовые оспорить божественную справедливость в подобных случаях, протестующие против степени наказания. Согласно 2 Цар 24:17, когда Давид увидел ангела, поражающего народ, людей мирных и беспомощных, как овцы, он сказал Господу:
вот, я согрешил, я поступил беззаконно; а эти овцы, что сделали они? пусть же рука Твоя обратится на меня и на дом отца моего. (2 Цар 24:17).
Давид исповедует: «я сильно согрешил» (2 Цар 24:10),
и царю Давиду предлагаются на выбор три варианта божественного наказания — голод, меч или чума.
И пришёл Гад к Давиду, и возвестил ему, и сказал ему: избирай себе, быть ли голоду в стране твоей семь лет, или чтобы ты три месяца бегал от неприятелей твоих, и они преследовали тебя, или чтобы в продолжение трех дней была моровая язва в стране твоей? (2 Цар 24:12–13).
Совпадение болезни с войной часто встречается в трехсторонней формуле «меч, голод и чума», которая упоминается в Библии, например в Иер 14:11–13 и Иезекииль 6:11.
Люди убеждены, что божественное наказание должно соответствовать преступлению, а не превышать его. Например, Кантуззили, князь Хеттского царства, полагая, что какой-то человеческий поступок прогневал одного из богов, молится тому божеству, которое разгневано, чтобы оно избавило его от страданий, говоря: [58]
«Я никогда не клялся и никогда не нарушал этой клятвы. То, что свято для моего Бога и не подобает мне есть, я никогда не ел и тем самым не осквернял своего тела. / Никогда я не отделял быка от загона, и я никогда не отделял овец от стада. Я нашел себе хлеб, но никогда не ел его Сам; я нашел воду, но никогда не пил ее сам». [59]
Точно так же молится неизвестный хеттский царь:
Какое бы божество ни дало мне эту болезнь, будь то божество на небесах или на земле, ты, о Бог Солнца, пойдешь к нему. Пойди и скажи этому божеству: Боже мой, что я тебе сделал и как я согрешил? Боже мой, ты создал меня, ты сделал меня человеком. Но я, что я сделал с моим Богом? Купец держит весы под солнцем и фальсифицирует их. Но я, что я сделал с моим Богом? Я волнуюсь, и моя душа течет в другое место. [60]
Царь Мурсилис молится о невинных страдальцах, болеющих чумой, просит высшие силы наказать тех, «кто является причиной ярости и гнева богов и кто не уважает богов, но пусть добрые не погибают вместе со злыми. Будь то один город, один дом или один человек. О боги, уничтожьте только его (грешника).» [61] Здесь явно выражается озабоченность тем, что только виновные должны быть наказаны.
Стихийные бедствия понимались как божественное наказание за недостойное человеческое поведение, как один из аспектов божественного возмездия. Люди древнего Ближнего Востока были уверены, что божества управляют — то есть имеют власть посылать, прекращать или сдерживать-стихийные бедствия. Многочисленные так называемые боги чумы на древнем Ближнем Востоке хорошо иллюстрируют это понимание. Например, месопотамские боги Намтар, Нергал и Эрра, Анатолийский Бог Яррис и Ханаанский Бог Решеф-все они считались божествами, повелевающими чумой, по крайней мере частично. Кроме того, месопотамское божество Мардук считалось управляющим разрушительными ветрами и тем самым поднимающим «оружие потопа» против богини Тиамат в космической битве, описанной в Энума Элиш (вавилоно-аккадский эпос о сотворении мира.). [62]
В Книге Левит мы видим подробное разъяснение, как готовить жертвоприношения, что употреблять и чего не употреблять в пищу. Одно из указаний предписывает избегать закваски в жертвоприношениях Богу: Лев., 2: 11. «Никакого приношения хлебного, которое приносите Господу, не делайте квасного…» Израильтяне пекли хлеб в виде плоских твердых лепешек, которые оставались пригодными для еды в течение долгого времени. Однако если пресное тесто не сразу шло на выпечку, то иногда из воздуха в него попадали микроорганизмы и вызывали в нем брожение. Выпечка из такого теста была вкуснее, но не могла сохраняться долго — она черствела и плесневела. Израильтяне видели в брожении разновидность гниения и считали его символом порочности и нечистоплотности. Конечно, такой хлеб нельзя было приносить на алтарь Богу.
Для нас понятия «чистые» и «нечистые» относятся в первую очередь к области гигиены. «Нечистое» мы воспринимаем как грязное, дурно пахнущее, зараженное опасными бактериями. Библия же придает
