окнах мамаши Парадизи пели на разные голоса. Сама мамаша сипло дребезжала: «Взгляни, любимый, наш домик весь в цветах…»; одна из дочерей гнусила на всю площадь молитву Тоньетты, а другая гудела: «Я господин ваш: мне принадлежит право на ваших жен…»
— Представьте, и моя благоверная туда же, — объявил парикмахер Ноноджи, подбегая вприпрыжку. — Заливается с самого утра: «Какое счастье позабыть о любви!», а между тем, помнится, она этой ночью вовсе о ней не забывала.
Нелло смеялся. Подошли синьоры Полли и Джоконди и решительно забарабанили по столу.
— По стаканчику вермута, кум Акилле, похоже, что день будет жаркий. Видишь, как бойко торгует твой конкурент!
Хозяин кафе «За прогресс» пожал грузными плечами.
— Хорош конкурент! Вы уже пятьдесят лет живете в городе, а приходилось ли вам слышать, что где-то, под боком у Манкафеде, имеется еще одно кафе? Кафе «У святого Агапита», — я только сегодня послал туда Альфо, чтобы узнать, как оно называется.
И он сплюнул. Однако, несмотря на свое презрение, дышал он сегодня прерывистее, чем обычно, и весьма нуждался в спинке стула, чтобы привалиться к нему брюхом.
— Кафе «У святого Агапита»? — звонко крикнул Нелло. — Чем же там угощают, уж не святой ли водой?
— Однако вы мастер шутить! — ухмыльнулся кум Акилле.
Ноноджи немедленно полез за пазуху и извлек оттуда фальшивую косу.
— Вы родились в рубашке, синьор Нелло Дженнари. Вот как раз то, что вам нужно. Имеется также большой выбор вееров.
Нелло продолжал смеяться, не обращая на него внимания.
— Однако там уже сидят друг на друге, — заметил Полли. — Папаша Джовакконе даже выносит столики на площадь. Все среднее сословие кипит и бурлит, подумать только, из-за чего это началось: из-за какой-то пустой ложи!
— Уж верно, тут не обошлось без дона Таддео, — добавил синьор Джоконди.
— Все для вас, — рассыпался мелким бесом Ноноджи. — Все для синьора Нелло Дженнари. А если вы окажете мне честь… — он потянул молодого человека за рукав, — я покажу вам шикарнейший дорожный несессер — такой, какой и полагается человеку в вашем положении.
Но Нелло только отмахнулся. Он сиял. Все забавляло его сегодня.
— Экая язва этот дон Таддео! — Полли скрестил руки на груди. — Видно, ему не терпится дать нам решительный бой.
— Чистейший демагог! — подхватил синьор Джоконди. — Сегодня в своей проповеди он подстрекал народ против высшего сословия! Вы случайно не были в церкви, синьор Гадди? Что касается меня, то ноги моей там больше не будет. Слыхано ли дело — подучать простой народ, чтобы он разнес в щепы театр?
Парикмахер отчаянно перекосил лицо.
— Что я слышу, синьор Нелло? Вы отказываетесь купить у меня что-нибудь? А известно ли вам, что это значит? Это значит, что вы хотите пустить меня по миру! Разве я не выписал весь этот дорогой товар специально для вас, по вашей настоятельной просьбе?
— Разнести театр! — воскликнул расшалившийся Нелло и подбросил вверх фальшивую косу.
— Нет, уж мы сперва разнесем кафе «Святого Агапита», — сказал кум Акилле. — Оно годно только на слом.
— Караул, грабят! — взвизгнул Ноноджи и пустился догонять мальчишку, убегавшего с его фальшивой косой.
Полли серьезно покачал головою.
— В одном священник прав. Добрые нравы у нас в небрежении. Интересно, кого он назвал женой вавилонской и предал анафеме?
— Да уж не иначе как белобрысую хористку, — предположил синьор Джоконди, игриво ткнув Полли в живот.
— Признаться, — подтвердил кум Акилле, — когда я нынче открыл свое заведение, я нашел на диване парочку. Они изволили здесь ночевать.
— И я спугнул парочку, — сказал Полли. — На крыльце, когда вернулся домой.
Джоконди в ужасе замахал руками.
— И не говорите! У нас в переулке просто ступить некуда! Я уже не говорю о дворе ратуши, где темно, как в бочке.
И они принялись хохотать, уперев руки в колени.
Мимо проходил все тот же древний старичок; он чему-то усмехался и мурлыкал себе под нос тоненьким голосочком.
— Брабра! — крикнул синьор Джоконди. — Он тоже бродил по улицам ночью и, верно, всякого навидался. То-то он идет и про себя смеется.
Парикмахер продолжал выплясывать перед Нелло.
— Поймите же, синьор, — заныл он плаксиво. — Ведь у меня семья. А если вы непременно решили пустить меня по миру, мне ничего не остается, как рассказать всем то, что я знаю…
И он снизу вверх заглянул молодому человеку в глаза, чтобы проверить, как подействовала его угроза. Женщины высунулись из окон: Нелло стоял, подбочась, и смеялся, смех его звучал, как пение. И все смеялись вместе с ним.
— Ну, а что же адвокат? — спохватился Полли. — Впрочем, вполне понятно, почему его в такой ответственный день не видно на площади. Он заперся у себя в кабинете. Сидит за письменным столом в одних подштанниках — по случаю сильной жары — и принимает хористочек, которые не прочь получить задаток.
— Эй вы, озорники! Что вы там поете? — взревел кум Акилле.
— «Хотя бы за нее пришлось платить жизнью, за драгоценную ночь!» — распевала ватага мальчишек, меняя слова на свои лад, и ускоренным шагом продефилировала мимо. Нелло Дженнари со смехом зашагал за ними по площади. Но перед домом коммерсанта Манкафеде его словно кто схватил за полу: в первом этаже дрогнул ставень, и Нелло вдруг остановился, смех замер в его горле, на вытянувшемся, измученном лице робко щурились глаза.
«Невидимка! Я и думать забыл о ней, а она с меня все время глаз не спускала! Она знает каждый мой шаг — и знает, куда я направлю последний. Куда же? Куда?» Он жадным взором приник к сквозной решетке ставня. И тут же, отвернувшись и протянув вперед руку, прошептал:
— Нет, не надо! Не надо говорить! Лучше умереть, ничего не зная… Умереть?..
Он скрестил руки на груди и уперся в них подбородком, дрожа всем телом, как от озноба.
«Не чувствовать больше рук Альбы вокруг своей шеи, не вдыхать аромата ее влажной кожи, не видеть ослепительной ее улыбки!.. Надо было умереть вчера: вчера у меня хватило бы сил… Какой ужас, сколько опасностей вокруг!.. И я еще смеялся! Ноноджи мне угрожал, а я так ничего и не понял. Мне казалось, что он отпускает свои шутки и кривляется, пресмыкаясь где-то там на земле. И только теперь я понимаю, какая жестокая хитрость сверкала в его налитых кровью глазах. Надо бежать к нему, купить у него все, что он потребует…»
Но едва он повернулся, как налетел на коммерсанта Манкафеде, тот стоял у своей лавки и многозначительно улыбался. Он знает все, раз дочери его все известно! Умилостивить судьбу! Откупиться хотя бы на время!
— Нет
