— Не доверяют, стало быть? — спросил полковник Макаров, выдвигаясь вместе со стулом из темного угла.
— Щупал, как хохол кобылу на торгу, — криво усмехнулся хорунжий. — И так, и этак… Потом охолонул. Дал я ему слово вернуть из плавней «дезертиров».
Судебный пристав Черепахин заерзал на скрипучем стуле. Потирая колени, пригласил:
— Да вы присядьте, господин Сметанин. До чинопочитания ли в такой час. Потеснее нужен кружок, теплее…
Полковник промокал носовым платком плешину — нарочно не замечал вольности со стороны младшего офицера. Повременил, пока тот усаживался.
— А как с вашим назначением на должность командира формируемого полка?
— Дорошев поддерживает окружной исполком. Затем и вызывал, узнать поближе…
— Слава богу, — вздохнул Черепахин.
Полковничьи пальцы мягко зашуршали по скатерти — просил внимания. Подавив кашель, сипло заговорил:
— Не буду лишний раз подчеркивать, господин хорунжий, какая миссия ложится на вас в предстоящем святом деле. Всевеликое Войско Донское не забудет отметить… Формируйте полк. Чем скорее, тем лучше для нас. Выдвинетесь на фронт. По всему, на Маныче заткнут большевики вами одну из дыр. Это великолепно. Смыкаетесь немедленно с частями Донского округа или же с добровольцами Деникина, с кем припадет. Тех и других мы поставим в известность. По нашему сигналу пропускаете их и вместе бросаетесь на Великокняжескую. А наша обязанность тут, в тылу, поднять станицы и хутора на восстание. Боже вас упаси, не теряйте головы… Восстание и прорыв фронта должны быть слиты воедино. Малейшая спешка или заминка — гиблое дело. Ждите сигнала. Уяснили?
— Так точно, господин полковник.
Непривычно сидя выслушивать приказы. Силком удерживал себя, чтобы не вскочить и не кинуть руку к козырьку. Меняются времена; бурлят события, как варево в котле. Вчера бы еще он не смел и подумать присесть в присутствии полковника Макарова. А нынче и ему, по воле божией, доверяют не взвод и даже не сотню — полк. Недаром полковник предупреждает не терять головы. Может и закружиться…
Стучит в висках кровь. Сдавил, будто унялось. Сказались бессонные ночи, тряска в седле и эти два визита… Бычьи нервы нужны, ей-богу. Говорил уже кто-то другой. Голос властный; сбитый до шепота, он не утратил повелительных ноток. Лицо в тени; смутно белеют сцепленные руки на согнутом колене. Скудный свет от лампады отражается в начищенном голенище. Полковник Дукмасов! Главный вдохновитель заговора. Они встречались месяц назад у него в хуторе Быстрянском; тоже, как и сейчас, потемну. В лицо не знал — вспомнил голос. На скрыне — двое. На этих падал свет. Догадался: полковника Дукмасова крепко связывает одна веревочка с есаулом Губкиным, жителем хутора Кундрюческого, и учителем Воиновым из станицы Орловской.
Вся головка заговора! По всему, они уже успели обо всем условиться; сейчас высказывают то, что касается его, Сметанина, в предстоящем восстании.
Возврат беглецов из плавней он, полковник Дукмасов, обеспечит; призывной возраст из справных казаков поголовно будет через пару суток на мобилизационных пунктах.
— Так-то, господин Сметанин, доверие Советов вы оправдаете, — заметил Черепахин.
Руки Дукмасова, державшие на весу колено, исчезли в тени.
— Не вздумайте искать с руководством организации личной встречи. Это категорически запрещено. Будете получать мои указания от своего вестового. Ваша забота: не выйти до времени из доверия у большевиков. Вопросы имеются, хорунжий?
— Никак нет, ваше благородие. — Сметанин, живо вскочив, прищелкнул каблуками.
У калитки, принимая повод, силился разглядеть лицо вестового.
3
Мобилизация казачьего населения в Сальском округе была завершена. На третий день после разговора со Сметаниным на соборной площади посотенно выстроился конный отряд — сабель до восьмисот. Сдержал хорунжий слово.
Из окна окрисполкома Дорошев видал зеленые шпалеры конников. Чин чином, все как должно быть: походные вьюки в тороках, за спиной — винтовка. По всему плацу — лес пик. Смывая мыльную пену после бритья, вспомнил недавнюю поездку за Маныч. В одном из помещичьих имений Каменщиков представил ему партизанский отряд. Конники без пик. Сперва такое показалось странным; разъяснения самого командира, Думенко, не убедили его в том, что пика отжила свой век и, кроме помех, в атаке она ничего не доставляет бойцу. Клинок и наган — вот оружие конника в бою. По рассказам, думенковцы добре овладели им. Белые казачьи части, глядя на них, тоже помалу стали расставаться с дедовским оружием: пуля выбивает из седла прежде, чем успеешь ткнуть граненым острием пики. А в свалке, когда головы врага достанешь кулаком, трехметровый держак ее только мешает, занимает руки. Красное место в бою отводится клинку.
В тот же день Дорошеву довелось убедиться в правоте партизан: Думенко у него на глазах с полуэскадроном разметал сотню казаков-егорлычан. Весь склон балки остался усеянным зелеными древками. В короткой схватке ни один партизан не был задет пикой; зато клинки и наганы их оставили свой след…
От радостного возбуждения мелко тряслись пальцы — никак не попадет штырьком в дырку широкого кожаного ремня. А тут не хочется отрывать взгляда от четких рядов сотен. Выправка, посадка! А кони, кони-то! Звери. Потягаемся, войсковой атаман, ей-богу, потягаемся…
Грохоча коваными сапогами по гулкому коридору, Дорошев решил: не станет нажимать на казаков, чтобы те бросили свои явно отжившие боевые доспехи — пики. Отправит полк за Маныч, на отведенный участок, подчинит временно Думенко. Сами побросают бесполезные колья, возьмутся за шашки. В бою, друг перед дружкой, будут охотиться, как думенковцы, за офицерами, чтобы повесить на брезентовый солдатский пояс новехонькую, блестящей кожи, кобуру с
