Одесса, мол, кончилась. Но Одесса — не только родина гениальных писателей. Одесса — писатель.
В первый раз я попал в Одессу в 7-летнем возрасте, в последний — в 70-летнем. После 50-летнего перерыва. Это произошло осенью 2017 года. Не скрою, меня тоже не на шутку волновал вопрос, так ли уж бесповоротно «кончилась» та Одесса, которую я знал.
Где, по-вашему, надо пастись охотнику за одесским фольклором? Правильно, на «Привозе». Но я решил убить двух зайцев — меня интересовали также старые советские пластинки, которыми, говорят, бойко торгуют на Староконном рынке.
Таксист жестом театрального капельдинера указал на хрустальную (!) корзиночку с конфетами «Рошен», пристроенную между сиденьями. Конфеты тоже не из дешевых.
— Угощайтесь, будь ласка.
Где-то в районе Греческой мелькнула вывеска «Ресторан «Мармелад». Мясо и рыба на камнях». Сворачиваем на Преображенскую.
Таксист берет быка за рога:
— На последних выборах голосовали?
— Конечно.
— Я за Юльку голосовал. А вы за кого?
— Я за Трампа. — Эпатирую собеседника.
— Тю! Так вы шо — американец? Никогда бы не подумал. Так шикарно по-русски говорите.
— В школе хорошо учился.
— Еще бы — в классе, наверное, одни негры были? Я читал, что в Америке негров больше, чем наших.
— Правильно пишут — их там действительно больше, чем ваших.
— А вы как думаете, война будет?
Поговорили о войне.
А вот и Староконка. Сразу от главных ворот начинаются бесконечные ряды чистеньких павильонов с сантехникой, трубами и прочими скобяными изделиями. От первого же павильона отделилась фигура в синем комбинезоне.
— Заходите, не пожалеете. Меня зовут Шурик.
— А меня — Леня.
— Ой, вы — приезжий.
— Почему вы так думаете?
— Так в Одессе меня все знают. Спросите любого.
— Чем же вы так прославились?
— Так мой магазин в городе единственный, где не обманывают. Вы уже сегодня кушали? Хотите чаю с баранками? Вы должны попробовать мой чай. Высшего качества. Называется «Иммунитет».
— Спасибо. Вы очень добры. Ведь я еще не стал вашим покупателем, а вы…
— Что за глупости! Присаживайтесь. Вот здесь, в первый ряд. Дайте телефон, я вас сфоткаю на память.
«Первый ряд» представлял собой стройную шеренгу итальянских унитазов и биде.
— Мне сказали, Шурик, что здесь можно купить старые пластинки.
— О чем вы говорите? Здесь можно купить даже старую атомную бомбу. Вам какую — двухфазную или однофазную? Тут неподалеку есть лавка моего кореша, называется «Три толстяка»…
— В честь вашего знаменитого земляка Олеши?
— Не знаю я ни за какую Олешу. В честь Нагасаки.
— Но в Нагасаки приземлился только один «Толстяк». Откуда остальные?
— Ну, так еще ж не вечер.
Старые пластинки пришлось искать совсем в другом направлении. Под блошиный рынок (на «толкучку» он не тянул — торговцев было больше, чем покупателей) были отведены примыкающие к Староконному базару со всех сторон улицы. Да и с пластинками не густо. Зато на одном столике мое внимание привлек запорошенный вековой пылью черный коленкоровый лоток с оловянными колечками и браслетиками. В правом углу лотка красовался листок с предупреждением: «Руками не смотреть».
Ресторан «Фраполи» на Дерибасовской, где я перед обедом смывал с рук староконных микробов, был выбран тоже не случайно. Напротив него стоял дом, на который мне не терпелось взглянуть. Это в нем ровно 50 лет назад я провел ночь, свою первую бессонную ночь в чужом городе. Этот дом возникал передо мной все эти годы при каждом упоминании Одессы. Я приехал сюда после очередной сессии с тривиальной целью — отдохнуть и покупаться в море. Старый приятель оставил мне свой телефон, пообещав приютить на первую ночь, а наутро отправиться со мной на поиск комнаты в районе Большого Фонтана. Пообещал, но забыл. Его телефон на мои домогательства не ответил. Я сбросил чемодан в камере хранения и отправился бродить по городу. Теплая южная ночь застала меня, бездомного бродягу, врасплох. В гостиницы таких, как я, в советских городах без командировочного удостоверения не пускали. Подремать на скамейке в Городском саду и думать не смей — первый же милицейский патруль заметет. Изнеможденный, я сам пошел подметать клешем Дерибасовскую тудой-сюдой, пока уже глубокой ночью Бог не послал мне спасение — круглосуточный телефонный переговорный пункт. Зал был абсолютно пуст. Я пожаловался на судьбу телефонистке, и она разрешила провести остаток ночи до конца ее смены на крашеном деревянном диванчике подле кабинок. Никогда прежде мне не доводилось спать сидя. Но о большем счастье я в ту ночь не мечтал. Под утро блаженство было внезапно прервано по вине министерства связи. Однако, Бог не фраер и пилюлю он благородно подсластил.
— Новороссийск. 1-я кабина. — Объявила в микрофон дежурная телефонистка. Сидевшая рядом пожилая женщина с кошелкой заторопилась. Мир снова затих, но ненадолго. Через несколько минут связь с Новороссийском оборвалась, а дверь кабины № 1 распахнулась:
— Жьенщина! Пичиму мине разорвали на самом интерэсном месте?!
С первыми одесскими петухами я отправился на Большой Фонтан самостоятельно. Трамвай № 19 был забит до отказа. Пассажиров швыряло, как при боковой качке. За спиной кто-то громко вскрикнул.
— Мадам, вы наступили мне на ногу.
— Я наступила вам на ногу?
— Да, вы наступили мне на ногу.
— Интыресно!
— Вам интересно, а мне еще и больно.
— Женщина! — Мадам прикоснулась локтем к соседке слева. — Вы такое когда-нибудь слыхали? Я! Наступила! Ей! На ногу!
Соседка сочувствующе кивнула, но кому она больше сочувствовала, понять было трудно.
— Мужчина! — Продолжала возмущаться пассажирка. — Как вам это нравится: я наступила ей на ногу.
Наконец, она повернулась лицом к жертве:
— Деточка! В твоем возрасте я на этом трамвае верхом ездила.
С тех пор, как я уже сказал, прошло 50 лет. За эти годы я объездил сотни городов мира, за которые тоже можно кое-что вспомнить. Но здесь об этом рассказывать неуместно. Так вот, я сижу в ресторане «Фраполи» с чистыми руками, дожидаюсь жареных барабулек, которые все не несут. За соседним столиком расположились четверо не очень молодых мужчин. Они радостно возбуждены встречей. Невольно прислушиваюсь… Стоп. Я дико извиняюсь — невольно соврал. Старательно подслушиваю, пользуясь тем, что им явно не до меня. Они — старые друзья, собравшиеся по особому случаю. Двое из них — эмигранты, приехавшие из Чикаго на родину ради этой встречи именно здесь, на Дерибасовской. Я стараюсь не смотреть в их сторону, чтобы не спугнуть. Да разве одессита спугнешь? Но если кто-то из них заметит мой нездоровый интерес к ним и заглянет ненароком в мой блокнотик, разбираться не будут. Побьют.
— А Саша живой?
— Какой Саша?
— Как какой? Сын Магадана.
— А-а, Сашка-Чемодан?
— Ну да, он же был
