ШЕСТИДНЕВНАЯ ВОЙНА
Al Tira Avdi Yakov! — Не бойся, слуга мой, Яаков!
Иер. (46:28)
Диктор телевидения, усердно артикулируя согласные, и со всеми запятыми зачитал сообщение ТАСС о разрыве дипотношений с Израилем. В тот день я возвращался с Сахалина из «фруктовой экспедиции». Во время промежуточной посадки в Свердловске покупаю местный орган — «Уральский рабочий», который преподнес мне нежданный подарок. Облажался корректор — на первой полосе сладкая непечатная опечатка. Перечитываю несколько раз, чтобы поверить собственным глазам. Ущипнул себя и даже, кажется, задремавшего, было, соседа. Гневная передовица про израильскую военщину, а в ней: «Весь рабский мир с негодованием встретил известие о новой агрессии сионистов». Такое выловить в советской печати дано не каждый день. Оставшиеся 4 часа полета прошли на подъеме. Мое открытие соседу пришлось не по душе. Он деловито взглянул на дату.
— Вернусь в Свердловск — сразу позвоню в редакцию, это же черт знает что! За что людям деньги платят?
В Москве накупил полдюжины газет, но уже не в расчете на веселые находки, а чтобы в междустрочье выудить по крупице то, что от меня пытаются скрыть. «Спидола» с растянутыми диапазонами (куплена на «фруктовые» деньги) тоже не простаивала. С этого дня еще больше полюбил родную природу — за городом легче нащупать эфирные ниши, оставляемые тупыми глушилками. Надо же разобраться: выдержит ли еврейская армия испытания? Что предпримут великие державы, чтобы предотвратить новую Катастрофу? 600 тыс. человек под ружьем — много это или мало? Вмешается ли СССР или ограничится технической и экспертной помощью своим усатым клиентам? (Я еще не знал, что мне вскоре судьба подарит удовольствие прогуляться вдоль километровых рядов этой сверкающей на солнце, «не нюхавшей пороха», но уже обезвреженной, уже не опасной для евреев, трофейной и никому не нужной техники. Но об этом позже).
Обмениваться мыслями было не с кем. Или почти не с кем. Брат, единственное доверенное лицо, был далеко, а по телефону на эзоповом языке язык сломаешь. О почте вообще можно забыть — насмотрелся в Лефортово на нашу с ним переписку. Да и в телефоне пощелкивания участились. Бараны жуют мембраны.
Позвонил Деготь. Как же я сразу не подумал о нем? Володя тоже доверял только мне и нуждался в наших контактах. Он приехал через час с целым мешком свежей западной прессы. Вражеское печатное слово покачивалось, как всегда, в авоське, надежно обложенное всеми «правдами» и прочими неправдами.
— Я всегда говорил, что Израиль — это самоубийственный исторический эксперимент. — Начал он с места в карьер. — Зато мы скоро узнаем, существуют ли чудеса.
— Чудеса тут не причем. Один самоубийственный эксперимент мы с вами уже пережили. Вы заплатили за него, как минимум, сиротством. Испытанию подвергается не государство, а наши скрытые инстинкты: один из них требует суда над прошлым, другой — примирения с настоящим, а третий рвется к неизвестному будущему.
— И все-таки создание Израиля — это был эксперимент на живых людях. Арабы — часть отсталой цивилизации, которая достигла уровня саморегулирования. Время собирания камней прошло.
— На примере Израиля, Володя, мы видим, что безопасность и достоинство — близнецы-братья, с ними не пропадешь. А вы не задумывались, как отразится на истории успех эксперимента?
— Ну ладно, будем посмотреть. — Отрезал Деготь. — Понимаешь, я — историк. А история учит, что соблазны будущего не должны затмевать уроки прошлого. Ты прав, слишком дорогой ценой за эти уроки заплачено. Но даже если прав я, я готов признать, что Израиль — новый мессия. Кстати о соблазнах, — заговорщицки улыбнулся он и, по привычке, нервно озираясь, развернул передо мной «Пари Матч» с аппетитной красоткой на обложке.
* * *
Мир наблюдал, как наблюдают аномальное природное явление: крохотная комета затмила солнце. Анонимная волна симпатии и уважения захлестнула улицы, оттеснив должностных и бытовых жидоедов в кювет. Еврейские акции на советском рынке рабов драматически подскочили. Лекторы и политинформаторы оказались в затруднительном положении. По «психодрому» прокатилась волна анекдотов, которые трудно было заподозрить в бородатости.
— Хаймович, вы слышали утренние новости? Вчера над Синаем два наших истребителя сбили 16 наших истребителей.
Но анекдоты пекла жизнь. По рассказу очевидца, Москонцерт пригласил лектора общества «Знание», чтобы просветил артистов по части международного положения. В конце лекции наивный слушатель осмелился на «провокационный» вопрос:
— Чем все-таки можно объяснить парадоксальный факт, что 100 млн. арабов понесли позорное поражение от руки трехмиллионного карлика. Объяснение «эксперта-международника» вполне заслуживает внимания военных стратегов и психологов:
— Видите ли, товарищи, израильский солдат — нахальный солдат.
А в Союзпечати парторг Скворцов поручил мне, грешному, провести политинформацию о международном положении. Когда речь зашла о Ближнем Востоке, я добросовестно перечислил достижения израильской армии, опираясь на цифры и факты частично из советских газет, которые я для кошерности не выпускал из рук, частично из вчерашних сводок «Голоса Израиля». Особенно увлекательно звучали цифры и экзотические названия захваченных арабских населенных пунктов. Самый актуальный и впечатляющий эпизод — вчерашний захват Шарм-эш-Шейха. (Пройдет меньше пяти лет — и я, стоя на проржавленном остове Т-34, навечно застрявшего в синайских дюнах на подступах к Эль-Аришу, буду раздавать бедуинским ребятишкам… мацу).
Парторг остался доволен. Когда я закончил, начальник агентства Рабинович благодарил меня за «содержательный доклад», а кадровичка Софья Иосифовна Сирота со слезами на глазах протянула ко мне мшистые губы.
Шестидневная война принесла евреям молчания больше надежд, чем сам факт исторического голосования в ООН, когда Трумэн и Сталин соперничали за первенство в признании нового государства. Переживать новый виток государственного антисемитизма теперь было не так обидно. Хоть за дело. Победа над безрассудной яростью и антигуманизмом возможна невзирая на численность врага, его танки и идеологическое оружие. Следовательно, и для меня не все потеряно, обретение моей личной безопасности и достоинства — реально. Это всего лишь вопрос времени. Из каждого утюга в уши вливали бурлящее «светлое будущее». Для меня будущее обрывалось 1970 годом — годом предположительного (если не прищемят хвост раньше) окончания университета — единственной структуры, с которой я связан и которое легитимизирует мое существование. А потом? Только чудо может его продолжить. Значит, то, что происходит со мной сейчас — предчудствие. Говорят, хронофобия излечима. Вот я уже без труда мог вообразить себя израильским солдатом, обнимающим Стену Плача в Иерусалиме (и это случится). Свет в конце туннеля? Дай Бог нашему теляти да волка съести. Съел-таки.
К моей исторической «вине» прибавилась еще одна — вина за ошибку товарища Сталина, чьи надежды не оправдал Израиль, упустивший предоставленный ему шанс стать пятой колонной на Ближнем Востоке. Еврейских
