развлечься дома, он слышал: «Нет, это может потревожить малюток». Если он намекал на посещение лекции или концерта, ему отвечали укоризненным взглядом и решительным: «Оставить детей ради собственного удовольствия – никогда!» Его сон нарушали детские вопли и вид призрачной фигуры, бесшумно расхаживающей туда-сюда глубокой ночью. Его трапезы прерывались частыми отлётами верховного божества, которое бросало его, наполовину обслуженного, одного за столом, если из гнёздышка наверху доносилось приглушённое чириканье. И когда он вечером читал свою газету, колики Деми попадали в накладные, а падения Дейзи влияли на цены акций, потому что миссис Брук интересовали только местные новости.
Бедняга чувствовал себя очень неуютно, так как дети лишили его жены, дом теперь был сплошной детской комнатой, и постоянное «тише!» заставляло его чувствовать себя жестоким захватчиком всякий раз, когда он заходил в священные пределы Детской Страны. Он терпеливо переносил всё это в течение полугода, и когда не появилось никаких признаков исправления ситуации, он сделал то, что делают другие отцы-изгнанники – попытался найти немного утешения в другом месте. Скотт женился, вёл своё хозяйство по соседству, и Джон забегал к нему на час-другой по вечерам, когда его собственная гостиная опустела, а его жена пела колыбельные, которым, казалось, не будет конца. Миссис Скотт была живой, симпатичной девушкой, которой ничего не оставалось, кроме как быть приятной, и эту миссию она выполняла наиболее успешно. Их гостиная была неизменно светлой и привлекательной, шахматная доска всегда готова к игре, пианино настроено, забавных сплетен в избытке, а приятный небольшой ужин сервирован в самом заманчивом стиле.
Джон предпочёл бы сидеть у своего собственного камина, но сейчас там было так одиноко, что он с благодарностью принимал нечто лучшее, наслаждаясь обществом своего соседа.
Поначалу Мэг, пожалуй, была не против нового порядка вещей и вздохнула с облегчением, узнав, что Джон хорошо проводит время у соседей, вместо того чтобы дремать в гостиной или бродить по дому и будить детей. Но мало-помалу детские зубки прорезались и беспокойство, с этим связанное, прошло, кумиры Мэг стали ложиться спать по расписанию, оставляя маме больше времени на отдых, тогда она начала скучать по Джону, находя свою корзинку с шитьём скучной компанией, если муж не сидел напротив в своём старом халате, уютно прогревая свои тапочки на каминной решётке. Она не просила Джона остаться дома, но чувствовала себя оскорблённой, так как он сам не догадывался, что она хочет побыть с ним вдвоём, совершенно забыв о многочисленных вечерах, когда муж напрасно ждал её саму. Она нервничала и была измотана ночными бдениями и заботами, находясь в том безрассудном расположении духа, которое иногда испытывают даже лучшие из матерей, когда их угнетают домашние хлопоты. Недостаток физической активности лишает их жизнерадостности, а из-за своей чрезмерной преданности чайнику, этому идолу американских женщин, им кажется, что они состоят из сплошных нервов, а не мышц.
«Да, – говорила она, глядя в зеркало, – я становлюсь старой и уродливой. Джон больше не считает меня интересной, поэтому он оставляет свою увядшую жену одну и отправляется навестить симпатичную соседку, которая не обременена никакими хлопотами. Что ж, малыши меня любят, им всё равно, что я худая и бледная и у меня нет времени делать себе причёску, они – моё утешение, и когда-нибудь Джон поймёт, чем я с радостью пожертвовала ради них, не так ли, мои драгоценные?»
На этот трогательный призыв Дейзи отвечала воркованием, Деми – гуканьем, и жалобы Мэг менялись на упоение материнством, что на время утешало её в одиночестве. Но боль её усиливалась по мере того, как Джон всё больше погружался в политику, постоянно убегая к Скотту, чтобы обсудить с ним интересные темы, совершенно не сознавая, что Мэг скучает без него. Однако она не сказала ему ни слова, пока однажды мать не застала её в слезах и не настояла на том, чтобы выяснить, в чём дело, так как упадок духа Мэг не ускользнул от её внимания.
– Я бы ни с кем не поделилась этим, кроме вас, мама, но мне действительно нужен совет, потому что, если Джон продолжит в том же духе ещё какое-то время, это для меня будет всё равно что овдоветь, – ответила миссис Брук, с обиженным видом вытирая слёзы слюнявчиком Дейзи.
– Продолжит в том же духе – это как, моя дорогая? – с тревогой спросила мать.
– Он весь день на работе, а вечером, когда я хочу его видеть дома, он постоянно уходит к Скоттам. Несправедливо, что мой удел – постоянно очень тяжело работать и никогда не иметь никаких развлечений. Мужчины очень эгоистичны, даже лучшие из них.
– Как и женщины. Не вини Джона, пока не поймёшь, в чём ты сама не права.
– Но не может быть, чтобы он был прав, пренебрегая мной.
– А разве ты сама не пренебрегаешь им?
– Ну, мама, я думала, вы встанете на мою сторону!
– Я на твоей стороне в том, что касается сочувствия, но я думаю, что ты сама виновата, Мэг.
– Я не вижу, в чём моя вина.
– Позволь мне доказать это тебе. Джон когда-нибудь пренебрегал тобой, как ты это называешь, когда у вас был обычай проводить в обществе друг друга вечера, его единственное свободное время?
– Нет, но я не могу делать это сейчас, мне нужно ухаживать за двумя детьми.
– Я считаю, что ты могла бы это делать, дорогая, и думаю, ты должна постараться. Могу я говорить совершенно откровенно с тобой, и не забудешь ли ты, что Мать, которая обвиняет, – это та же Мать, которая сочувствует?
– Конечно, не забуду! Говорите со мной так, как будто я снова маленькая Мэг. Мне часто кажется, что я нуждаюсь в обучении больше, чем когда-либо, с тех пор как у меня появились малыши, которые во всём зависят от меня.
Мэг придвинула свой низкий стульчик к креслу матери, и, после небольшой паузы обе женщины, каждая держа по ребёнку в руках, продолжали баюкать их и с любовью разговаривать друг с другом, чувствуя, что узы материнства связывают их больше, чем когда-либо.
– Просто ты совершила ошибку, как и большинство молодых жён, – забыла о своём долге перед мужем, растворившись в любви к детям. Очень естественная и простительная ошибка, Мэг, но её лучше исправить, пока каждый из вас не пошёл своим путём, потому что дети должны сближать вас, как ничто другое, а не разделять, как будто они только твои и Джону не остаётся ничего другого, кроме как содержать их. Я наблюдала за этим в течение нескольких недель, но молчала, пребывая в уверенности, что всё само наладится со временем.
– Боюсь, что не наладится. Если я попрошу его остаться, он подумает, что я ревную, а я бы не хотела оскорблять его такой мыслью. Он не замечает, как я хочу, чтобы он остался со мной, и я не знаю, как донести ему это без слов.
– Сделай так, чтобы ему было хорошо дома, и он не захочет уходить. Моя дорогая, он тоскует по своему уютному домику, но без тебя это не дом, а ты всегда в детской.
– Разве я не должна там быть?
– Не всё время, слишком долгое заточение делает тебя нервной, и тогда ты ни на что не годишься. Кроме того, ты должна исполнять свой долг перед Джоном, а не только перед детьми. Не пренебрегай мужем ради детей, не закрывай от него детскую, лучше покажи, как ему тебе помочь. Он должен бывать там, как и ты, и дети нуждаются и в отце. Дай ему почувствовать, что и для него есть дело, он всё сделает – честно и с удовольствием, и это будет самый лучший выход для всех вас.
– Вы действительно так думаете, мама?
– Я знаю, Мэг, потому что я проверила это на собственном опыте, и я редко даю советы, если не проверила их полезность. Когда вы с Джо были маленькими, я вела себя так же, как и ты сейчас, чувствуя, что не выполню свой долг, если не посвящу себя вам полностью. Ваш бедный папа взялся за свои книги, после того как я отказалась от всех его предложений помощи, и оставил меня проводить свой эксперимент в одиночку. Я боролась изо всех сил, но с Джо я не могла справиться. Я чуть не испортила её потаканием. Вы часто болели,
