Значит, Пересмешник позаботился о том, чтобы рядом с ним никто не сел. Что ему от меня нужно?
Пытаюсь сохранять равнодушное выражение на лице и подхожу к оставленному мне месту. К счастью, сегодня Филин сидит за соседним столом.
Замечаю Олушу. Она за моим же столом, но с противоположной стороны – напротив. Обращает внимание, что я смотрю на нее, и торопливо отводит взгляд, будто ее обожгло. Кулик, с подвешенной к груди рукой, сидит за столом Филина, через два человека от Момота, поглядывает на того со злобой, но конфликт не затевает – терпит, ждет состязаний.
– Как ты? – Пересмешник поворачивается ко мне.
– Жить буду, – отвечаю коротко. Спина ноет и чешется, но болью то, что я сейчас ощущаю, точно не назовешь. В прошлый раз без медикаментов все заживало гораздо дольше. В любом случае обсуждать свои увечья не хочу. – Нам надо поговорить, – говорю шепотом, чтобы нас не услышали. После купания мои волосы еще влажные и потому распущены, опускаю голову, позволяя им упасть на лицо, – прячусь от любопытных взглядов.
– Мы уходим на рудник сразу после завтрака, – отвечает Пересмешник так же тихо. Удивления не выказывает, вопросов не задает.
То, что утром у него не будет времени, знаю и так. Праздники и похороны закончились, и жители Птицефермы вернулись к своему обычному режиму дня: мужчины сразу после завтрака идут на рудник, а женщины занимаются огородом, стиркой и приготовлением пищи.
– Вечером?
– Это свидание?
Вскидываю на него глаза. Открыто смотрит в ответ. И да, он действительно это сказал.
– Вечером, – шепчу утвердительно, оставив странную шутку без ответа.
Мне не по себе. Не понимаю его мотивов.
– Как скажешь, – соглашается без единого возражения Пересмешник и больше не пытается со мной заговаривать, продолжает трапезу.
Тоже берусь за ложку. В моем желудке за последние три дня не было ничего, кроме того мерзкого дурманящего отвара, но аппетита нет.
Ковыряюсь ложкой в тарелке и тайком рассматриваю сидящего слева от меня. Сегодня он снова собрал свои светлые волосы в хвост. Странно, но ему идет.
А вот запах шампуня выветрился, и мне безумно жаль этого потерянного аромата. Он будто был весточкой из того забытого мира.
А теперь его нет.
* * *
– Я все равно знаю, что это ты, – бросает мне Кайра сквозь зубы, проходя к выходу из столовой и якобы случайно толкая в плечо своим плечом.
Как бы она ни обласкивала своим вниманием других мужчин и как бы быстро ни нашла утешение в объятиях Зяблика, Чиж был для нее особенным, а его смерть стала ударом. Тем не менее мне не до сочувствия. Сова права: надо подумать о своей шкуре. А я чуть было не лишилась головы именно из-за обвинений Кайры в мой адрес. С этим нужно кончать.
Не позволяю ей сделать выпад в мой адрес и прошествовать мимо, прихватываю за локоть, вынуждая остановиться.
– А раз так, то не тронь меня, если не хочешь стать следующей, – предупреждаю шепотом.
Глаза девушки изумленно распахиваются, но я уже выпускаю ее и иду своей дорогой.
У меня еще гора немытой посуды.
Люди вереницей тянутся из столовой, образуют пробку в дверях.
Обращаю внимание, что Олуша обзавелась синяком на второй руке. Не сомневаюсь, Филин тоже заметил, но его все устраивает.
* * *
На ужине с одной стороны от Пересмешника устраивается Кайра, с другой – Ворон. И я только еще раз убеждаюсь, что в прошлый раз место для меня он оставил специально.
Пока раздаю тарелки, отмечаю, что к вечеру Кайра повеселела, а заодно пуще прежнего разукрасила себе лицо: на губах свекольный сок, глаза подведены сажей. Волосы распущены, тщательно расчесаны и свободно лежат на плечах. Грудь – боже, ей не больно ее так задирать?
Не знаю, чем провинился Зяблик, но этим вечером Кайра однозначно выбрала себе нового ухажера. Ее грудь разве что не лежит на столе перед Пересмешником. Девушка не скрываясь ластится к очередному предмету своего сексуального интереса. Прогибается в спине, зазывно поводит плечами и норовит наклониться вперед, чтобы продемонстрировать свои прелести во всей красе.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
Похоже, задать Пересмешнику вопрос по поводу его неожиданного желания помочь мне сегодня не удастся. Кайра считается самой красивой женщиной Птицефермы. Вряд ли тот откажется, если она предложит ему уединиться сразу после ужина.
Что ж, придется подождать.
Сажусь рядом с Чайкой. Если бы было другое место, выбрала бы его, но альтернатива – рядом с Главой. Поэтому потерплю болтливую компанию Чайки. А молчать эта женщина не умеет.
– Что, ревнуешь? – ожидаемо заговаривает та, едва я сажусь.
– К кому? – не сразу понимаю. – А-а-а, – прослеживаю ее взгляд. Кайра уже откровенно поглаживает Пересмешника по плечу. Они о чем-то разговаривают, но далеко, не слышно. Мужчина улыбается, Кайра млеет. – Нет, не ревную.
– А зря. Кайре он правда понравился.
– С чего вдруг? – Мне бы промолчать, но кто-то тянет меня за язык.
Скорее уж поверю, что Кайра решила таким образом отомстить мне – все ведь думают, что мы любовники.
– А с того, – Чайка понижает голос и даже заговорщически склоняется ко мне поближе, – что с Зябликом она раньше ни-ни. Он же был лучшим другом Чижа. А вчера… вот. И говорит, у него размер. – Для наглядности сводит большой и указательный пальцы, оставив между ними сантиметров пять. – Вот и посмотрела, кого еще можно взять себе в пару. Не Пингвина же, – гаденькая усмешка, – все знают, что он скорострел. А новенький ничего, симпатичный. Может, и в штанах все хорошо.
Язык без костей – так говорят о людях вроде Чайки.
– Зачем ты мне все это говоришь? Вы же с Кайрой вроде как подруги.
Чайка смотрит на меня как на умалишенную.
– Подруги, конечно, – выпрямляется на скамье, чтобы гордо посмотреть на меня сверху вниз. – Потому и говорю – предупреждаю: не стой на пути у моей подруги.
– Совет да любовь, – бормочу и отворачиваюсь.
Успеваю заметить, как Пересмешник аккуратно снимает ладонь Кайры со своего плеча.
Чайка же, поняв, что я не собираюсь спорить и отстаивать свои права на не принадлежащего мне мужчину, тут же теряет ко мне интерес.
– Видела у Олуши синячищи? – громким шепотом обращается к сидящей с другой стороны от нее Майне. – Видать, Момот поколачивает ее вовсю. Интересно, он такой здоровый, а она…
Майна что-то негромко ей отвечает. Не вслушиваюсь.
* * *
Гору посуды перемываю в одиночестве.
Сова ссылается на боль в ноге и ретируется с кухни почти сразу. Готовит она с удовольствием, а вот моет через силу и всегда норовит улизнуть. Сегодня оно и к лучшему – не хочу ни с кем разговаривать.
Вернее, я бы поговорила с одним-единственным человеком, действий которого по-прежнему не понимаю. Но Пересмешник ожидаемо исчез из столовой в компании Кайры, с радостной физиономией повиснувшей на его руке. В мою сторону даже не взглянул.
Может, теперь Кайра от меня отстанет? Решит, что победила, и уймется?
Хотя на Чижа я тоже никогда не претендовала, но та все равно находила повод для ссоры: не туда посмотрела, не так сказала. Ревность – второе имя Кайры, и для того, чтобы ее распылить, не нужно ничего делать, достаточно просто пройти мимо мужчины, которого девушка считает своим.
Руки работают с привычной скоростью, независимо от мыслей, которые гоняю в голове. Сперва о Сове, затем о Пересмешнике, после – о Кайре. Но в итоге все равно о Нике.
Кто же ты такой?
Только я уверилась, что мы были друзьями. А потом эта постельная сцена. Какая интересная у нас была дружба…
Мои мысли упрямо возвращаются к Нику, снова и снова. Но мне сейчас нужно не это. Кем бы мой друг-любовник ни был, он где-то там, а я здесь. Я хочу вспомнить себя, понять, за что оказалась на Пандоре. Мне нужны факты, а меня накрывает чувствами, совершенно ненужными сейчас и неуместными.
Прижимаю мокрую, в мыльной воде руку тыльной стороной ладони ко лбу. Голова разболелась. Никогда не страдала мигренью, а сейчас виски моментально сдавливает, стоит лишь попытаться вспомнить. Проклятый слайтекс.
