Наконец, в августе 1915 года газеты Сувориных «Новое время» и «Вечернее время» сообщили своим читателям: «В Германии говорят, что немцы замышляют о мире, который будет заключен вследствие предательского акта. В заговоре будто бы участвует директор очень известного германского банка и трое русских подданных, которых будто бы подкупили для того, чтобы они произвели террористический акт. В конце концов было найдено трое Русских, в том числе одна женщина, которые получили поручение совершить покушение на величайшего врага немцев и противника сепаратного и преждевременного мира – Августейшего В[ерховного] Г[лавнокомандующего]. Лица эти будто бы отправились в Варшаву, но по прибытии туда были немедленно арестованы. Ваш корреспондент в удобный момент сообщит имена этих предателей и убийц»1155.
Можно предположить, что публикации такого рода, основываясь на столичных слухах, преследовали цель укрепить авторитет великого князя: они появились как раз в тот момент, когда в Петрограде уже говорили о его предстоящем смещении с поста Верховного главнокомандующего. Газеты явно пытались поддержать в этой ситуации популярного, но опального полководца. Неудивительно, что об этих статьях с возмущением писала императрица. Соответствующая публикация в «Вечернем времени», печатном органе, известном своей близостью к Ставке, стала предметом специального рассмотрения на заседании Совета министров. Главы ведомств рассматривали данную заметку как фальшивку и требовали примерного наказания редактора этих влиятельных газет Б.А. Суворина1156.
В германской же прессе эти слухи получили еще более преувеличенное отражение. Немецкая газета писала: «Знаменательно, что теперь, после ухода великого князя, открыли заговор на его жизнь. 50 человек арестованы»1157.
5. «Николай III»:
Противопоставление Верховного главнокомандующего и императора
Летом 1915 года казаки Таубенской станицы 2-го Донского округа были весьма недовольны немецким названием своего поселения, данным в свое время в честь генерала, наказного атамана Донского казачьего войска (в то время газеты часто писали о германских самолетах типа «Таубе», а это могло оскорблять патриотические чувства донцов). Станичный сход вынес приговор, направленный окружному, а затем и наказному атаману о переименовании их родной станицы в Николаевскую. Специально оговаривалось, что новое название будет дано в честь великого князя Николая Николаевича1158. Был ли доволен венценосный тезка Верховного главнокомандующего подобным уточнением, сделанным казаками-патриотами?
Образ великого князя, Верховного главнокомандующего, уникального вождя-спасителя государства, который создавался русской милитаристской пропагандой, который был востребован массовым сознанием воюющей страны, вскоре стал представлять немалую опасность для символической системы патриотического монархизма.
Это прекрасно осознавали некоторые современники. В мае 1915 года великий князь Андрей Владимирович сделал в своем дневнике запись, в которой он описал свою беседу с генералом Ф.Ф. Палицыным (следует отметить, что последний в свое время был весьма близок к великому князю Николаю Николаевичу, пользовался его поддержкой):
Ф.Ф. был крайне недоволен, что Николаю Николаевичу дали титул «верховного».
«Это не годится, – говорил Ф.Ф., – нельзя из короны государя вырывать перья и раздавать их направо и налево. Верховный главнокомандующий, верховный эвакуационный, верховный совет – все верховные, один государь ничего. Подождите, это еще даст свои плоды. Один государь – “верховный”, никто не может быть им, кроме него. И к чему это ведет? А вот к чему. Он политикой занимается, к нему министры ездят, – я бы их не принимал, – а армией не командует. Я ему говорил это, говорил, что приказчикам он все роздал, а сам больше не хозяин своего дела. Это нельзя, нельзя заниматься политикой и войной»1159.
Подобные настроения проникали и в зарубежную прессу, хотя знак оценки сложившейся ситуации при этом мог меняться на противоположный. Близкий сотрудник и биограф Верховного главнокомандующего впоследствии вспоминал: «В некоторой части заграничной печати Великий Князь оценивался как вождь России, перед которым совершенно стушевывалась личность царствующего императора»1160.
Действительно, подобные настроения нашли отражение в прессе союзников России. Так, некий британский автор именовал Верховного главнокомандующего «самым популярным человеком России», обладающим реальной властью. Более того, он утверждал, что после войны могущественный великий князь станет одним из тех избранных людей, которые будут определять судьбы Европы и формировать облик новой России1161. Подобные оценки и тем более прогнозы явно не могли радовать российского императора.
Первоначально, однако, казалось, что создававшийся патриотической пропагандой культ Верховного главнокомандующего, «августейшего главнокомандующего», будет укреплять главный монархический культ, культ императора, «державного вождя», «венценосного вождя».
Упоминавшееся уже не раз выше патриотическое стихотворение Касаткина заканчивалось так:
Ты скуп в своих словах, но делаешь ты делоС глубокой думою и верою в Творца;И правда до тебя достигнуть может смело, —Ты чужд наветам злым предателя-льстеца.Орлиный свой полет остановив немного,Ты вновь грозой пройдешь, ненастье переждя…О, пусть тебя хранит всегда Десница Бога!Спасибо, Русский Царь, – за этого вождя1162.
Поэт рисует парадный портрет Верховного главнокомандующего: немногословный, но грозный и деятельный полководец, неутомимый борец с коварной изменой, богобоязненный военачальник, терпящий временные и частные неудачи, готовится к новым решительным и решающим боям. Военный вождь назначен на высокий пост мудрым решением великого монарха, верховного вождя, которому поэт-патриот за это приносит свою почтительную благодарность. Слава полководца должна укреплять авторитет великого императора. Растущая в общественном сознании фигура верховного военного вождя, подкрепляющая образ вождя державного, становится рядом с ним. Такая композиция встречается и в других пропагандистских текстах эпохи войны.
Такой призыв находил отклик в общественном сознании. В официальном издании так описывалась атмосфера в храме Киево-Печерской лавры во время посещения города императором:
В алтаре несколько монахов читали поминальные листки, и в тишине просторного храма нередко долетало до слуха: «О здравии ЦАРЯ НИКОЛАЯ, Князя Николая». Один из братии сказал нам, что с начала войны поминанья о здравии ЦАРЯ и Великого Князя постоянно подаются в большом количестве. Подавальцы были исключительно простые крестьяне богомольцы и довольно много было проходящих через Киев солдат1163.
Мы не знаем точно, каковой была атмосфера в храме (весьма вероятно, что в данном случае зарисовка, сделанная пристрастным автором, была вполне реалистичной), но образцовые, идеальные богомольцы военной поры даже с точки зрения официального «летописца царя» генерала Дубенского должны были поступать именно таким образом: истинному патриоту следовало молиться за здравие императора и Верховного главнокомандующего. Соответственно со временем великий князь Николай Николаевич, «августейший командующий», приобретает статус второго вождя страны, вождя, особо приближенного к императору, «венценосному вождю». Одни современники оценивали это положительно, другие по разным причинам не без опасения наблюдали за подобными проявлениями русского патриотизма.
Так, видный деятель кадетской партии, член Государственной думы Л. Велихов в частном письме от 2 января 1915 года, отмечая нарастание милитаристских и шовинистических настроений в стране, писал, что новобранцы и запасные, ратники «наперерыв» сочиняют и поют «единодушно и восторженно» песни о «царе великом» и об «орле главнокомандующем». (Показательно, что выдержка из этого письма была включена полицейским аналитиком и в общий цензурный обзор корреспонденции за 1915 год, очевидно, подобное признание видного оппозиционного деятеля вполне соответствовало официальным ожиданиям развития монархического патриотизма).1164
Подобное объединение двух вождей встречается и в монархических записях личного характера. Так, поручик Монтвилов, находившийся на излечении в лазарете Большого Екатерининского дворца в Царском Селе в феврале – апреле 1915 года, оставил в больничной памятной книжке следующую запись: «Ура Батюшке Царю! Ура нашему Верховному Главнокомандующему! Слава и честь России»1165.
На молебнах по случаю побед русской армии, во время патриотических манифестаций звучали здравицы в честь императора и великого князя. Депутат Государственной думы прогрессист Я.Ю. Гольдман, инициатор создания латышских стрелковых батальонов, так приветствовал латвийских добровольцев, отправляющихся на рижский фронт: «За вами стоит весь народ, благословение милосердного Царя, Отца Родины и Верховного главнокомандующего! Ура им!»1166
