В свободное время Николас изучал архивы ордена и собранные разведкой сведения в поисках зацепок, где находился Безликого, но никаких идей в голову не приходило, а бог помогать отказывался. Когда Ноэль выкраивал время, они вместе фехтовали, штудировали тактику или играли в шахматы. Только их дружба и делала существование сносным.
Шанти сладко спала на широкой кровати. Тёмные волосы разметались по сбившейся подушке. Глаза едва заметно двигались под сомкнутыми веками, алые губы припухли. Скомканная простыня напоминала об утехах прошлой ночи.
Николас всегда поднимался первым, а сегодня и вовсе не спалось. Дожидаясь рассвета, он сидел на свободном краю кровати и прижимал к груди колени. Взгляд бродил по искажённым в сумраке очертаниям предметов. Одолевала тоска: по тихой усадьбе в Озёрном крае, по странствиям и опасностям дороги, по суровому быту Храма Ветров. По семье, по мудрым наставникам, по чудаковатому Эглаборгу и больше всего по милой и тёплой Юки.
После её смерти он запретил себе думать о ней. Но стоило расслабиться, как милый сердцу образ возникал в воображении. Тайком даже от себя он искал её в других женщинах: хрупкую фигуру, уточённое чистое лицо, нежный голос. С Шанти тех же воздушных чувств не возникало: ни задушевных бесед, ни прогулок за руку. Даже подарки и маленькие сюрпризы казались неуместными. Но больше всего недоставало самого ощущения пылкой влюблённости.
У госпожи де Годон было красивое упругое тело, репутация богини любви и страсть дикой кошки. В моменты близости весёлость накрывала с головой, будто заливаешь печали вином, но похмелье наступало, как только плоть обретала удовлетворение.
Николас натянул штаны с рубахой и вышел за дверь. Штаб Компании ещё спал. Любимое время. Только в предрассветный час получалось ощутить свободу.
Выбравшись во двор, Охотник представил нужное место. С едва слышным хлопком распахнулась воронка для перехода. На другой стороне ждал высокий утёс посреди пустынного песчаного берега. Ноги врезались в скалу, но Охотник не обратил внимания.
Вспомнились первые уроки с Ноэлем. Ветроходство другу давалось куда легче, чем другие способности дара. Он уже родился с этим, вначале освоил, как открывать вихревые воронки, и только после научился сгущать воздух, перемещать им предметы и обволакивать их щитами. А Николас ни разу даже не пробовал – никто не показывал как.
Совместные тренировки проходили за городом, на убранных к концу осени полях. Для начала требовалось запоминать местность и описать её, завязав глаза шарфом.
– Точку выхода нужно обрисовать в мельчайших подробностях, иначе тебя сильно помнёт на выходе, – наставлял Ноэль. – Для начала будешь прыгать не дальше, чем видят твои глаза.
– Неужели нельзя оказаться там, где никогда не бывал? – огорчился Николас.
– Можно пользоваться и другими якорями: прыгать на яркие ауры одарённых, заучивать чужие описания или придумывать свои. Но для этого нужно гораздо больше сил и мастерства, к тому же, велик риск заблудиться или угодить в жерло вулкана.
После они принялись разучивать движения.
– Помогай себе руками, – советовал внук вождя, закручивая ладонями воздух. – Представляй, что выплетаешь вихрь пальцами, а потом раздвигай потоки в стороны, чтобы сделать проход. Плавно перемещай колени из стороны в сторону – так образуется дополнительная опора. Плавно! Что ж ты такой резкий?
Охотник закрыл глаза, отрешаясь от эмоций и суеты. Ветроплав сгущался в растопыренных пальцах, обжигая холодом кожу. Соткав из воздуха кудрявые нити, Николас принялся заплетать их в косицы-вихри, всё толще и толще. Энергии уходило много, ещё часть терялась от неумения.
– Важно сделать воронку достаточно широкой, а её края гладкими, чтобы они не порезали кожу, – указывал наставник.
Первые разы вихрь распадался прежде, чем Николас успевал заскочить в проход. А когда получилось, в стремительном путешествии по ветряным горкам его сильно растрясло. Зев распахнулся за несколько шагов до выбранного места. Николас распластался на земле. Головокружение никак не унималось.
– Не у всех есть к этому талант, – Ноэль поспешил к нему и помог подняться. – Ну что, не отступишь?
Столько трудов, чтобы переместиться всего на сотню ярдов! Хотелось продолжить, но строгий учитель не позволил.
На следующих занятиях Ноэль открывал воронки сам и водил по ним Николаса за руку. Тот учился скользить так, чтобы не терять по дороге свой завтрак и не падать на выходе. После этого друг взялся помогать Охотнику создавать собственные вихри: перехватил его ладони и управлял каждым движением.
– По твоему вихрю вдвоём не проскользишь, так что я пойду пешком, – попрощался Ноэль.
Выбрался Николас всё ещё резко: воронка взрыла землю, и ноги увязли в земле едва ли не по колено.
– Здорово! У тебя получается, – не поскупился на похвалу друг, подбегая к нему.
Спустя несколько месяцев Николас стал сносно ветроходить и продолжил заниматься самостоятельно. За два года он научился перемещаться на двадцать миль. Каждый раз он добавлял к предыдущему расстоянию по сто ярдов, хотя хотелось добавлять по двести.
Николас вернулся мыслями к настоящему. С утёса открывался грандиозный вид на морской простор. В ясную погоду здесь можно было разглядеть берега родного острова, но сейчас от воды поднимался белёсый туман и прятал их.
Восходящее солнце окрашивало серый камень в красно-жёлтые оттенки. Начинался отлив. Вода медленно покидала прибрежные бухты, освобождая узкую полоску пляжа. Шелестели барашками маленькие волны, кружили низко чайки в поисках рыбы. Жаль, что не с кем разделить это прекрасное зрелище.
Натянув на себя рубашку из перьев, Николас оттолкнулся от утёса и взмыл в небо. За спиной раскрылись огромные крылья. Грудь наполнил солёный воздух. Охотник перевернулся и помчался в открытое море. Потоки сырого воздуха окутывали его, помогая падать и взмывать, кувыркаясь через голову. Тело от кончиков крыльев до носков радовалось движению, полнясь бодростью. Николас ускорялся и замирал, паря в облаках, похожих на неосязаемые перины.
Налетавшись вдоволь, он вернулся на берег, снял рубашку и нырнул в волны. Течение подхватывало и тянуло на глубину, холодная вода отрезвляла после пьянящего полёта, но времени на купание оставалось мало. Внимательно изучив точку выхода на завтрашнее утро, Охотник вернулся в Компанию.
Штаб потихоньку просыпался. На улице появились первые прохожие.
Николас поднялся к себе. Шанти нежилась в лучах весеннего солнца.
– Почему ты никогда не дожидаешься, пока я проснусь? – спросила она, доставая из вазы гроздь винограда.
Он пожал плечами. Приподнявшись на локте, Шанти с видом куртизанки положила себе в рот зелёную ягоду. Тонкая простыня соскользнула с её плеч, обнажая молочно-белую грудь. Кокетливо улыбаясь, любовница перебралась на угол кровати поближе к Охотнику и обняла его за плечи.
– Меня ждут, – отстранился он, шнуруя сапоги.
Утренние игры не вызывали и тени желания.
Шанти заговорила воркующим голосом:
– Знаешь, что делают женщины из южных городов, чтобы удержать своих мужей? Они подливают в вино на завтрак отраву. Если те не вернутся к вечеру, чтобы принять противоядие, то будут умирать в муках.
– А что делают мужья с неверными жёнами?
Она поджала губы, лицо заострилось от злости, глаза потемнели. Прежде чем разразился бы скандал, Николас убрался из комнаты.
***
Не обнаружив друга в столовой, Ноэль отправился в холл. В тёмном углу, где стояло кресло, пряталась новая ученица Николаса – Бианка.
Мануши или древнейшие – так назывался её народ. Смуглые, с яркими голубыми глазами, их мужчины лысели в раннем возрасте. Женщины, наоборот, могли похвастаться густыми волнистыми волосами. Мануши кочевали, зарабатывая деньги уличными представлениями.
После того, как Священная Империя избавилась от Сумеречников, настал черёд этих несчастных бродяг. Их гнали из городов, как крыс, били камнями и даже вешали. Кочевники бежали в более дружественную Норикию через приграничную долину Ланжу. Две страны делили её поровну. Людей там обитало немного, в основном землепашцы и скотоводы, они ютились в маленьких деревушках на отрогах Волчьих гор.
