Мы отложили конференцию до марта и начали размышлять, не стоит ли нам самим изложить предложения в форме технического документа. В июне министры обсудили черновик документа, подготовленный министром Северной Ирландии Хамфри Эткинсом. Я внесла в текст изменения, учитывающие настроения юнионистов. Оптимизма по поводу успеха этой инициативы у меня не прибавилось, но я согласилась с публикацией документа. К ноябрю стало ясно, что соглашения на диалог между североирландскими партиями достигнуто не будет.
В любом случае к тому времени узники республики, находящиеся в тюрьме Мэйз, начали первую из двух своих голодовок. Я приняла решение не выступать с крупными политическими инициативами, пока продолжается голодовка: мы не могли давать повод думать, что идем на поводу у террористов с их требованиями. По той же причине я также не хотела в такое время вступать в контакты с ирландским правительством.
Чарльза Хохи избрали лидером партии Фианна Файл и премьер-министром в середине декабря 1979 г. Мистер Хохи был связан с умеренным крылом ирландских политиков. Но его «добропорядочность» видна из того, что в знаменитом процессе 1970 г. его обвиняли в поставках оружия для ИРА, хотя и оправдали.
С ним легко было общаться, он был не такой разговорчивый и более практичный, чем Гаррет Фитцджеральд, лидер партии Фине Гэл. Мистер Хохи в мае посетил меня на Даунинг-стрит, 10, где мы в общих чертах по-дружески обсудили положение в Северной Ирландии. Он оставил мне в подарок очень красивый грузинский серебряный чайник, что было очень мило с его стороны. Стоимость чайника превышала дозволенную цену официального подарка, и мне пришлось оставить его на Даунинг-стрит, 10, когда я покидала резиденцию. Разговаривая с мистером Хохи в следующий раз, во время участия в заседании Совета Европы в Люксембурге 1 декабря 1980 г., я поняла, что ирландца больше всего заботила голодовка.
Чтобы понять предысторию голодовок, нужно обратиться к статусу «особой категории», который ввели в Северной Ирландии для осужденных за терроризм, в качестве уступки ИРА в 1972 г.{ В этой главе и далее слово «националист» в основном используется в значении «католик», а слово «юнионист» – в значениии «протестант». Верно, что политическое и этническое разделение в Северной Ирландии в целом (но не всегда) совпадает, а даже усугубляется религиозным разделением, неоправданно использовать религиозные термины. Бандиты из ИРА, способные убивать, и участники голодной забастовки, покончившие жизнь самоубийством, не могут быть признаны настоящими «католиками», как и нельзя назвать «протестантами» убийц из секты «лоялистов». Их даже нельзя приписать к христианам. (Прим. автора)} Это было большой ошибкой, и с этим было покончено в 1976 году. Заключенные, обвиненные в преступлениях такого рода, лишились своих привилегий. Но закон не имеет обратной силы.
Поэтому некоторые заключенные «особой категории» по-прежнему содержались отдельно, и порядок там был не такой, как у других террористов. В так называемых «корпусах эйч» тюрьмы Мэйз, где находились узники-террористы, шли постоянные протесты, в том числе и отвратительный «грязный протест». 10 октября несколько заключенных объявили о своем намерении, если их требования не будут выполнены, 27 октября начать голодовку. Среди наиболее важных выдвигались требования носить собственную одежду, свободно общаться с другими «политическими» узниками и не выходить на тюремную работу.
Я была против того, чтобы подчиниться их давлению, не было и речи об изменении тюремного режима после начала забастовки. Не стоял вопрос и о признании политического статуса. Но главный полицейский Ольстера считал, что некоторые уступки до начала забастовки помогут справиться с угрозой народных беспорядков, к которым могла бы привести голодовка, и хотя мы и не верили, что можно было предотвратить голодовку, мы стремились завоевать общественное мнение. Мы согласились, чтобы все заключенные могли носить «цивильную», но не свою собственную, одежду при условии подчинения тюремному уставу. Как я и предвидела, эти уступки не остановили голодовку.
Пока продолжалась голодовка и перспектива смерти заключенных становилась реальной, это тяжело ощущалось нами. Когда я встретила мистера Хохи в кулуарах люксембургского Совета Европы 1 декабря 1980 г., он убеждал меня найти способ покончить с голодовкой, хотя и он был согласен, что политический статус не обсуждается. Больше нам нечего было им предложить. Я и сейчас не верю, что протестующие могли выйти из голодовки вопреки воле лидеров ИРА.
Мы встретились снова неделю спустя на втором англо-ирландском саммите в Дублине. Это совещание принесло больше вреда, чем пользы. Я, против обыкновения, не вникала в детали при подготовке коммюнике, в результате прошло заявление, что мистер Хохи и я посвятим нашу следующую встречу в Лондоне «специальному рассмотрению совокупности отношений между этими островами». Мистер Хохи затем дал пресс-конференцию, после которой журналисты писали о прорыве в вопросе конституции. Конечно, ничего подобного не происходило. Это стало «красной тряпкой» для юнионистского «быка».
Католическая церковь тоже сыграла роль в исходе голодовки. Во время визита в Рим 24 ноября я лично объяснила ситуацию папе. У него было не больше симпатии к террористам, чем у меня, он это ясно показал во время посещения республики в предыдущем году. Ватикан оказал давление на ирландскую католическую иерархию, те выступили с обращением к заключенным прервать голодовку, в то же время призывая правительство проявить «гибкость». Разговоры об уступках и компромиссах продолжались, 18 декабря, когда один из узников стал терять сознание, голодовка была прервана. ИРА позже утверждала, что сделала это из-за того, что мы пошли на уступки, но это было полнейшей неправдой.
Я надеялась, что голодным забастовкам придет конец, но этого не случилось. Еще одну голодовку объявил 1 марта 1981 г. в тюрьме Мэйз лидер ИРА Бобби Сэндс, и к нему временами присоединялись и другие. В то же самое время прекратился «грязный протест», якобы для того, чтобы все внимание сконцентрировалось на голодовке.
Это стало началом беспокойного времени. Политически у ИРА были преимущества: Сэндс заочно из-за смерти независимого республиканского члена парламента на довыборах получил место в парламенте от Фермана и Южного Тирона. В целом СДЛП сдавала позиции республиканцам. Существовали предположения, которые даже разделяли некоторые из моих советников, что ИРА подумывала о том, чтобы закончить свою террористическую деятельность и добиваться власти на выборах. Я в это не верила.
Бобби Сэндс умер во вторник 5 мая. С того времени ИРА стала готовить на меня покушение. Смерть Сэндса спровоцировала беспорядки и насилие, в основном в Лондондерри и Белфасте. Силы безопасности испытывали все возрастающую нагрузку. Можно было восхищаться мужеством Сэндса и других погибших, но невозможно было симпатизировать их кровавым мотивам. Мы сделали все, что было в наших силах, чтобы убедить их выйти из голодовки.
Стремясь выйти из кризиса, я только что не кормила их с ложечки. В течение всего времени голодающим предлагалось трехразовое питание, постоянное медицинское наблюдение и питьевая вода. Когда забастовщики были без сознания, их ближайшие родственники могли дать врачам указание кормить их через капельницу. Я не теряла надежды, что семьи, пользуясь этими правами, ускорят окончание голодовки. В конце концов, когда умерло уже десять заключенных, несколько семей объявили о своем намерении вмешаться и не допустить смерти своих родственников. 3 октября ИРА распорядилась прекратить голодовку. После ее окончания, я санкционировала дальнейшие уступки касательно одежды, объединений и смягчения наказания. Итогом было серьезное поражение ИРА.
Однако теперь ИРА усилила террор в Англии. Самый серьезный инцидент произошел 10 октября, когда бомба ИРА взорвалась около казарм Челси. Был поврежден автобус с ирландскими гвардейцами, убит один прохожий и ранены много солдат. Бомба была наполнена шестидюймовыми гвоздями, чтобы причинить как можно больше боли и страданий.
Позднее, когда Гаррет Фитцджеральд перестал идеализировать настроения ирландцев, у нас установились дружественные отношения. Эти добрые отношения раздражали юнионистов, если судить по их реакции на наше решение организовать «англо-ирландский межправительственный совет».
Трудно сказать, как бы отреагировал Гаррет Фитцджеральд на новые предложения, сделанные нами весной 1982 г. по поводу «постепенной передачи» власти Ассамблее Северной Ирландии. Тогда власть вновь перешла к мистеру Хохи, и англо-ирландские отношения дошли до температуры замерзания. Новый премьер-министр обвинил наши предложения в «ошибочности и непрактичности», и к нему присоединилась СДЛП. Меня разозлила больше всего позиция, занятая ирландским правительством во время Фолклендской войны, о чем я уже упоминала.
