Отпихиваю парня в сторону и спешу сползти с кровати, не убив его раньше, чем планировала.
— Куда собралась? — улыбается Мэйсон.
— За кинжалом для пяток.
Смеясь, он подхватывает меня за талию и возвращает в то же положение, из которого хотелось скорее выбраться. Остаётся только недовольно пыхтеть, скрестив руки под грудью, в то время как Мэйсон с улыбкой смотрит на меня, оставаясь у ног.
— Злишься?
Почти фыркаю, подобно разъярённому быку, но сдерживаю порыв, не разрывая зрительную связь. Сделав это, я проиграю, а это то, что я не желаю.
— Ты красивая, даже когда злая, — продолжает он.
— Прекрати! — буркаю, сводя брови, чтобы обмануть и унять волнение, которое появилось вместе с резким изменением темы.
— Что? Говорить, что ты красивая?
— Ты не можешь так говорить.
— Не вижу того, кто запретит.
— Прекрати шутить надо мной!
— Я не шучу, — спокойно сообщает Мэйсон, и то, что внутренности наполняются розовыми сердечками, раздражает ещё больше.
В горло заливают песок, чувствую каждую крошку, прилипающую к стенкам. Дело не в том, что он говорит это, а то, что делает сейчас. Мэйсон всегда отшучивался, говорил глупости и смешил. Но сейчас его шутки приобрели новый характер, а мне тяжело принимать комплимент, даже если он искренен. В любой другой момент, я бы взлетела к небесам, но в эту секунду считаю слова игрой, которую он собирается выиграть любым способом.
Склоняясь ниже, он расставляет ладони по обе стороны от моей головы и смотрит в глаза, тут же сжимается всё, даже пальцы на ногах. Тёплое дыхание опаляет лицо, а в нос ударяет гель для душа, которые объединившись с его обаянием, укрепляют силы в сотню раз. Я проиграю, если вступлю на тропу войны.
— Ты красивая, — повторяет он, заглядывая глубоко в душу. — Это не шутка. Я не играю. Я хочу сказать, что ты красивая. Самая красивая.
Закрываю глаза и издаю всхлип.
Конечно, я никогда не слышала от родителей или от посторонних подобные комментарии с неприятной стороны. Мне никогда не говорили, что я уродина, что какая-то несуразная или не такая, как нужно. Я всегда придерживалась точки зрения, в которой нет идеалов и стандартов красоты. Но это не мешало ловить себя на мысли, что всю жизнь я так и не встречала человека, который будет сильнее меня морально. Все они хлюпики, не способные сказать так, чтобы хотелось сделать. Не из-за страха, а из-за уважения. Прямо говоря, они были слабее. Стоило только посмотреть, как язык каждого закатывался в горло. Быть сильным на слово — также дёшево, как дышать воздухом. Какой толк от твоей крутости, если тебя заткнет девчонка? Все они казались жалкими. Им самим нужен мужчина рядом. И глупо скрывать то, что я находила и нахожу отпор Мэйсону. Но, в конечном счёте, я именно та, кто затыкается первой. Дело даже не доходит до крайне точки кипения, чтобы замолчать. Мне достаточно увидеть огонёк в его глазах, чтобы прикусить язык, потому что со вспышкой пламя, наши отношения превратятся в груду пепла. Он ясно дал понять, что не будет церемониться ещё тогда, когда я впервые увидела его в раздевалке. Ударив правдой в лицо, он смылся, оставляя меня пялиться на дверь с полным недоумением. Одно дело слышать комплименты от родителей, как будто данные слова уже в крови, но другое, когда говорит человек, который проникает под кожу лишь своей близостью.
— Что не так я сказал?
Отрицательно кручу головой и приоткрываю глаза, встречаясь с его обеспокоенным взглядом. Кладу ладонь на затылок и тяну к себе. Но Мэйсон противится, превратившись в несдвигаемый камень.
— Скажи, что не так.
— Всё в порядке, — говорю я, поглаживая его шею.
— Что с твоей реакцией?
Поджимаю губы, после чего поднимаю уголки в полуулыбке.
— Ты никогда этого не говорил.
— Я говорю это каждый день, только в другой формулировке. Как только тебя увидел, сразу сказал.
— Тогда не считалось.
— Я не весил лапшу, пользуясь таким способом. Это уже скучно и банально. И ещё слишком просто.
— И когда ты говорил это последний раз?
— Маме считается? — улыбается Мэйсон.
— Смотря, что сказал.
— Что она охренительно готовит.
— Наверно, считается.
— И говорю тебе каждый день. Ты реально не слышишь?
Вздохнув, честно признаюсь, отрицательно покрутив головой.
— Ладно, буду говорить прямо.
Делаю новую попытку притянуть его к себе. На этот раз получается. Почти. Он снова застывает, но уже около моих губ. Стоит только приподнять голову, чтобы коснуться его губ и получить желаемый поцелуй.
— Ты самая красивая, — вновь говорит он, а следом накрывает мои губы своими.
Сжимаю его шею и талию руками и ногами, прижимаясь каждой клеточкой себя. Между нами не пролезет и листочек. По волшебству, слова повернули всё наоборот. В голове отсутствуют сексуальные картинки, хочется задушить его в нежных объятиях и ощутить каждую эмоцию, которая появилась на фоне любви. Мэйсон — моя отдельная и до сих пор непонятная часть души. Каждый раз, я гадаю, как у него получилось проникнуть слишком глубоко и зацепить так, что не отодрать ничем. В нём есть всё, что я ненавижу в людях, но одновременно с этим, есть всё, что люблю. Он — моё противоречие. Но, несмотря на всё, я забываюсь и утопаю в его глубине, пытаясь разгадать и изучить дно, на котором затаилась вся правда.
Губы Мэйсона спускаются к шее, а я, покрываясь мурашками, тут же вздрагиваю и распахиваю глаза. Обеспокоенный и растерянный взгляд карих глаз встречается с моим.
— Подарок, — талдычу я.
Брови парня хмурятся, а его лицо выражает скептицизм.
— Серьёзно?
— Это очень важно! Ты должен его открыть!
— Что за идиотская причина? В последнее время что-то происходит, и ты стала…
— Боже, там живое существо! — перебиваю, выдавая секрет, который хотела сохранить до самой последней минуты. Я расстроюсь, если он догадается и вообще, его желания поменялись. Вдруг Ди ошибся, и Мэйсон давно забыл. Страх незаметно подкрадывается, а моя некогда уверенность медленно тлеет на глазах.
Мэйсон лишь выгибает бровь.
— Живое?
— Да. Пожалуйста, открой, я начинаю нервничать!
Улыбка трогает его губы, и он быстро перекатывается с меня на соседнюю сторону кровати.
— Где?
— В ванной.
Детский восторг озаряет его лицо, и чуть ли не подпрыгивая, парень спешит к двери. Знаю, если бы оставила коробку тут, то подарок сам раскрыл себя. Так я могла хотя бы потянуть время и разгадать его реакцию, но, увы, Мэйсон всегда будет загадкой. Остаётся лишь питать надежды. Кажется, что в эти секунды звук разрывающейся упаковки бумаги мог стать моим спасением, но у коробки только крышка, а у меня скорейший нервный срыв. Я не слышу ничего. Никакой реакции. Да и не знаю, как действительно должен реагировать парень его возраста. Если ребенок может расплакаться и запищать, то в двадцать три года — это сознательный выбор. Я сделала его за Мэйсона, тем самым, напросилась либо на восторг, либо на промах.
— Трикс? — зовёт Мэйсон.
Клянусь, услышав его растерянный голос, я могла получить инфаркт, но, как боец, взявший на себя такую ответственность, поднимаюсь с кровати и иду, чтобы увидеть реакцию. Мои шаги слишком медленные и острожные, я почти крадусь на носочках. Не знаю, чего ожидать: ведь за этот небольшой промежуток времени, мой подарок мог задохнуться, хотя в коробке достаточно отверстий для циркуляции воздуха.
Застываю у двери и открываю её шире. Из-за увиденного, у меня разрывается сердце. Сидя на полу, Мэйсон расставил ноги так, что под его коленями, радостно пробегает пушистый золотистый комок в виде щенка ретривера.
Обходя приюты, я не могла определиться. Но он так смотрел в мои глаза, что я сдалась практически сразу, сказав, что забираю его как можно скорей. У меня было время, но именно он нашёлся в самый последний момент, когда я уже потеряла всякие силы и надежды найти то, что моментально завоюет любовь. Он стал и моим подарком тоже. У меня никогда не было собаки, и я никогда не думала о ней, но не Мэйсон. Ди сказал, что он всегда хотел собаку, но по непонятной причине не заводил её, находя глупые причины. И я не знала, стоит ли идти на подобный шаг: решать за него.
