и книги. Векселя, выданные банкиром в Ливорно, они зашили в подкладку его рабочей куртки.
Элишева сидела с ногами на койке в их каюте, быстро орудуя иглой. «Мы, конечно, кое-какие
деньги на этом потеряли, - она перекусила нитку белыми, крепкими зубами, - банкиры берут
комиссию за учет чужих векселей. Но не везти, же золото морем, твои заработки, мое приданое…,
Хоть мы и на военном корабле, но все равно - опасно».
До Александрии они доплыли на французском фрегате, а оттуда с рыбаками добрались в Яффо.
Моше оглянулся, - площадь была уже пуста, - и взял ее тонкие пальцы. Элишева пожала ему руку:
«Я тоже тебя люблю. Сначала к отцу твоему наведаемся?»
-Он, может, и не вернулся еще из Польши, - мрачно сказал Моше. «Дядя Аарон писал - никаких
известий нет. Это, правда, год назад было…, И о маме он не упоминал, только, что с ней плохо, -
юноша тяжело вздохнул.
-Ты помнишь, что мой папа говорил, - светло-голубые глаза твердо посмотрели на него. «Твоей
маме надо жить в семье. Наверняка, твой отец уже приехал, и за ней ухаживает. Все будет хорошо,
милый. Он нас не выгонит, он раввин, уважаемый человек, живет по Торе...- Элишева, было, хотела
забрать у него одну суму, но Моше пробурчал: «Еще чего не хватало. Тебе нельзя тяжести носить».
Девушка только улыбнулась: «Они легкие, милый. И вообще, - она скосила глаза на свой еще
плоский живот, - я себя отлично чувствую, ведь морская болезнь, - Элишева не выдержала и
рассмеялась, - уже закончилась».
Моше вспомнил легкую качку на палубе корабля, - он стоял, рассматривая удаляющуюся гавань
Ливорно: «Папа здесь служил, моряком, когда он еще евреем не был. Он в Ливорно с мамой
Ханеле познакомился».
Элишева побледнела и ухватилась за его руку. Она тяжело задышала. Моше обеспокоенно велел:
«Пойдем, спустимся вниз». Она заперлась в умывальной. Потом, выйдя оттуда, усмехаясь, жена
устроилась у него на коленях.
-Уже лучше, - сказала Элишева, целуя его рыжие волосы. «Это не морская болезнь, у нас в семье
она только у дяди Джона. Я, в общем, предполагала, что так и будет…, - он посмотрел в светло-
голубые глаза. Прижав ее к себе, Моше только и спросил: «Когда?»
Девушка посчитала на пальцах: «В июне. С первой брачной ночи, - она все улыбалась. Моше тихо
шепнул: «Спасибо тебе, спасибо, любовь моя».
-Сам донесу, - он решительно взял жену за руку: «Сначала к дяде Аарону, у него узнаем все
новости. Это недалеко, у нас вообще, - он оглядел каменные, узкие улицы, - город маленький. На
тебя, конечно, смотреть будут…- Элишева вздернула подбородок: «Мама мне говорила, как она
сюда в корсете приехала. Я одета скромно, а что по моде европейской, - девушка поправила
платок, - так это никем не запрещено. Пусть себе смотрят».
Они свернули направо и, спустившись по лестнице, оказались в Еврейском Квартале.
-Как тихо, - Элишева оглядела покрытые изморозью ступени. «Ханука скоро, через три дня. Надо к
этому времени комнату снять. Папа мне дал записку к врачу, турку. Схожу к нему, пусть мне какую-
нибудь акушерку найдут, из местных, в наставницы. Ханука, - она ласково улыбнулась, - будем с
Моше свечи зажигать…, Потом шабат, сразу. Первый мой шабат в Иерусалиме. И дитя наше здесь
родится, на земле Израиля, на нашей земле».
Она внезапно остановилась, налетев на мужа. Моше поднял голову, рассматривая напечатанный
лист бумаги, что был приклеен к стене.
-Что такое? - обеспокоенно спросила Элишева.
Моше пробормотал себе что-то под нос. «Мерзавец, какой мерзавец, - услышала девушка и
вгляделась в черные, резкие буквы:
- Да будет всем известно, что Аарон Горовиц позволяет своим детям вести себя нескромно, не так,
как подобает дочерям еврейского народа, и поддерживает сношения со своей дочерью, ставшей
вероотступницей.
Мы объявляем все написанные им свитки Торы и мезузы не кошерными, и запрещаем впредь
пользоваться его услугами. Тот же, кто преступит этот запрет, будет подобен идолопоклоннику и
апикойросу.
Мы объявляем, что Аарон Горовиц отлучен от общины до тех пор, пока он не раскается в своих
грехах и не вернется, вместе со своей семьей, на путь соблюдения заповедей.
-Как видишь, - горько сказал Моше, - папа вернулся из Польши. Пошли, - он кивнул, - дядя Аарон
за тем углом живет.
-Подожди, - Элишева потрясенно рассматривала объявление, - это они о Рахели…, Но ведь она и
Пьетро любят друг друга, разве можно быть такими жестокими…, Моше, - она вскинула на него
большие глаза. Юноша вдруг подумал: «Господи, куда я ее привез? Девочка моя, ей всего
шестнадцать, она дитя ждет, она здесь ничего не знает…»
-Нечего стоять, все ясно, - Моше вздрогнул, услышав голос жены. Элишева поправила платок и
засучила рукава накидки.
-Во-первых, - твердо сказала она, - мы дяде Аарону письма привезли, надо их отдать. Во-вторых, -
Элишева указала на объявление, - надо его поддержать, ему тяжело. Все равно нам для комнаты
мезуза понадобится. Пусть дядя Аарон ее напишет. Я здесь, - девушка раздула тонкие ноздри, - я
здесь, Моше, наведу порядок, обещаю.
Он внезапно наклонился. Забыв обо всем, видя только ее красивое, разгоряченное лицо, Моше
поцеловал жену.
-Позор! - раздался чей-то возмущенный голос сзади. «Позор, разврат, и это здесь, в сердце
священного города…»
Моше увидел смутно знакомое, бородатое лицо. Юноша сочно сказал: «А вы, уважаемый, не
помню, как вас зовут, - не подглядывайте». Элишева хихикнула. Они свернули за угол, так и
держась за руки.
В окне гостиной Горовицей были видны огоньки свечей. Моше постучал в дверь и прислушался:
«Дома кто-то есть, лестница заскрипела. Дядя Аарон, - он подергал медную, потускневшую ручку, -
это я, Моше Судаков, откройте!»
Дверь медленно приотворилась. Они увидели маленькую, белокурую, темноглазую девочку, что
испуганно подняла глаза.
-Она меня забыла, наверное, - подумал Моше. «Три года прошло».
-Здравствуй, Батшева, - он улыбнулся. «Мы письма привезли из Англии, от Рахели. А где папа твой?
И Малка где? Это моя жена, - Моше подтолкнул Элишеву вперед, - дочка дяди Иосифа, из
Амстердама».
-Здравствуй, милая, - ласково сказала Элишева. «Моя мама и твоя мама покойная - лучшие
подруги были. Я много о госпоже Дине слышала. Так, где твой отец?»
Батшева расплакалась. «Он болеет, простудился. Он теперь на стройке работает, как все это
началось, - девочка указала на приклеенный напротив дома листок, - я за ним ухаживаю…-
Батшева шмыгнула носом. Они услышали слабый, усталый голос: «Кто там, милая?»
-Моше, - Элишева со значением посмотрела на мужа, - должна найтись хоть одна открытая лавка.
Сходи, купи чаю, сахара, и дай мне наши сумы - там травы, что папа мне положил».
Она проводила взглядом мощные плечи мужа. Переступив порог дома Горовицей, скинув накидку,
девушка весело сказала: «Сейчас я согрею воды и сделаю отвар. Твоему папе сразу станет лучше».
Темные глаза Батшевы расширились. Она пробормотала, глядя на руки Элишевы: «У вас рукава не
до запястья, так нескромно».
-Сказал кто? - поинтересовалась девушка, обводя взглядом заброшенную, холодную кухню. «И где
твоя сестра старшая, Малка? Зажги больше свечей, сейчас мы все вымоем. Здравствуйте, дядя
Аарон, - обернулась Элишева, - рада вас видеть. Сейчас Моше придет, и я вас буду лечить. Только
вернитесь в постель, пожалуйста, - девушка сняла свою шаль и набросила ему на плечи. Аарон
был в старом, вытертом сюртуке.
-Все будет хорошо, - твердо сказала девушка. Аарон, глядя на нее, подумал: «Одно лицо с
матерью, конечно. И характер такой же, сразу видно».
-Добро пожаловать в Иерусалим, милая, - он закашлялся. Элишева велела девочке: «Отведи отца в
спальню, пожалуйста. Сейчас я очаг растоплю, и станет уютно».
Аарон сидел, опираясь на подушку, отпивая горячий чай. Элишева внесла оловянную кружку:
«Будете принимать три раза в день, и скоро кашель, как рукой снимет. Я Батшеве показала, как его
варить. Ни о чем не волнуйтесь, дядя Аарон. Я к вам стану приходить, помогать Батшеве. Она спит
уже, я ей об Амстердаме рассказала, - девушка присела рядом с кроватью и посмотрела на мужа.
Моше, молча, смотрел в темное окно спальни. «Отец…- он прервался, но справился с собой, - отец
летом вернулся из Польши. Ханеле в море утонула. Ее волной смыло, с палубы, вместе с
ребенком…»
Элишева передала Аарону кружку: «Ты в это веришь?»
-Это еще не все, - Моше сжал руки в кулаки. «Он…он обещал дяде Аарону, что, если Малка за него
выйдет замуж, он не станет печатать тот пасквиль, что ты видела».
-Однако напечатал, - Элишева все смотрела в темные, измученные глаза Аарона. «Седой совсем, а
