одежды которых окрашены в тона свежей и загустевшей крови. Такой пронзительности в изображении поругания достигнет лишь Тициан, да и то в старости. Для Готхардта же это только начало.
Тем временем в эльзасском городке Изенгейм, в трех часах ходьбы на юг от Кольмара[878], судьба в лице Жана д’Орлиака, прецептора монастыря ордена Святого Антония, готовила для Матиса новый сюжет. Д’Орлиак заказал страсбургскому резчику Никласу Хагенауэру большой резной алтарь Богородицы для капеллы при монастырском госпитале. Пока Никлас выполнял заказ, прецептором стал друг д’Орлиака сицилиец Гвидо Гверси, человек глубочайшего благочестия, пользовавшийся непререкаемым моральным авторитетом среди высшего руководства ордена. Он составил программу живописных створок алтаря и, вероятно по рекомендации Уриэля фон Геммингена, пригласил для выполнения этой работы мастера Матиса[879].
Матис Готхардт. «Изенгеймский алтарь» в закрытом виде. 1512–1515
Святой Антоний прославился исцелениями людей от антонова огня – гангренозного заболевания, вызываемого грибковым поражением ржи. Тело заболевшего покрывалось язвами, живот вздувался, конечности начинали отмирать, и через неделю-полторы несчастный умирал от заражения крови. Антониты (их орден был основан во Франции в 1095 году) видели смысл своей деятельности в помощи больным. Приходившим к ним «Божьим мученикам» – жертвам антонова огня – братья-антониты предлагали молиться перед образом своего патрона. Если исцеления не происходило, то приступали к лечению эликсиром, настоянным на мощах святого Антония[880]. Случаи выздоровления приписывались чудесной силе либо алтарного образа, либо мощей. Антониты чтили также святых Иоанна Крестителя и Иоанна Евангелиста – целителей от эпилепсии и святого Себастьяна – защитника от чумы. Они оказывали помощь и заразившимся «французской болезнью» – сифилисом, который французы называли «немецкой болезнью». Орден Святого Антония был богатейшим среди духовных орденов Европы[881].
Работа над «Изенгеймским алтарем» была завершена в 1515 году, а спустя несколько месяцев скончался старый Гвидо Гверси[882].
По обычным дням паломники, придя в Изенгеймский монастырь, устремлялись к грандиозному «Распятию» и к изображенным на неподвижных створках святым целителям Антонию и Себастьяну. В часы праздничных месс, когда раскрывались створки «Распятия», толпы страждущих созерцали главный образ алтаря – «Прославление Мадонны» с «Благовещением» и «Воскресением Христа» на створках. В присутствии членов капитула могли быть раскрыты створки главного образа, и тогда в коробе обнаруживались раскрашенные статуи святых Антония, Афанасия и Иеронима, а на створках – две картины из жития святого Антония.
…Мертвенно-желтое с прозеленью, искореженное судорогой, покрытое ссадинами, запекшимися кровоподтеками и застрявшими в коже колючками, едва ли уже не тлеющее тело – все, что осталось на кресте после того, как Христос испустил дух. Всклокоченные волосы спутаны с терниями. Голова свесилась так низко, что близорукому паломнику в первый момент могло показаться, будто в верхней части распятия он видит не голову, а свитое птицей гнездо[883]. Скрюченные вокруг пригвожденных ладоней пальцы – немые вопли. Тряпица на чреслах изодрана, забрызгана кровью. Стопа вывихнута, ибо сустав не выдерживает веса тела, опустившегося на растянутых руках и изогнувшего перекладину, как дугу арбалета[884]. Тело сдвинулось вправо от оси распятия. Голова Христа и верхняя часть креста видны справа, а стопы и основание креста – слева; кажется, агония скрутила тело винтом.
Созданный для того, чтобы зритель «ужасался и цепенел»[885], образ Христа утверждал ничтожество плоти перед духом. Возобновляя тему «Поругания Христа», Матис убеждал «Божьих мучеников»: «Мучения ваши ужасны, но Спаситель пострадал за вас больше. Будьте же стойки духом. Земная плоть подвержена тлению и распаду. Но точно так, как воскрес Иисус в обновленной плоти, так и ваши праведные души воскреснут в Судный день для вечной жизни в нетленной телесной оболочке».
Огромный труп, фосфоресцирующий на фоне неба, затянутого иссиня-черным «траурным флером»[886], высится над обрывом пустынного плато. Лишь пять живых душ осталось на земле: Дева Мария, Иоанн Евангелист, Магдалина, ягненок и Иоанн Креститель. Они выхвачены из тьмы низко стелющимся светом заката. Вдали призрачно мерцает река со смутно виднеющейся плотиной (своего рода «авторский знак» Готхардта-гидравлика).
Асимметрия, вызванная нежеланием Готхардта размещать Христа на линии стыка створок, уравновешена размещением фигур, стоящих под крестом, а также тем, что Магдалина настолько же уступает ростом Богородице и обоим Иоаннам, насколько Христос превосходит их (большинство фигур алтаря на всех створках выполнено в масштабе, близком к натуральному).
Дева Мария, без кровинки в лице, смертельная бледность которого оттенена пунцовыми губами, закутана, как в саван, в белый покров. Сомкнув воспаленные веки, судорожно выставив сжатые руки и перегнувшись в пояснице, она падает в обморок. Иоанн отчаянным усилием поддерживает ее: красный цвет не дает упасть белому[887]. Магдалина, в платье опаловых тонов, отливающих розоватыми и сине-зелеными бликами, с волнистыми космами выбившихся из-под платка золотистых волос, заставляет вспомнить слова святой Бригитты: «Я вся, как вода, взметнулась». На фаянсовой пиксиде, изображенной рядом с Магдалиной, поставлена дата окончания работы над алтарем – «1515»).
Рядом с маленьким белым ягненком[888], из груди которого стекает в золотой потир струйка крови, возвышается босоногий Иоанн Креститель, в алом плаще поверх перепоясанной власяницы. Гигантским пальцем указывая на Христа[889], он комментирует только что прочитанное в книге. Изображение на Голгофе агнца и святого Иоанна Предтечи, казненного задолго до Христа, – требование воспринимать «Распятие» не иначе как в контексте Евангелия от Иоанна. Именно там Предтеча говорит об Иисусе: «Вот Агнец Божий, Который берет на Себя грех мира»[890]. Именно там, разрешая спор о крещении между своими учениками и иудеями, Иоанн произнес пророческие слова, начертанные Готхардтом рядом с его перстом: «Illum opertet crescere, me autem minui» («Ему должно расти, а мне умаляться»)[891].
«Удивительнейший святой Антоний с призраками за окном» – так назвал Иоахим фон Зандрарт фигуру покровителя ордена антонитов на правой неподвижной створке алтаря. «Призраки за окном» – это мелкий бес, пытающийся выломать решетку окошка. Круглые стеклышки падают вниз, но величественный Антоний невозмутим, как на гравюре Шонгауэра. Разве что переливы карминовой мантии выдают его гнев. Лицо же преисполнено сострадания к страждущим, алчущим исцеления. (Существует предположение, что в образе святого Антония представлен Гвидо Гверси.)
Симметрично ему стоит у колонны пронзенный стрелами святой Себастьян. Веревка оборвалась, половина стрел вынута из мощного торса, полуприкрытого пламенеющей тогой. Ангелы несут над туманным пейзажем
