– У нас еще две недели. Вниз мы не полезем. Активных действий предпринимать не станем. Для нас теперь главное – дождаться, выбраться самим и забрать с собой Дэвина. Может, имеет смысл сбежать отсюда? Мне не нравится настроение Филина. Особенно по отношению к тебе.
Пожимаю плечами.
– Он недолюбливает меня с самого начала.
– И тем не менее.
Откладываю полотенце и подхожу ближе, останавливаюсь на некотором расстоянии. Ник сидит, а я стою, возвышаясь над ним, поэтому ему приходится запрокинуть голову, чтобы иметь возможность видеть мое лицо.
– Ты всерьез хочешь сбежать отсюда? – спрашиваю, глядя ему в глаза. – Куда?
– В том-то и проблема, – ерошит пальцами волосы на затылке, – что далеко пешком и без припасов не убежишь. А забирать через две недели нас будут здесь, а не в каком-то другом месте. Катер прилетит к холму, с которого обычно забирают руду Тюремщики.
Согласно киваю, признавая логику такого решения: оттуда прекрасный обзор, и место точно не перепутаем.
– То есть ты сейчас сам, другими словами, сказал, что бежать некуда, – подытоживаю.
– Мы можем скрываться вместе с Дэвином. Он проведет для нас экспресс-курс по игре в прятки с преследователями.
Уже не понимаю, шутит Ник или предлагает такой вариант самоубийства на полном серьезе.
– А преследователи будут, – даже не сомневаюсь.
Филин землю носом рыть станет, пока нас не отыщет. Все должно быть под контролем Главы, а любой, кто пытается из-под этого контроля выйти, будет уничтожен.
– Это слабая часть моего плана, – соглашается Ник, не пытаясь строить из себя супергероя. – Но я должен был тебе предложить.
Он это серьезно? На вид – да.
– То есть если я сейчас скажу: «Бежим отсюда», – ты встанешь и побежишь?
Наконец губы Ника трогает улыбка.
– Как всегда, напарник.
Отвожу взгляд, обнимаю себя руками. Вот сейчас мне неуютно, он так на меня смотрит…
– Напарник не подставит напарника, – напоминаю и без того известную аксиому. – Здесь переждать две недели гораздо безопаснее. Нам обоим, – считаю необходимым добавить. – Тут есть еда, вода и крыша над головой.
– Хорошо, – легко соглашается Ник, хлопает себя ладонями по бедрам и встает.
– Что значит – хорошо?
Он пожимает плечами.
– То и значит. Мы посоветовались и решили. Чего еще развозить? – Или зачем усложнять? Его жизненное кредо? – Давай поторапливайся, – напоминает, возвращая меня в реальность. – Нам пора на завтрак, пока нас не хватились.
Я заплетаю волосы, а он заправляет постель. Пингвин никогда не мог даже накинуть на кровать покрывало… Мой мозг упрямо продолжает анализировать, хотя я и понимаю, что сравнение напарника с бывшим сожителем неуместно.
– Ник, – окликаю.
– А? – оборачивается.
– А что ты планировал делать, если бы я тебя так и не вспомнила? Ну, через две недели.
Пожимает плечом.
– Просто предложил бы бежать.
– Поэтому ты пытался со мной… э-э-э… подружиться? – Более подходящее слово не приходит на ум.
Действительно, скажи мне малознакомый член Птицефермы: «Пойдем-ка ночью прогуляемся, там нас будет ждать катер», – я бы покрутила пальцем у виска и послала бы его куда подальше. Заяви мне это Пересмешник, который уже много раз спасал меня, всегда был добр и даже вместе со мной ходил в разведку… Пожалуй, я бы рискнула уже тогда.
Ник же смотрит на меня так, будто я сморозила настоящую глупость.
– Нет, Янтарная, – качает головой. – Я пытался с тобой «подружиться», потому что ты мне нужна.
Глаза в глаза. Невыносимо.
– Даже сейчас? – Голос подводит и звучит хрипло.
Сама не понимаю, что имею в виду. Знаю одно: Птицеферма не прошла для меня бесследно, как бы мы оба себя ни обманывали, от меня прежней осталось немного.
– Всегда, Эм, – отвечает серьезно. – Просто всегда. Не выдумывай. – А потом хватает меня за запястье и, прежде чем я бы воспротивилась, увлекает за собой. – Скорее, опаздываем!
Глава 29
Бессонная ночь дает о себе знать – меня разве что не шатает. Впрочем, пошатывает, что немедленно замечает Сова, когда мне приходится упереться ладонью в землю, чтобы не рухнуть лицом в грядку.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
Подходит, перекидывает клюку через борозду, садится.
– Неужто так гормоны взыграли? – скрипит, усаживаясь поудобнее. – Так вы молодые, бодрее должны быть после бессонных ночей, проведенных таким образом.
Бросаю на нее взгляд исподлобья, а руки не перестают выдергивать сорняки. Такое чувство, что за ночь их понаросло еще больше, чем было вырвано вчера. Если я правда отсюда выберусь, никогда, ни за что на свете больше не стану работать в огороде.
– Чайку наслушалась? – уточняю сухо.
– Ее сложно не услышать. – Сова устремляет взгляд в ту сторону, где работают Кайра со своей болтливой подругой. Вроде бы далеко, а непрекращающийся говор Чайки доносится и сюда. Хорошо, что хотя бы слов не разобрать.
– Не верь ей, – говорю. – Мы не шумели.
– Вы – нет. А вот ваша кровать…
Поднимаю голову. Сова смотрит на меня, хитро прищурившись. А в глазах – искреннее любопытство. Не знала, что ей присущи такие женские слабости – всегда серьезная, собранная.
– Что ты хочешь знать? – спрашиваю прямо. – Спим ли мы с Пересмешником? Спим. – Уточнять, что это случилось лишь раз и вряд ли повторится, информация лишняя.
Во взгляде пожилой женщины – удовлетворение. Кивает.
– Тебе на пользу, – делает вывод.
Усмехаюсь.
– Добровольный секс – всем на пользу.
Даже разовый.
– Тоже верно, – соглашается Сова, обводит взглядом грядки, которые еще следует обработать. Сейчас середина дня, нужно поспешить, иначе к завтрашнему утру мы уже не найдем свеклу в море сорняков.
Женщина не уходит, но больше ничего не говорит. Я продолжаю работу, но чужое присутствие рядом напрягает. Она будто хочет сказать еще что-то, но по какой-то причине не решается или тянет время.
– Сова, у тебя есть противовоспалительные лекарства? Лучше таблетки? – задаю вопрос в лоб, прежде чем струшу или передумаю.
Полдня гоняю в голове эту мысль, но понимаю, что не готова украсть у Совы что-то без спроса. Она единственная, кто помогал мне здесь. Поступить с ней так не просто нечестно – подло.
Женщина резко поворачивается ко мне. Редкие брови сходятся на переносице.
– Ты совсем обнаглела? – рявкает, но недостаточно громко, чтобы нас услышали работницы с других грядок.
– Сова, мне нужно, – упорствую.
– Зачем? – А вот теперь и взгляд, и голос собеседницы далеки от дружелюбных. Узнаю старую добрую Сову. Вернее, совсем недобрую. – Опять лечить Пересмешника? Так он живее всех живых. Живее тебя выглядит, во всяком случае.
Качаю головой.
– Это не ему.
Сова вгрызается в меня взглядом.
– Тогда кому?
Моему бывшему парню, каким-то ветром занесенному на эту богом забытую планету и умирающему от истощения, абстиненции, а заодно самого страшного кашля, который я когда-либо слышала.
– Мне, – отвечаю.
– И что у тебя воспалилось?
Сейчас – определенно совесть. Мне не по себе лгать человеку, уже не единожды помогавшему мне и ничего не попросившему взамен. Однако как выкрутиться иначе, не знаю. Дэвин нам нужен, а его состояние ухудшается с каждым днем. Если не помочь, то я не уверена, что он продержится необходимые две недели.
Понимаю, что Сова все еще ждет от меня ответа.
Отвожу глаза, смотрю на свои не прекращающие работу с сорняками руки. Это действие уже настолько привычно и отработано, что могу полоть грядки в прямом смысле не глядя.
– Кашляю. Сильно.
– Что-то не слышала, – возражает собеседница. – Мы все тут вакцинированные. Так что наверняка ничего страшного, максимум – простуда.
– По ночам кашляю! – выпаливаю, видя, что Сова собирается прервать, по ее мнению, бессмысленный разговор и продолжить работу на выделенном ей участке.
Уже начавшая вставать женщина останавливается, поворачивается ко мне. Щурится на солнце, вглядываясь в мое лицо.
