Пока между солдатами и летчиком шла беседа, на дальнем бугре показались роты второго батальона. Их вел Шувалов.
Обстановка осложнялась.
К Красноперову подошел Калина.
— Принимай, товарищ начальник, командование. Надо готовиться к обороне, прозеваем — перещелкают нас.
Красноперое обвел солдат вопросительным взглядом.
— Принимай, принимай! — закричали со всех сторон. — Доверяем, знаем — не подведешь.
Красноперов сдвинул фуражку на затылок, поправил на боку наган, покосился на бугор и, вытянув руку в сторону, крикнул:
— Ложись в цепь, занять круговую оборону!
Исправив неполадку в бензопроводе, летчик набрав высоту, круто развернулся и, направив машину навстречу усмирителям, начал засыпать их листовками. Потом, повернувшись, еще раз вытряхнул на солдат остаток листовок и улетел в сторону красных.
И тут случилось то, чего больше всего боялся Шувалов.
Несмотря на категорический запрет и угрозы офицеров, солдаты начали хватать падающие бумажки. До того стройные ряды батальона смешались и все четыре роты сбились в одну бесформенную толпу.
Не знал Шувалов, что давно разыскиваемая им подпольная большевистская ячейка находится во втором батальоне. Все еще надеясь восстановить порядок, он приказал офицерам отобрать у солдат листовки. Листовки солдаты отдали, но стрелять в бунтующих товарищей отказались.
— Мы, что? Бандиты, што ли, — кричали солдаты, — своих бить будем. — И тут же один за другим потянулись в сторону взбунтовавшихся товарищей.
Когда весь полк собрался на выгоне, выяснилось, что полного единогласия среди солдат нет. Далеко не все соглашались с предложением Красноперова пойти на соединение с красными. Начались споры.
— Как нас там еще встретят? — кричали отдельные голоса.
— Могут и из пулеметов угостить. Белогвардейцы, скажут, колчаковцы, Давайте лучше по домам! — кричали другие. — Ну ее к черту, хватит, повоевали. Там тоже пряниками нашего брата не кормят. — Но несогласных было меньше.
Воспользовавшись заминкой, Шувалов послал двух офицеров в соседний полк с просьбой о помощи, а сам начал с солдатами переговоры, стремясь выиграть время.
— Это не шутейное дело, — говорил он мягким, вкрадчивым голосом, косясь на подошедшего к нему Калину. — Подумайте, на что решаетесь. Если есть у нас недостатки, давайте будем их устранять. Чего зря шум поднимать. Я сам крестьянин и за интересы мужика первым положу свою голову.
— А ты лучше скажи, как насчет Советской власти, — перебил Калина. — Зубы заговаривать нечего, мы тоже грамотные стали.
— Мы воюем не против Советской власти, — повышая голос, ответил Шувалов, — а против коммунистов, грабителей.
— Врет! Врет! Не верьте ему, братцы, — багровея закричал Красноперое. — Думает, я забыл, как неделю назад он говорил нам, офицерам, что Колчак обязательно восстановит во всех правах капиталистов, а потом помещиков. А кто обещал вернуть старый режим? Кто уверял, что верховный правитель — монархист? Крестьянином стал. А у кого кожевенный завод отобрали? Сам говорил тогда об этом. Забыл, что ли? Врешь да время тянешь, помощи ждешь, чтоб расстрелять нас…
Красноперов не договорил. Из-за пригорка вынырнул автомобиль. Развернувшись, машина остановилась саженях в ста. На землю спрыгнул военный. Из кузова торчали дула двух пулеметов.
Калина разинул рот, потом неистово замахал руками, радостно закричал:
— Товарищи, смотрите! Сам комдив прикатил, товарищ Карпов. Ур-ра!!
Солдаты заволновались, зашумели. Прибытие в полк командира дивизии красных вызвало у них огромный интерес.
Поздоровавшись с солдатами, Алексей сказал:
— Летчик наш сказал мне, что вы к нам надумали. Молодцы. Давно пора. Мы рады встретить вас как дорогих гостей, равных товарищей. — Потом, круто повернувшись, пошел в сторону офицеров.
Заметив идущего к нему Алексея, Шувалов схватился было за наган, но, взглянув на бегущих к нему солдат, опустил руку. Его обезоружили.
— Ну-ка! Дай сюда, гад! — вырывая наган, буркнул Калина. — Ты думаешь што, разбойничать тебе позволим?
— Что же ты, земляк, — подходя к Шувалову, с чуть заметной иронией произнес Алексей — так нехорошо гостей встречаешь? Не узнаешь, что ли? Когда-то мы друзьями были, неужели забыл? Не притворяйся, давай-ка на радостях по-хорошему. Скажи офицерам, чтобы оружие сдали. Кстати, я имею уполномочие сказать, что не только солдатам, но и офицерам предоставляется полная свобода. Захотите — можете домой отправиться.
Шувалов вначале не знал, что делать, но когда услышал, что ему предоставляют свободу, заметно повеселел.
Калина подтащил за рукав упирающегося Красноперова.
— Вот, товарищ комдив, поручик Красноперов. Он сам сорвал со своих плеч погоны и, значит, с нами… мы его даже командиром полка было выбрали…
Алексей подал Красноперову руку, притянул к себе, крепко обнял.
— Замечательно, очень хорошо, товарищ Красноперов.
Я рад поздравить вас с утверждением командиром полка.
Продолжайте исполнять свои обязанности. Завтра оформим по всем правилам. — Затем обратился к солдатам:
— Товарищи! От имени Реввоенсовета армии от души поздравляю вас с переходом на сторону Красной Армии. Вы приняли самое умное решение, какое только можно было в вашем положении принять. Честь и хвала вам за этот благородный поступок.
Солдаты закричали ура. Вверх полетели фуражки. В этот момент из заросшего мелким березняком перевала стали высыпать густые цепи красноармейцев.
Полк во главе с Красноперовым и Калиной двинулся им навстречу.
Глава сорок первая
Колчаковская армия, получив в начале лета 1919 года несколько сильных ударов, начала разваливаться и расползаться.
Но полумиллионная армия еще имела достаточно сил, чтобы продолжать свое страшное кровавое дело. Война продолжалась с таким же ожесточением, еще свирепее действовали колчаковские карательные отряды.
И на этом этапе борьбы огромную роль в убийстве людей, в грабеже и уничтожении народного достояния играли так называемые военные миссии союзных держав. Они пошли на ряд крайних мер, чтобы удержаться в России.
«Наша цель дороже любого количества человеческой крови», — заявил Нокс, доказывая необходимость усиления дальнейших репрессий. И это стало установкой и директивой всей белогвардейщины.
* * *
Урал затянуло серым смрадным дымом. Горел лес, горели заводские постройки, как подкошенные, валились сторожевые вышки, горели пересохшие болота.
Это колчаковцы с остервенением крушили народное добро, мстя уральцам за поддержку Советской власти, за вспыхнувшие на заводах и селах восстания…
Вернувшийся из ссылки Трофим Трофимович Папахин скрывался на юрме. Оттуда он наладил связь с карабашцами, и все чаще и чаще стал появляться в поселках, на рудных дворах, в цехах завода. Он разыскивал нужных людей, собирал их группами, говорил:
— Товарищи! Надо спасать завод от врагов.
Его призыв к сплочению и спасению завода находил горячий отклик у рабочих.
Прошло некоторое время, и на заводе возродилась большевистская организация. Рабочие снова почувствовали, что они не одиноки.
…И вот по зову Папахина глухой, дождливой ночью в Саймановск один за другим бесшумно потянулись представители завода, рудников, узкоколейки.
Поздоровавшись с Папахиным, делегаты проходили в затемненную ставнями избу и молча рассаживались на лавку, на скамейки, прямо на полу.
Первой к собравшимся обратилась Дуня, снова вернувшаяся в Карабаш. Открутив фитиль жестяной лампы самоделки и придвинув ее на край стола, она вытащила из кармана голубую бумажку, сказала:
— Хозяин телеграмму вчера прислал управляющему.
Вот слушайте, о чем они сговариваются: «Предлагаю немедленно приступить к выполнению намеченного плана номер один, касающегося рудников. Донесение жду через пять дней».
Прочитав телеграмму, Дуня разъяснила:
— Я сразу-то не поняла, в чем дело, а потом мне как будто бы кто подсказал. Дай, думаю, сбегаю к Андрею Ивановичу: он, наверное, знает, в чем тут дело, прибежала, а он и дверь-то не открывает. «Я, — отвечает, — на дому не принимаю, идите в больницу». — Да как же в больницу, если мне нужно с вами один на один. — «Все равно, — говорит, — в больницу идите». Подумала я и решилась. «Пустите, — говорю, — Андрей Иванович, я к вам не по хворости, а по особому делу». Отпер, прочитал телеграмму, нахмурился, а ничего не говорит. Неужели, думаю, мне Алексей, когда в Карабаш направлял, зря сказал про него, как нашего человека. Собралась было уж назад пойти, но тут он пододвинулся ко мне и спрашивает: «А зачем это тебе?» — «Как, — говорю, — зачем? Верные люди мне говорили, что если будет трудно, всегда к вам обращаться». Выслушал это он, за руку взял меня. «Это, — говорит, — дело серьезное., дочка. Рудники затопить хотят, оборудование вывезти, чтобы без них завод пустить не могли. Мне об этом вчера еще сказал, жалко, а ничего не поделаешь». Дуня замолчала и вопросительно посмотрела на Папахина.
