Томас. Пусть летит к чертям. Я забросаю ее бомбами, и она уйдет под воду, как огромный, толстый ломоть сыра, утыканный дырками от моих пулеметных очередей.
Оба смеются.
Андреа. Я люблю тебя, Томас, за то, что ты такой мягкий. Ты не похож на других мужчин с их бицепсами и желваками, с дубовой башкой, полной гнусностей.
Томас. Вот таких. (Делает отвратительную гримасу.)
Андреа (разглаживает его лицо). Ну вот, теперь ты снова прежний Томас. Ты похож на меня. Такой же, как я. И все-таки уходи поскорей, затеряйся среди этих людей. Ты сдаешься на их милость. Но так лучше для тебя, как говорит мама. Только… только от этого очень больно.
Томас. Послушай, я был в доме у менеера Албана. Господи, до чего же у него красиво. Вот он примет меня на работу, и я буду жить там. Повсюду ковры, светильники, книги, картины в позолоченных рамах. И два пианино. Если бы я не разволновался так, я бы не осмелился заявиться к нему. Слуга вначале не хотел меня пускать, но я оттолкнул его и вошел. «Я, — говорю, — Марио дель Монако, tenore robusto, позови своего хозяина». Он ни в какую. Не поверил мне, наверное?
Андреа. Конечно, поверил.
Из спальни родителей выходит отец, у него сонный вид. Андреа, стараясь не привлекать внимания, подходит к шкафчику, достает коробочку с пилюлями и быстро прячет ее в карман пижамы.
Отец. Вот ты где, блудный сын.
Входит мать. Она уже вполне проснулась и с подозрением наблюдает за Томасом и Андреа.
Отец. Где ты пропадал, Томас?
Мать. Отец обращается к тебе.
Томас. Я ходил к менееру Албану.
Отец (окончательно стряхнув с себя сон). Постой, ты хочешь сказать, что среди ночи осмелился побеспокоить почтенного человека?
Томас. Он не принял меня. Его не стали будить.
Отец. Ты что, и вправду был у него?
Томас. Ну да, и самого менеера Лауверса, секретаря, видел.
Отец. А он там что делал ночью? Неужели старик при смерти?
Томас. Нет. Знаешь, папа, что сказал менеер Лауверс? «Так это ты, — говорит, — сын великого Паттини?»
Отец (недоверчиво). Так и сказал?
Томас. Именно. «Великий Паттини», его слова. Представляешь? «Вот что, молодой человек, — сказал он, — передайте своему отцу, этому великому мастеру, мой самый сердечный привет».
Отец. И тебе было приятно, что он так высоко оценил твоего отца?
Томас. Конечно, папа.
Мать. Может, хватит нести чушь? Я уже по горло сыта вашими лживыми, лицемерными байками. Ты, Паттини, вечно начинаешь первый. Сядь лучше, ты меня раздражаешь. Все, шутки кончились. И зарубите себе на носу. Твоему безделью и красивым сказкам, Андреа, твоему, Томас, вранью и нелепым выходкам пришел конец. Сотню раз я говорила вам, но на сей раз это серьезно. И окончательно. Вы оба — молчи, Томас, — едва не лишили нас единственного шанса вернуться к настоящей жизни. Сейчас мы почти у цели: никогда больше у нас с папой не хватит сил снова вытащить вас отсюда. Для начала (обращается к Андреа) ты отправишься к тете Люсии. Сегодня же. Воздух Кемпена пойдет тебе на пользу, а уж тетя постарается, чтобы тебе там было хорошо.
Томас. Я поеду с ней.
Мать. Не заводи опять ту же песню. Ты остаешься здесь.
Томас. Нет!
Мать. Томас Паттейн…
Томас. Меня зовут Паттини.
Мать. Тебя зовут Томас Паттейн, и это так же верно, как то, что имя твоего отца Генри, а вернее, Рик Паттейн.
Отец. Для чего тебе понадобилось снова напоминать об этом?
Мать. Понадобилось. Вы сейчас снова начнете громоздить одну ложь на другую, приукрашивать действительность и городить чепуху по поводу самой обыкновенной, вульгарной фамилии Паттейн…
Отец. М-м, да…
Мать. Итак, Андреа, мы все обсудили с твоим отцом, и он согласился, что ты должна уехать…
Андреа (покорно). Знаю, в Кемпен[196]. Кемпен — это, кажется, в Англии, а в общем, мне все равно где, лишь бы подальше отсюда.
Мать. Через три недели ты вернешься. Обещаю тебе.
Андреа. Твои обещания… Да ты лжешь больше, чем все мы, вместе взятые, мама. Хорошо, я уеду, далеко и надолго, как ты хочешь.
Мать (пристально вглядывается в ее лицо). Я рада, что ты наконец-то проявила благоразумие.
Андреа. Это не благоразумие. Просто я устала, смертельно устала от твоей лжи, от твоих интриг.
Мать (с трудом сдерживаясь). Отлично. Я позвоню тете Маргарите. Ты еще успеешь на дневной поезд.
Отец. А что, есть дневные поезда на Антверпен?
Мать. В час дня.
Пауза.
Андреа. Пойду собираться… Поможешь мне, Томас?
Мать. Я сама помогу тебе.
Андреа. Боишься, что Хилда проснется и снова застанет нас вместе? Боишься, что она снова поднимет крик и пригрозит пожаловаться матери? Не бойся. Мне уже немного осталось, совсем немного.
Мать. Что это ты вдруг сразу засобиралась?
Андреа. Мне нечего больше… делать… здесь. (Переводит взгляд на отца.) Ты будешь скучать без меня, папа?
Отец. Конечно, детка, ты словно солнышко в нашем доме.
Андреа. Ты хочешь сказать, тебе будет не хватать меня? Вряд ли. Может быть, поначалу — возможно, но потом ты снова займешься своим концертом, который не можешь закончить вот уже десять лет. Ни на что другое ты, к сожалению, не способен, дорогой папочка, да ты и не пытаешься заняться ничем другим. И все же… наступит день… я уверена… когда ты закончишь свой концерт, папа…
Отец. Ты в самом деле так думаешь, детка?
Андреа (печально улыбается). Я уверена. (Обращается к матери.) А ты будешь по мне скучать?
Мать. Разумеется, Андреа… но я не вижу иного выхода, тебе нужно уехать.
Андреа. Ты права, мама. Я наговорила тебе столько грубостей. И хотя все это правда, чистая правда, прости меня. (Окидывает мать долгим взглядом.) А тебе лучше зачесывать волосы набок, мама, это молодит тебя. Ты очень красивая женщина для своих лет. Я этого как-то не замечала раньше. (Выбегает из гостиной и поднимается в свою комнату.)
Все удивленно оглядываются.
Мать. Что это с ней?
Отец. Она верит, что я закончу свой концерт. Раньше ни слова не говорила об этом, а тут вдруг…
Мать приглаживает и поправляет волосы.
Томас. Можно я тоже пойду?
Мать. Да, помоги ей собраться, только побыстрее.
Томас бежит в комнату Андреа. Она стоит прямо перед ним.
Андреа. Ну вот, я уезжаю, Томми.
Томас. Да, но ведь всего на неделю.
Андреа. Может быть, и дольше. Намного дольше.
Томас. Что ты такое говоришь?
Андреа. Как знать, Томас… Представь себе: вдруг со мной что-нибудь случится, ну, например, я попаду под трамвай.
Томас. В Кемпене нет трамваев, это же совсем пустынное место: сплошной песок, заросли вереска и дюны, дюны…
Андреа. Там, должно быть, очень тоскливо.
Т о м а с. Как бы я хотел поехать с тобой в Кемпен!
Андреа. Знаю, Томми.
Томас. Ты не веришь мне?
Андреа. Запомни, что ты должен сделать. Когда придешь в зоопарк в Лондоне, подойди к серой обезьянке, посмотри ей ласково в глаза, возьми ее лапку в свои руки и скажи: «Здравствуй, Андреа, здравствуй, милая Андреа».
Томас. Хочешь, я поцелую ее?
Андреа. Нет, этого не надо.
Томас. Я тебе пошлю открытку с этой обезьянкой. Цветную. Я каждый день буду посылать тебе по открытке с новой картинкой, пока у тебя в Кемпене не соберется весь лондонский зоопарк.
Андреа. Ты будешь думать обо мне?
Т о м а с. Каждый день.
Андреа. Не забудешь меня, когда пройдет время? Ты не забудешь мое лицо, мой голос, все что я говорила тебе?
Томас. Нет. А ты меня?
Андреа. Я унесу твое отражение в своих глазах.
Томас. Мама говорит, у тебя недобрые глаза, потому что у тебя недобрая душа. Но это неправда.
Андреа. Она права, я очень злая.
Томас. Ты маленькая пантера с острыми зубками, неистовая маленькая пантера. Ты готова наброситься на каждого и растерзать на клочки.
Андреа. Я? Да нет, я всего лишь усталая, укрощенная пантера. Нет, не укрощенная, а посаженная за решетку. Еще немного — и пантера перестанет шевелиться. Еще немного — и она погибнет, но никому не позволит прикоснуться к себе. Только одному тебе, Томас. Ты один целовал меня. Ты сжимал мою руку в темноте. Если бы я могла сегодня вечером еще раз подержать тебя за руку.
Томас. Знаешь что? Давай назначим определенный час, скажем, ровно в полночь, когда ты будешь говорить со мной, где б ты ни была, и я услышу тебя. Я отвечу тебе в Лондоне, а ты в Кемпене услышишь меня. Так, словно нас соединил невидимый телефон.
Андреа. Но в Лондоне с тобой рядом будет твоя жена. Она услышит нас.
Томас. Я буду говорить тихо-тихо, зарывшись в подушку.
Андреа. И что же ты скажешь?
Томас. Ты услышишь это в Кемпене.
