Стефан. Почти половина двенадцатого. Мы уже три четверти часа в пути.
Баарс. Внимание! На месте… стой! Запомни, лейтенант: мы в пути ровно восемнадцать дней и три часа. С той самой минуты, как загрохотал двигатель «Темпомобилаксиса» и была нажата главная кнопка. При нынешней скорости корабля это означает, что мы отброшены во времени на четыреста тысяч лет назад. Пожалуйста, будь поточнее. И чему только учат сегодня в военных училищах! Приготовиться! Вперед… марш! Без рывков! Стой! А ну, лейтенант, как меня называют солдаты в столовой?
Стефан. Баарс Железная Шея.
Б а а р с. А еще как?
Стефан. Зубастый Баарс.
Б а а р с. Верно. Медленным шагом, на месте. Скажи, лейтенант, я добр к своим солдатам? У меня золотое сердце?
Стефан. Под весьма шершавой оболочкой, полковник.
Баарс. И я могу, если надо, содрать семь шкур?
Стефан. Без сомнения, полковник.
Баарс. Ну-ну. Что ты видишь?
Стефан. Скалы. Слева и справа — скалы. Насколько хватает глаз. Море, океан камней. Кругом только гладкий серый камень или окаменелый мох. Смахивает на лицо моей бабушки.
Баарс. Покойной?
Стефан. Покойной. И небо тоже из камня. Не видно ни деревца, ни одного живого существа. Только…
Баарс. Что только?
Стефан. Ничего.
Баарс. Но ты же произнес: «только». И подал надежду. Нельзя подавать надежду там, где ее не может быть, лейтенант. Тсс! (Опускается на корточки.) Что я слышу? Крылатый хищник? Или это ветер?
Стефан. Не знаю.
Баарс. Ты не любишь меня, лейтенант.
Стефан. Люблю, полковник.
Баарс. Я рассердился, лейтенант. Если бы не скафандр, ты бы видел мой гнев. Еще до того, как загрохотал двигатель «Темпо-мобилаксиса» и была нажата главная кнопка, я предупреждал, что в этой экспедиции ты должен смотреть в оба. Но ты видишь одни камни. Хватит с меня. Всякий раз ты натыкаешься на что-то серое. Нет чтобы разглядеть зеленый листочек, благоприятствующую нам фата-моргану, вражеский космический корабль или дино…
Стефан вдруг опускается куда-то вниз, в темноту.
Баарс (сердито кричит). Что ты делаешь? Так я и знал! Поднимайся, идиот несчастный! Быстрее, салага!
Стефан. Ты слишком резко рванул!
Баарс (в ярости). Что?!
Стефан. Вы слишком резко рванули, полковник.
Баарс (помогает Стефану подняться, едва сдерживая гнев). Неужели ты не почувствовал, как что-то затрещало под ногами? Что это было?
Стефан. Не разобрал.
Баарс. Катастрофа! Непоправимая беда! Ой-ой-ой! Ты отклонился от заданного курса, которым мы двигались сквозь века и эпохи. Ты коснулся по меньшей мере сотни миллионов молекул за пределами намеченной траектории и вызвал революции во времени! Недотепа! Каждое касание твоей ноги на этой благословенной земле с невероятной скоростью превращается в отпечаток, в канаву, в ущелье, в морской пролив! И тут же от материка отрываются острова, только что ты, например, отломил Австралию. О нет! Я не посмею вернуться к могучим повелителям Гексатона, пославшим нас на разведку. Никогда! Я останусь здесь на веки вечные. Кислород кончится, не станет больше витаминов, мышцы на моих костях истают, но я без колебаний лучше останусь подыхать здесь, останусь до последнего вздоха.
Пауза.
Стефан. Простите меня.
Б а а р с. Надоело. Ты все время сидишь на обломке скалы в этой серости, в своих каменных облаках — и других желаний у тебя нет. Тебе плевать на живую природу. А мне нет! Я хочу постичь ее сокровенные тайны, познать мир! Внимание! Приготовиться! Двойным скользящим шагом, налево марш! И внимательнее, пожалуйста! Ну давай! Что ты видишь?
Сцена внезапно озаряется ярким светом. Баарс и Стефан в обычных костюмах, но в пластмассовых скафандрах стоят на столе посреди комнаты Стефана. Баарс старый, холеный господин, он страдает одышкой, но исполнен благородства; слегка одутловат, но энергичен. Стефан похож на поэта, которым ему хочется стать; он худощав и робок; довольно славный малый, если только поэт может быть славным малым. Комната большая, с типичной обывательской обстановкой: у стены — диван, на стенах — морские пейзажи и фотографии предков, три бюста одного и того же бородатого старика. На заднем плане дверь, ведущая в спальню, слева окно на улицу и дверь в кухню, справа буфет, на котором стоит телефон, письменный стол, заваленный книгами, и дверь в коридор. В дверях стоит госпожа Тристан, заботливая, но несколько докучливая хозяйка дома шестидесяти лет. Это она включила свет. В руках у нее поднос с кувшином и двумя стаканами.
Госпожа Тристан (весело). Ваше молоко.
Баарс (кричит). В чем дело? Хватит с меня! Довольно! Я надеваю шляпу и покидаю этот дом навсегда! Здесь каждый день меня оскорбляют до глубины души, ранят в самое сердце. Но теперь довольно! Прощайте, госпожа Тристан, это была последняя капля!
Госпожа Тристан. Да что случилось, господин Баарс?
Баарс. Мы были в полете, увидели очертания чего-то, какую-то тень… И, хоть это было очень трудно, мы все же достигли состояния предчувствия, зарождающегося ощущения. И тут…
Госпожа Тристан. Я принесла ваше молоко.
Баарс. В открывшемся нам мире высшего наслаждения, освободившись от тисков логического единообразия, мы достигли того, о чем люди науки мечтали долгие годы, мы подошли к решению проблемы посредством чувства, интуиции, опираясь на мистическую сущность вещей, которые… вещей, которые… нет, с этим все кончено!
Госпожа Тристан. Но вы же сами приказали: «Молоко ровно в четверть двенадцатого!»
Баарс. Ваше времяисчисление на меня не распространяется. (Берет стакан молока, хочет выпить, но ему мешает скафандр, он отдает стакан Стефану, снимает скафандр и передает его госпоже Тристан, пьет.) Пей, Стефан, это очень полезно для эритроцитов.
Стефан спрыгивает со стола, берет у госпожи Тристан стакан, а ей протягивает свой скафандр.
Все-таки ужасно, когда человека в летах, но еще вполне крепкого, неглупого, состоятельного, если не сказать — богатого, так третируют. Что записано в нашем договоре, госпожа Тристан? Параграф первый: «Не беспокоить квартиросъемщика ни при каких условиях». Этот договор мы подписали двенадцать лет назад, в ту злополучную весну, когда я поселился здесь.
Она порывается что-то сказать.
Молчите. (Стефану.) Думаю, наш следующий рейс нужно осуществить днем, когда эта женщина отправляется за своими невообразимыми покупками. Да, после полудня, когда, изрядно подкрепившись, но еще не разомлев от процесса пищеварения и не утомившись, но уже войдя в дневной ритм, мы будем… э-э… что ты скажешь?
Госпожа Тристан. Но ведь он в это время должен быть на работе.
Баарс. Молчите. Стефан сам должен решить, где лежат его интересы, он ведь уже четверть века ходит по земле. Что важнее — богатство ощущений, выявление тайных сил, пронизывающих все пласты живого, накопление умственной энергии или исполнение роли служащего в банке господина Реми, имеющего всего одно отделение? Так что ты выбираешь?
Стефан. Выявление… этих сил…
Баарс. Отлично. Я попрошу господина Реми сделать тебя начальником отдела и определить тебе часы работы в середине дня. Это прибавит тебе веса. Авторитет не вредит молодежи. Тщеславие ускоряет кровообращение. Вообще, Стефан, все гении были тщеславны, как кокотки. Помни, что Эйнштейн двадцать раз в день писал свое имя на стене.
Госпожа Тристан. На стене?
Баарс. Молчите!
Стефан. Ну, «гений» в отношении меня — слишком громко сказано Я написал всего двенадцать стихотворений.
Баарс. Не надо скромничать, Стефан. Твоя тетушка рассказывала мне, что в четыре года ты уже умел вязать на спицах, в двенадцать — безукоризненно играл вальс на скрипке. Потом у тебя была пятерка по родному языку и двойка по математике. И еще ты не любишь футбол. Для меня вопрос ясен. Я чую гения за километр. Вот тебя, например. Иначе ты бы не был моим сыном.
Госпожа Тристан. Я знала только одного гения, но он стоил пятерых и никогда не писал на стенах! Ты, Стефан, похож на него, на великого ван Вейдендале. Особенно вот здесь, у висков. И взгляд похож, когда ты встаешь утром. Проспер ван Вейдендале по утрам смотрел так, будто удивлялся, что все еще жив. Прямо как ты.
Стефан. Да, я тоже удивляюсь каждое утро. (Пауза.) Жаль только, что, кроме вас двоих, никто не хочет читать мои стихи.
Баарс. А Ван Гога признавали? Почему он отрезал себе ухо?
Госпожа Тристан. Просперу ван Вейдендале было сорок один год, когда Кортрейкский симфонический оркестр исполнил его «Элоизу». (Влюбленно смотрит на один из бюстов.)
Стефан (в панике). Сорок один?
Баарс. А что такое сорок один? Конец света? Сколько мне можно дать, а? На сколько я выгляжу? Что бы ты сказал, если бы не знал?
