любовью, запутанной и невообразимой, рядом с которой тоска по Тристану казалась ничтожной. Выбирая Тристана, Либби была еще другим человеком, способным лишь на мелкие чувства, и теперь, когда Тристан отвернулся, Либби отпустила его без слов. Она пошла на крик, потому как теперь казалась себе человеком, способным на все ради защиты выбранной жизни, жизни, включающей не Тристана Кейна, но поместье. Пусть даже Либби сама его чуть не разрушила.
Она устремилась в сторону читального зала, на звуки борьбы. Ощутила присутствие в архивах угрозы. Мельком машинально подумала на Нико, вдруг он встретит ее фразой: «Прикол, Роудс, как будто такая мелочь, как смерть, помешает мне испортить тебе жизнь!», но поняла, кто это, едва увидев его со спины. Этой встречи она и ждала, и страшилась.
– Каллум, – сдержанно произнесла Либби, входя в комнату и видя на полу Далтона с пеной у рта; рядом, не приходя в сознание, билась в припадке Париса. Гидеон тянулся к ее плечу, упав в проходе между нею и перевернутым столом. На его лице застыло умиротворенное выражение, как будто он просто заснул.
– О, ну заебись, – с отвращением произнес Каллум при виде Либби в дверях. – То, что доктор прописал. Мало ты бардака натворила, Роудс?
Да, подумала она. Я все засрала. Ты был прав на мой счет, Каллум, я не создана для могущества. Слишком слаба, чтобы нести это бремя с достоинством. В этом мире я существую лишь для того, чтобы ломать то хорошее, к чему прикоснусь.
Но вместо этого она шагнула ему навстречу. Потом сделала еще шаг. Третий, четвертый – прибавляя ходу и глядя на Каллума с болезненным удовольствием, когда выражение его лица изменилось, когда он побледнел, запоздало поняв, что ему грозит. От удивления он не смог шевельнуться, и Либби врезала ему по морде. Есть! Будто с первой попытки попала из лука в центр мишени.
Он, почти не сопротивляясь, тяжело грохнулся на пол. Либби не сразу поняла, треснула она его просто кулаком или вложила в удар магию. При этом Каллум выронил какой-то предмет, нечто металлическое, и он скользнул ей под ноги.
Присмотревшись, Либби чуть не завизжала от смеха, чуть не затряслась от беззвучного плача. Пистолет, мать его! Пистолет. Прямо чеховское ружье. Атлас, болван, сидел в этих стенах и читал «Бурю», а все это время тут разыгрывался «Гамлет»! Завтра, послезавтра и послепослезавтра Либби ждет одна только месть. Сказка в устах идиота, которой нет смысла кончаться сейчас, когда она зашла так далеко.
Либби подобрала небольшой пистолет, взвесила его в руке. «Держи себя в руках. Эмпаты могут много чего натворить с сильными эмоциями», – предупреждал ее как-то Нико, однако Либби больше не опасалась манипуляций Каллума. Она больше совсем не опасалась Каллума.
Пистолет был холодный, безжизненный. Каллум тем временем сел, держась за лицо; на кармане его окровавленной рубашки висела пара цветных очков. Либби расквасила ему нос, а то и череп проломила. Лицо у него опухало прямо на глазах, искажая иллюзию, так что приоткрылась часть подлинной внешности. Либби уж ждала, что под фальшивыми скулами проступит паутина, а под покрасневшими веками – скрытые бельмами глаза. Оказалось, она мысленно наделила Каллума собственным цветом волос и глаз, какой-то своей, фирменной непримечательностью, и поняла: они ему превосходно подходят. Как будто где-то в глубине души она знала, что в нем живут ее несовершенства.
Либби снова подумала о том, о чем когда-то уже размышляла в стенах этого самого дома, – о том, что каких-то специализаций существовать не должно. О том, что не должно существовать некоторых людей. Она сама не успела сообразить, как хочет поступить дальше, когда вскинула пистолет. В ушах загрохотала кровь. Париса билась на полу в конвульсиях. Веки Далтона трепетали. Гидеон выглядел так, словно никогда уже не проснется.
Она начала это два года назад, и она это завершит.
– Продолжай, – прокряхтел Каллум, улыбаясь сжатыми губами, и в груди у Либби щелкнуло спусковым крючком сомнение.
– Ты на меня воздействуешь.
– Зачем? Ты и так желаешь мне смерти. В этом тебе моя помощь не нужна. – Каллум смотрел на нее с безумной улыбкой. Либби никогда не считала его красивым, но сейчас видела в его лице какое-то вызывающее сострадание уродство: она словно смотрела на свое отражение и замечала все те изъяны, которые наверняка видели окружающие. – Роудс, честное слово, я тебя сейчас уважаю так же сильно, как и ненавижу. Факт.
– Далось мне твое уважение. – Она никогда его не хотела, никогда в нем не нуждалась. Каллум был физическим воплощением всего, что было не так в этом мире. Апатия, неискренность, исключительность… да в жопу, блядь, он же продукт колониализма и геноцида! Сущая бомба.
Либби ждала, что Каллум станет спорить с ней или прельщать, уговаривать, проворачивать свои скользкие фокусы, но он только запрокинул голову и рассмеялся. Потянулся за солнцезащитными очками. Закрыл глаза.
– Роудс, – сказал он, – ты ведь понимаешь, что я всегда видел твои эмоции? Ты всегда была опасной.
– Сейчас-то не лги, – хмыкнула она, огладив пальцем спусковой крючок. – Ты считал меня бесполезной…
– Разумеется. Ведь опасность и сила не одно и то же. – Приоткрыв один глаз, Каллум взглянул на Либби. Лицо у него распухло до неузнаваемости. – Ты всегда была способна на разрушение. Ты всегда была способна на ужасающие поступки. Уж прости, что не счел одно только это впечатляющим. – Он снова закрыл глаза и сложил поверх авиаторов на груди руки, как граф, мать его, Дракула. – Мое убийство достижений тебе не добавит, да и к тому же ты понимаешь, что оно не несет никакой пользы.
Либби думала иначе. Ей казалось, что отсутствие Каллума Новы принесет ощутимую пользу. Ей самой – точно. Хотя бы больше не придется видеть его невыносимо совершенную рожу всякий раз, как она ощутит себя незначительной. Не придется больше представлять, как он словно бы ухмыляется где-то на краю поля зрения в моменты ее беспомощности. И она сможет спокойно жить, зная, что он строил их отношения на ложной вере, будто бы он ее превосходит, будто бы он сильнее, тогда как на деле ей ничего не стоило стереть его в порошок. Развеять как нематериальную иллюзию. Сдуть, как песчинку с ладони.
Зато сейчас красоты в нем не осталось. Этот дом, эта комната – они больше не боялись. Либби вспомнила про красный огонек в углу, про покушение на все, что она с таким трудом защищала. Про то, чему она позволила указать ей смысл жизни. Про человека, которому она столько раз позволяла унизить себя.
Какой-то
