Деда война покалечила. Его мотобот немцы разбомбили у побережья Рыбачьего. На плавающих обломках он и ещё двое матросов добрались до берега и несколько часов бродили по сопкам, пока не наткнулись на красноармейцев. Обмороженный, он потерял обе ноги и до конца жизни уже провел дома, выползая изредка на крыльцо барака покурить и покалякать с соседями. А внук начал знакомство с морем по рассказам деда. Из-за своей неподвижности дед стал хорошим рассказчиком и баловал внука морской «травлей». Умер он, когда Серёге было лет семь.
Отец войну тоже в море провел. Его рыболовный траулер, а таких было несколько, всю войну, несмотря на налёты вражеской авиации, продолжал промышлять рыбку в Баренцевом море. Стране нужна была рыба. И эти промысловики, вооруженные лёгкими зенитками, на свой страх и риск выходили в море, тралили рыбку, перевозили людей и грузы на Рыбачий, и огрызались своими зенитками от немецких крылатых «охотников» за лёгкой добычей. Прошел всю войну без царапинки, но повидать пришлось сверх всяких человеческих возможностей. Пришлось им однажды выходить из Кольского залива навстречу каравану и спасать людей с торпедированного английского транспорта.
Не любил отец такие эпизоды вспоминать. Уже не за долго до смерти отца, в начале шестидесятых Сергей такой случай запомнил. Купили они телевизор. Как рады были старики, ведь в то время телевизоров ещё не у кого не было. В тот раз показывали хронику военных лет. Показывали те самые страшные эпизоды с караванами судов, идущими к нам в Мурманск из Америки. Мать уже совсем больная была, лежала на диване, не вставала. А отец сидел с ней рядом на стуле. Толи рассказывал ей что, толи газету ей читал. И вот, как эту самую хронику стали показывать, они повернулись к телевизору и стали смотреть. А на черно-белом экране беззвучно между идущими судами фонтаны взрывов встают, огромный, на весь экран взрыв взметнулся на палубе одного корабля. Один, другой. Видно с самолета попали прямо в идущий транспорт. И вот уже из воды, медленно погружаясь, как игрушечная торчит корма транспорта. А вокруг, мелкими букашками барахтаются в воде люди. На другом кадре матросы, тоже беззвучно вверх из пулеметов стреляют. А над ними черными тенями проносятся самолеты. И снова борт тонущего судна, и люди, уже совсем не игрушечные барахтаются в черной масляной воде. И тишина, даже комментатор молчит.
Сергей помнит, оглянулся на отца, а тот сидит, локти на коленях, голову руками обхватил и плечи вздрагивают. А мать с дивана потянулась, руку ему на голову положила, и тоже не на экран, а на отца смотрит. И оба молчат. Сергей тогда подскочил и телевизор выключил. Никто ему тогда ничего не сказал, и как будто этого эпизода и не было. Никто об этом ничего не говорил и не вспоминал. А Сергей запомнил.
Отец после войны еще рыбачил. Столько, сколько здоровье позволило. На том же траулере РТ «Краб», на котором и войну прошел. Рыбу промышляли везде, и в заливах, больших и малых, и вдоль побережья, и вокруг Рыбачьего. Рыбы после войны много было. Сказалось отсутствие многолетнего промышленного промысла. А Сергей, сколько себя помнит, старался к отцу на пароход попасть. Постарше стал, стал с отцом в море уходить. Ну не совсем, скажем, в море, но по Кольскому заливу ходил. В те годы треску, пикшу, да и сельдь в заливе брали.
Помнит, как однажды белой, летней ночью их РТ посреди Тюва-Губы на якорь стал. Там всегда база промвооружения была, тралы, сети дрифтерные чинили, или новые получали. Помнит всё, как на картинке, штиль полнейший – зеркало, и тишина. В поселке на берегу доска скрипнет – над водой все слышно. Сопки в розовой дымке в зеркало залива вместе с редкими тучками смотрят. Чайки бесшумно над водой скользят. Какая птица вдруг резко, гортанно вскрикнет, камнем упадет на воду, выхватит рыбку в одно касание и взмахом крыльев уйдет в высоту. А на воде долго круги расходятся. Черные и золотые круги. И опять тишина и зеркало воды. С той стороны бухты, где посёлок стоит весь берег сетями завешен. У причала два-три суденышка без огней, а на сопке в поселке одинокий непогашенный фонарь в пятне золотой дымки.
А почему он тогда эту ночь запомнил? Мужики, и он малец с ними, с борта простой снастью треску ловили. Снастью был тонкий рыбацкий шнур в два-три десятка метров длиной, с поводком из тонкой стальной проволоки на конце, к которому было прикреплено свинцовое грузило с самодельным крючком. Лов заключался в забросе снасти и нескольких подсечках. И огромная рыбина до метра длиной вытаскивалась на борт. Через планширь эти «полена» перетаскивали вдвоём. Несколько бочек пластанной трески тогда засолили. А на камбузе первый улов жарили на огромных противнях. Громадные куски белого мяса. Ох, какая вкусная еда была! Ничего вкуснее он, пожалуй, больше в жизни не ел. Горячее пирожное. С чем это ещё можно было сравнить? Конечно, вкус этот запомнился вместе с белой ночью, зеркалом воды и тишиной.
Далеко в сторону разговор наш ушел. А был он о том, что Татьяна в Сергее нашла. Ну, не романтика, во всяком случае, каких много вокруг было. Сергей был не из тех, кто мчался «за туманом и за запахом тайги». Он уже в мореходке отличался от других ребят серьёзностью и обстоятельностью. Особенно это было заметно в учебе. В морском деле, да и в других специальных предметах для него мало тайн было. Казалось, он просто доучивался, закреплял свои знания. Получал он эти знания, зная, зачем они ему и когда он их применит. Вот такой пример.
У его деда нет, а у отца его уже были тетрадки с промысловыми записями. Для настоящего промысловика эти записи – чистое золото. Велись они не как судовой журнал, а, скорее, как дневник. Каждой тетрадки на год хватало. А уж в ней записывался день, месяц, примерные часы лова, а то и просто «утро»…, или «вечер»…, или «после полудня». По всякому. Записывалось, что в этот день промышляли, какими снастями. Какая ячея у снастей, какая рубашка в трале. Погода, откуда ветер дул, скорость. Обязательно давление. Точные координаты места лова редко писали. Запись была такого характера: «банка такая-то, с юго-западного склона с глубины такой-то на циркуляции поставлен трал и курс траления такой-то. Время траления, в конце улов в килограммах. По территории эти записи покрывали все Баренцево море, восточную часть Северного и часть Карского моря. А по времени они велись без малого тридцать пять лет с перерывом на войну. Те, кто понимает, о чем речь, оценят это боргатство.
Вместе с отцом, основательно, Сергей стал просматривать эти записи, когда в мореходку поступил. Отец воспринимал это как должное, и вместе с Сергеем просиживал над тетрадками, уточняя, вспоминая детали и делая выводы, которые они записывали уже в новую тетрадь. Эти же выводы Сергей умудрялся записывать в свои конспекты, которые вел на лекциях в мореходке. Старика-преподавателя он не раз ставил в тупик своими вопросами. А когда тот, случилось, заглянул в конспект любопытного курсанта, то после минутного рассматривания необычного конспекта попросил дать его для тщательного, как он выразился, изучения. Изучил. Всю «пару», дав курсантам какое-то задание, он сидел у себя за столом, уткнувшись в Сергееву тетрадь. А на перемене, отдавая её, сказал, что ставит ему «отлично» за всю программу, включая диплом. Сказал: «ты, Корольков, нос не задирай, но я уверен, что из тебя выйдет настоящий промысловик, и я вижу в тебе будущую гордость советской рыбной промышленности». Так и сказал. Вот, такого парня выбрала Татьяна.
Глава шестая. Серёгино счастье
Сергей толкнул дверь магазина и окунулся в тепло и музыку. Нравилось ему сюда приходить. Таня работала здесь уже давно, пожалуй, сразу после того, как они поженились. Здесь всегда было шумно, весело и интересно. Большая часть посетителей – молодежь, и сейчас Сергею пришлось дождаться, когда от прилавка Татьяны отойдет шумная стайка девчонок. Те долго что-то выбирали, хохотали и так же шумно ушли к кассе. А Сергей, не вынимая руки из карманов пальто, лег животом на прилавок и потянулся к жене. Таня сделала тоже самое, и они чуть не столкнулись носами.
– Прилавок раздавишь, Сергуня! Чего улыбаешься? Дома был? Нет? А я пораньше встала, картошечки с грибами нажарила мужу, платком сковородочку накрыла. Чтобы теплая была. А ты здесь!… Ну, чего молчишь то?… скажи, что соскучился. Рот до ушей, хоть завязочки пришей.
– Ага! Соску-у-чился, Тань! – замотал головой и закрыл глаза.
И вдруг, перегнувшись вновь через прилавок, посерьёзнев, зашептал, насколько позволяла гремящая из всех углов магазина музыка:
– Слушай, Танюша, а может ты придумаешь что-нибудь? Может тебя кто подменит? Поехали домой? А?
И видно глаза у Сергея были такими, что Татьяна, замахала на него руками, потом сделала серьёзное лицо и, тоже наклонившись к нему, зашептала:
