После Уэсли сравнивала себя со Златовлаской из сказки про трех медведей. Проглотив три тарелки каши и не наевшись, она отправилась на кухню, приготовила еще и опять все съела.
Она продолжала покупать без остановки и, подписывая очередной чек, чувствовала, будто ей безнаказанно сошло с рук убийство.
«Почти пять тысяч долларов! Но я работала как вол! — успокаивала она себя. — Тем более я не трачу столько каждый раз. Как Лана! И вообще, могу я хоть немного побаловать себя? Я это заслужила после всего, что мне пришлось пережить, после того как Майкл меня бросил. Мне так идет новая одежда. Лана права. Кто, как не я сама, станет заботиться обо мне? Четыре тысячи долларов! Но мне удалось отложить довольно много за последние годы. Я заслужила».
Теперь ее квартира стала воплощением самых безудержных фантазий. Вся ванная комната была уставлена баночками, тюбиками, бутылочками и пузырьками от «Киле», «Ла Мер» и «Шанель». Гардероб ломился от одежды самых крутых марок: «Стелла Маккартни», «Трейси Риз», «Хлое», — не говоря уже о бешеном количестве сумочек «Луи Виттон», «Боттега Венета», «Диор». Еще три месяца назад, услышав эти имена, она подумала бы, что они принадлежат девушкам из чикагских районов Саут-Сайд или Уэст-Сайд. Но теперь они стали дороги ей, словно близкие родственники. Гораздо дороже, чем она того хотела. Ее жизнью завладели вещи; ее тело, кожа, даже душа иногда погружались в роскошные ткани, мягкие и сильные запахи, бархатные кремы и лосьоны. С новыми вещами ее жизнь стала теплой и уютной — такой же, как вот это стеганое одеяло «Ральф Лорен».
Но здравый смысл время от времени вторгался в ее новомодное и роскошное существование. Он вел себя словно непрошеный и упрямый гость. Она потеряла контроль над ситуацией, необходимо было разобраться с финансами, узнать, сколько денег осталось. Какое-то время она раздумывала, а не найти ли ей работу на неполный день, чтобы компенсировать постоянный отток сбережений с кредиток «Мастеркард» и «Виза». Идея не давала ей заснуть по ночам и жужжала в мозгу как надоедливая муха: «Ты слишком много тратишь. Ты слишком много тратишь. Ты слишком много тратишь». Пойти работать? Работа явно не вписывалась в ее тщательно продуманные жизненные планы. Она хотела посвятить все свое время занятиям. Уэсли досконально рассчитала, сколько денег придется потратить за время учебы в бизнес-школе, — все до последнего цента. Конечно, это было сделано до того, как она узнала цену дружбы с Ланой. Она не могла больше тратить деньги налево и направо. Но и работа казалась ей не самым лучшим выходом из положения.
Из всех рассмотренных вариантов работу личным тренером Уэсли посчитала менее травматичной. Она уже вела занятия в течение шести месяцев после колледжа, и это было совсем неплохо. Она бегала и по-прежнему находилась в хорошей форме; ей не составит особого труда получить лицензию в Массачусетсе. Она смогла бы заработать достаточно денег, чтобы начать расплачиваться с растущими как снежный ком долгами.
«Уф! Помимо учебы с утра до ночи еще и работа», — поморщилась Уэсли.
Вдалеке она видела дома в Эдгартауне.
«Я могла бы поселиться там, — фантазировала она. — Может быть, когда-нибудь».
Она посмотрела на Лану, оживленно разговаривающую с подругой.
— Боже мой! Мы были в Милане в одно и то же время. Где вы останавливались? — широко распахнув глаза от удивления, щебетала девушка.
Уэсли вздохнула. «Готова поспорить, поиск работы занимает Лану сейчас в последнюю очередь», — подумала она. Это было несправедливо. Лане, которая ничего не ценила в жизни, было дано все. Уэсли же, напротив, чувствовала, что должна вкалывать изо всех сил ради каждой мелочи: стипендия на учебу в частной средней школе в Чикаго, стипендия за достижения в баскетболе в Северо-Западном университете, изматывающие интервью и абсурдные тесты при приеме на работу в «Рисерч ассошиэйтс инк».. У нее не было никакого задела, хотя родители постоянно твердили, как ей повезло в жизни. Теперь она понимала: это не ей повезло, а Лане. Уэсли не сомневалась, что была умнее Ланы, однако это ее не приняли в Браун. Когда в старших классах во время каникул все одноклассники отправлялись путешествовать по Европе или Африке, она либо оставалась на все лето в Чикаго работать в церковном лагере, либо уезжала на пару недель вместе с отцом в командировку на Карибы. Она не играла на пианино, как Лана. Ей очень хотелось, и она просила родителей оплачивать уроки, но Клара Данстер заявила, что в занятиях нет никакого смысла, поскольку дома все равно не было пианино, чтобы каждый день практиковаться.
Она думала, что чувства, не дававшие ей сейчас покоя, уже давно утихли в тайниках ее души и были похоронены там навечно. Не тут-то было. Они всегда вылезали на поверхность во время учебы в старших классах и иногда напоминали о себе в колледже. Казалось, на жизненном пути ей всегда попадались люди, которым было дано гораздо больше. Но что бы она ни делала, чего бы ни добивалась, все равно ей было до них далеко. Она поступила в Северо-Западный университет, получив стипендию за атлетические достижения; а Дженни Матесон выиграла значительно более престижную стипендию за академические успехи. Так было в старших классах школы. Сейчас она вновь чувствовала себя неуверенным, озлобленным человеком. Человеком, которого она с трудом узнавала.
Она ненавидела себя за эти мысли. «Я завидую Лане и ее жизни?» — спрашивала она себя. Этот вопрос мучил ее несколько недель, но она просто не могла честно и откровенно ответить на него. Ей казалось, что все поступки Ланы действуют ей на нервы, а именно то, как она выставляла напоказ свои дорогие наряды, машину, модных и красивых друзей, будто внушая Уэсли: «Ты должна стремиться стать частью этого великолепия. До знакомства со мной ты не жила, а влачила жалкое существование, от которого тебя нужно было избавить».
Иногда при виде новой одежды в гардеробе Уэсли казалось, что она принадлежит не ей, а другому человеку. Ей становилось не по себе от всех этих названий. И не всегда нравилось, как выглядела одежда. Только Лану ничего не смущало.
«Ты должна ее купить. Это же „Миу Миу“».
Уэсли вздохнула. Она не была уверена, что ей нужна такая жизнь.
— Какой ужас! — Лана схватила ее за плечо.
— Что? — Уэсли почти удивилась, увидев стоящую рядом Лану. Ее размышления оказались прерваны.
— Пеони, — ответила Лана.
— Ее зовут Пеони? Я думала — Пенни.
— Нет, Пеони. Ее мамаша чокнутая, а она и того хуже. Парень, за которого она собирается замуж, голубой. Все об этом знают, даже ее мать.
— Тогда почему же… Ладно, проехали.
Ответ на ее вопрос все равно был бы стандартным: «У них не все дома».
Не успела она и слова сказать, как их вновь перебили. На этот раз к ним подошла пожилая женщина, возможно мама Пеони или какая-нибудь родственница. Уэсли постаралась не замечать Лану и ее пожилую знакомую. Расцеловались в воздух и снова завели привычную шарманку: куда ходили, кого видели, где ужинали, что купили.
«Гораздо интереснее наблюдать за синей водой, бурлящей за бортом парома. И слушать ее шум», — решила Уэсли. Она надеялась, что эти люди не окажутся на барбекю у родителей Ланы.
Единственная причина, по которой Уэсли узнала скатерти от «Пратези», заключалась в том, что посуда и постельное белье были ее последним всепоглощающим увлечением. «Когда-нибудь… — мечтала она, — когда-нибудь я буду спать только на „Пратези“». Она была поражена обилием изысканных закусок — некоторые она видела впервые в жизни, — а также вина, еще вина и импортного пива, которое мать Ланы выставила для гостей. Одна мысль об организации подобной вечеринки, поженись они с Майклом, приводила ее в ужас. Теперь у нее как гора с плеч упала. Она никогда бы не справилась.
Едва увидев Элинор Браун, мать Ланы, она тут же ее узнала. Эта женщина сидела с ней рядом в салоне первого класса в самолете на Бостон пару месяцев назад. Однако сейчас, когда Лана представляла их друг другу, Элинор пожала Уэсли руку как ни в чем не бывало — в ее взгляде не проскользнуло и намека на то, что она узнала Уэсли. Уэсли решила не спрашивать, почему она так неласково разговаривала в тот день с дочерью по спутниковому телефону.
Теперь понятно, у кого Лана научилась требовать исключительного внимания к своей персоне. Элинор была такой же. Она задыхалась от радости, приветствуя гостей, пронзительно визжала, нахваливая их внешний вид, спрашивала, как работа и дети. Уэсли такое поведение казалось почти смешным. Мать и дочь играли по одному и тому же сценарию.
Элинор подошла к ней, улыбаясь:
— Уэсли, дорогая. Чувствуй себя как дома. Общайся, общайся, общайся. Здесь есть люди, с которыми тебе, возможно, будет небесполезно познакомиться. — Она подмигнула, дотронулась до плеча Уэсли и быстро направилась переброситься парой слов с пожилой парой.
