Он выл как волк, которому перебило капканом обе лапы, она жалела его искренне, но отдалялась от своего Муси, как кусок льда, отколовшийся от льдины, уплывает…
Как-то ночью он проснулся мокрый от пота и понял, что его Муся больше не его Муся. Все. Конец… Он не закричал от боли, сглотнул ее. Потом сожрал какую-то таблетку и заснул…
Наутро он повторил себе — все! — и приготовился стареть.
Старость должна была прийти еще совсем не скоро, а потому уже через неделю он вернулся на работу, а водитель Вова обзвонил девочек, обрадовав их, что шеф напрыгался.
А еще через десять дней жизнь вошла в свою обычную колею, с радостной улыбкой по утрам, с отцовскими днями, баней три раза в неделю. Он так и не задал Богу вопрос — почему?.. И лишь изредка, проезжая мимо какого-нибудь кинотеатра и видя на афише имя его Муси, он чувствовал на мгновение, как его желудок сжимается. Он отводил взгляд в сторону, глубоко вдыхал загазованную Москву и улыбался широко, как только мог.
О прошлом и будущемВ моем прошлом — итальянец-тенор. Он поет о неслучившейся любви и кажется, что вся моя жизнь — в будущем…
В моем настоящем — истерика маленькой шоу-герлз, которая плачет в микрофон о том, что любовь не состоялась.
В моем будущем — любовь. Состоявшаяся или не случившаяся…
Итальянец умер, а шоу-герлз стала моей женой. У нее случилась любовь, и я всегда укорял ее за это. Не за чувства, то, что пела ложь.
— Работа была такая! — оправдывалась она. — Шоу-бизнес…
Тоска по любви более сильное чувство, нежели сама любовь…
Предвкушение наслаждения куда как мощней, чем само наслаждение.
Это я понимал еще в прошлом.
А в будущем предпочел само наслаждение, усиленное изысканным вином, что бурчало в кальяне, наполнявшим мои легкие крепким дымом.
Я целовал обнаженное тело моей маленькой шоу-герлз и вспоминал итальянского тенора, певшего о мучавшейся без любви душе… Как давно это было…
Я укусил ее за большой палец изящной ножки. Она вскрикнула, как будто от боли… А потом родила мне мальчика Севу…
Я ли не мечтал в юности клонировать себя?
Я плакал в своем настоящем от счастья реализованного наваждения…
А в будущем Сева меня спросил: «Что лучше, реализованная мечта или смерть с взволнованным сердцем»? Я не знал, что ответить. Сказал просто — «все пустое»! Сбудется мечта — гуд, нет — попробуй на смертном одре корчиться с взволнованным сердцем!
— Хорошо, пап.
Существуют бесконечно большие величины — Вселенная, например. Также и малые величины в паритете. Атом делится на что-то там, электроны, типа протоны, и так без конца… И время наше дробиться. Секунда на долю, доля еще на десятые… Тенор никогда не умрет! Его волшебная песня помчится над рекой Вселенной… Там его песня сольется с хором вечно живых теноров, а я буду плыть по небесам в составе оркестра, в качестве исполнителя на треугольнике.
— Блям-блям!
Живи вечно, моя девочка, о которой я мечтал в прошлом, которой не имел в настоящем, и лишь будущее одарило меня по-царски. Юное тело в сухих руках, как рыбка-плотвичка, бьется, радуя прыскающей жизнью. Я мучаю рыбку, не желая отпускать ее в реку, мучаю, сам наслаждаясь свершением мечтаний прошлого, пока плотвичка не засыпает в моих ладонях…
Моя девочка… С тобою я забыл шоу-герлз… Как хорошо жить в будущем!
— Тебе со мною хорошо? — спрашиваю.
— Я счастлива, — отвечает.
Эй, тенор, спой нам на двоих, только для нас, оттуда, где времена дробятся на Вселенные!.. Эй, тенор!.. Тенор!!!
Гад ты, тенор! Тебе там лучше, потому ты молчишь! Когда мы встретимся, я скажу тебе ВСЕ!.. Когда я платил тебе лимон за корпоратив, ты был тут как тут, а сейчас я один… Я — один!.. Сам дергаю за струны гитары, чтобы она улыбнулась.
Она, которая встретит свое будущее без меня, та, чьим прошлым я сам стану.
Я укусил ее за большой палец, как когда-то шоу-герлз… Она не вскрикнула, лишь закрыла большие глаза и все улыбалась в темноте… Девочка Света родилась, похожей на нее… Господи, какое счастье!.. После Севы клонов не хочу!
У нее теперь тоже есть будущее, у моей дочечки Светы… В ее будущем совсем ничего не останется от моего прошлого, или ошметки мифов одни… Придет время, и какой-нибудь несостоявшийся тенор также укусит дочку за пальчик и определит ее настоящее вместе с будущим…
— Блям-блям!
— Дочечка, ты приедешь? — спрашиваю в трубу.
— Конечно, пап… Но не сегодня, ладно?.. Не обижайся, а?..
— А когда? — вдруг заволновался я в замолчавший телефон. — Когда? В своем будущем?.. Но меня-то в нем нет! Я в твоем прошлом, дочечка! У меня сейчас разборки с тенором. Он там все время фальшивит, потому что там ему все по барабану!..
А на треугольнике фальшивить невозможно, и я наяриваю, словно Млечный Путь на пожар вызываю…
— Приезжай, — прошу маму дочери!
— Конечно, дорогой…
Она улыбается мне навстречу, совсем еще любимая, но уже не моя…
— Ты как? — интересуюсь.
— Все хорошо, — отвечает. — А ты? Нашел себе кого-нибудь?
— Ага, — киваю. — Ей двадцать лет, и сейчас она на занятиях в институте.
— Это здорово.
— Она не дает мне кусать себя за пальцы ног! — вдруг признаюсь я.
Та, которую я все еще люблю, что-то хочет сказать в утешение, но я строго сдвигаю брови.
— Я — архив, в котором поместилось все! — с пафосом произношу. — Во мне Бесконечность, во мне — Время, в моем сердце Предвкушение и его же Свершение, во мне — весь шоу-бизнес, Севка во мне, Ты — любовь моя единственная, Светка и эта, как ее, Студентка; Прошлое бурлит в желудке, Настоящее за окном пахнет летом, и Будущее!!!
— Будущего нет, — тихо и просто заметила она. — И прошлого нет, и позапрошлого… Есть только настоящее. Ты никогда этого не понимал!.. Я вышла замуж… За тенора…
Она ушла, а я долго стоял на балконе и хохотал в небеса, приговаривая незлобно: «Ну и сука ты, тенор!!!»
Про первую и гуппиМощные белые сахарные ноги, огромные караваи грудей, губы, наполненные земляничной свежестью, глаза — омуты, открытые всем четырем сторонам света, обрызганное солнцем мягкое тело, способное заслонить собою всю мужицкую Россию.
Где тебя искать, милая, пахнущую Родиной и матерью?.. Где ты, которая могла часами заливаться смехом от незатейливых шуток, найденных меж золотых пшеничных колосьев, запросто держа при этом на пухлом плечике коромысло с сорока литрами колодезной водицы?.. Отзовись, хотя бы шепотом!
Нежная моя, любящая навечно, обвенчанная, радующая высоченное голубое небо ежегодными младенцами, производимыми трудовым чревом! Где тебя искать?..
Где твой след, любимица Дейнеки, изваянная в бронзе, увековеченная в своем неприкрытом естестве, пахнущая свежим потом, перемешанным с запахом молока?
Ты бежишь по васильковому полю, и я вижу, как натягивается на монументальных ягодицах простое ситцевое платье! Ты плывешь через бездонный омут огромной рыбиной, манкой на приманку… Я — рыбак, которому никогда тебя не поймать! Ты — заповедная редкость — русская женщина!..
Прозрачная, почти стеклянная, с огромными детскими глазами, «тростинка на ветру», молодая елочка, тянущаяся к облакам… Почти мальчик, в натянутом на груди платьишке от кутюр. Длинные пальцы с ногтями, с бледными лунками, они могут сжимать тоненькую сигаретку или бокал с «Мартини», держать изысканную черепаховую пудреницу, поправлять чудные, пахнущие французским волосы… Чуть заметные ягодицы, обтянутые тонким, соблазняют проступающей тесемочкой «стрингов»… Твое тело, удивительно гладкое — «бебистайл», объект наслаждения для юношей, которым твой образ подарен фэшн фотографами… Губы цвета иного мира манят мальчиков «эмо». Ты способна украсить жизнь гигантов Вселенной, даже Абрамовича и Трампа. Ты способна оттенить, нет, даже затмить все уродство Мироздания своей неземной красотой. Ты плывешь в бассейне рыбонькой-гуппи, от которой невозможно глаз отвесть! Ты бриллиант души нашей — русская женщина!
Черт, запутался, где русская женщина?!
В фильме «Земля» Довженко, где беснуется обнаженная женская плоть, или на локтевских фотографиях, где женская нагота сама по себе ценность? Фото лобка крупняком, как врата… Только куда?.. Или там и там она, русская женщина?
Первую помню, сколько живу. Слушающую его пьяный бред с широко открытыми глазами, потом несущую его полумертвое тело в сортир блевать, при этом продолжающую пытаться все-таки найти смысл в белой горячке, а потом плюнуть на все смыслы, отмочить философа в коммунальной ванне, обнять, отогреть и просто любить, хрен знает за что… А тебе еще и в харю дадут с бодуна, ты же решишь, что побои от любви большой, а не от ужатия мозга философа…
Ты — Белорыбица — родила Гуппи…
