Цесаревна велела подать одеваться, прогнала парикмахера и уже через час вышла в смежную комнату. Там ее ждали Алексей Разумовский, Воронцов, Лесток и неизвестный царевне смуглый преображенский сержант. Они окружили Елизавету.
— Ваше императорское высочество, беда, — сказал Разумовский. — Гвардия получила приказ выступить на шведов. Слышно, Левенгаупт идет к Выборгу. А этот, — он кивнул на сержанта, — к твоей милости.
— Говори, в чем твое дело, — сказала Елизавета.
— Выслушайте его внимательно, — попросил Лесток. — Гвардия уходит из Петербурга, но не потому, что шведы близко, а потому, что ее уводят из страха перед вами: известно, как преданны вам преображенцы. Сержант Гринштейн доложит вам намерения гвардейцев.
Гринштейн упал на колени.
— Встань, — сказала Елизавета, — и докладывай нам, что знаешь.
Цесаревна, подражая отцу, устремила пронзительный взгляд на сержанта, но нимало его не смутила. Он бывал в переделках и ничего не боялся.
Петр Гринштейн, сын саксонского крещеного еврея, с младых лет торговал в Персии, был взят в рабство кочевыми татарами, бежал к русским, лютеранскую веру переменил на православную, записался в Преображенский полк и стал служить солдатом, ходить в столичные караулы. Бывалый человек, он пользовался доверием офицеров, поднялся в чине до сержанта, но не терял дружбы и с рядовыми. Вовлеченный в заговор Лестоком, Гринштейн вербовал в гренадерской роте приверженцев цесаревны и мог похвастать успехами.
Сержант объявил, что вся гвардия хочет видеть на престоле Елизавету Петровну и готова выступить на ее защиту, что надо поторопиться, пока не спохватились Остерман и генералиссимус принц Антон-Ульрих, муж правительницы, покуда ничего не знает Миних. Уйдет Преображенский полк — будет поздно, неизвестно, многие ли вернутся из шведского похода. Гринштейн ручался за гренадерскую роту Преображенского полка и был уверен, что она легко поднимет остальные.
— Жаль мне вас, дети мои, — сказала Елизавета. — А ну как не улыбнется нам фортуна, что тогда будет? Зашлют всех, куда и ворон костей не заносил.
— Что ж, подождите, пока всех ваших друзей по одному не перетаскают на плаху! — гневно заметил Лесток. — Надобно рисковать, иначе не выиграешь.
— Подлинно, это дело требует немалой отважности, — медленно проговорил Воронцов. — И такой отважности не сыскать ни в ком, кроме дочери Петра Великого, — его кровь свое скажет.
Слова эти заставили Елизавету покраснеть от удовольствия.
— Будь что будет, — сказала она, тряхнув головою, — с моими гвардейцами и с вашей, господа, помощью ничего я теперь бояться не стану. Изготовьте, что требуется, а ввечеру пожалуйте ко мне — и положимся на волю божию.
Она подала руку каждому своему гостю и павой уплыла в спальню.
Заговорщики с тревогой и волнением отсчитывали часы уходящего дня. Делать им, собственно, было нечего. За всех трудился Гринштейн — он говорил то с одним, то с другим гренадером, убеждал, доказывал, обещал — и к одиннадцати часам вечера двадцать четвертого ноября в сопровождении нескольких солдат явился на Смольный двор, к цесаревне.
Все уже были в сборе: братья Разумовские — Алексей и Кирилл, братья Шуваловы — Петр и Александр, Михаил Воронцов, Лесток, — придворные Елизаветы, принц Гессен-Гомбургский с женою, и родные — Василий Салтыков, Скавронские, Ефимовские, Гендриковы — все, кто был близок к Елизавете.
Гринштейн доложил Воронцову, что люди его ждут в казарме.
Воронцов подошел к двери спальни, у которой сидел Чулков.
— Попроси, — торжественно сказал он, оглядывая собравшихся.
Елизавета вышла в шубке, накинутой на плечи.
— Не простудись, матушка, — озабоченно прошептал Чулков.
— Кровь Петрова не мерзнет, — ответила Елизавета, значительно глянув на Воронцова. — Готовы, господа? С богом!
Уступая друг другу дорогу в дверях, заговорщики вышли на крыльцо. Несколько парных саней стояло в глубине двора.
— Подавай! — крикнул Чулков.
В первые сани сели Елизавета, Лесток, на запятках встали Воронцов и Шуваловы. В двух санях поместились Алексей Разумовский, Салтыков и Гринштейн. Следом двинулись остальные. Поехали недалеко — к избам преображенцев.
Караульный солдат перед съезжей избой Преображенского полка забил в барабан тревогу. Лесток выскочил из саней и проткнул кожу барабана. Тринадцать гренадер, прибывших с Елизаветой, разбежались по домам, чтобы поднять товарищей. Гринштейн отдавал им команды. Офицеров в расположении полка не было — они все ночевали в городе, а дежурный командир, шотландец Гревс, не владевший русским языком, был арестован гренадерами прежде, чем успел понять, почему в полку тревога. Елизавета испуганно глядела на толпы солдат, окруживших сани.
— Не медлите, зажигайте их сердца, — негромко сказал Воронцов.
— Что мне делать? — покорно спросила она.
— Скажите им, кто вы и чего ждете от них.
Елизавета встала в санях и сбросила шубку. Стальная кираса, надетая поверх платья, тускло заблестела.
— Ребята, — закричала Елизавета, отчаянно напрягаясь, — знаете ли вы, кто я?
— Знаем, матушка, знаем! — нестройно ответили солдаты.
— Меня хотят заточить в монастырь. Готовы ли вы пойти со мной, меня защитить?
— Готовы, матушка! — закричали гвардейцы. — Мы их всех перебьем!
— Бить не надо, я не хочу крови. Целуйте крест!
Елизавета вытянула из-под кирасы большой нательный крест на длинной, из мелких звеньев цепочке и приложилась к нему.
— Клянусь, что умру за вас, и в том святой крест целую. Клянитесь и вы!
— Клянемся! — отвечали солдаты.
Многие, расстегивая вороты, вытаскивали нательные кресты. Волнение нарастало, и Елизавета ощутила свою власть над толпой.
— Так пойдемте ж за мной, — призвала она, — и сделаем наше отечество счастливым, как при батюшке было, а я вас, ребята, не оставлю. Идем ко дворцу!
Сани цесаревны двинулись к Невскому. Преображенские гренадеры бежали рядом. За ними двигались солдаты других рот, человек с триста.
Совсем недавно фельдмаршал Миних, свергавший Бирона, показал, как нужно поступать в подобных случаях, и опыт его пригодился сторонникам Елизаветы. Поезд цесаревны направлялся к Зимнему дворцу. По пути Лесток с помощью Гринштейна разослал отряды арестовать членов правительства Анны Леопольдовны, и прежде всего — фельдмаршала Миниха.
Где с шумом, где без крика, гренадеры входили в дома Миниха, Остермана, барона Менгдена, Левенвольде, стаскивали с постелей хозяев, накидывали шубы и отправляли под караулом на Смольный двор.
Остерман стал было грозить гренадерам, обругал Елизавету — его избили. Миниху тоже досталось от гвардейских кулаков. Президент Менгден с женой пострадали при аресте — они сопротивлялись гвардейцам и отчаянно ругались по-немецки.
Фельдмаршал Ласси поступил дипломатичнее.
Гренадеры ворвались в дом, разбудили старика, спрашивали:
— За какое правительство ты стоишь?
Ласси ответил осторожно:
— За то правительство, которое находится у власти.
— Тогда одевайся и беги во дворец, к матушке царице Елизавете Петровне!
— Я рад служить крови Петра Великого. Благодарю за извещение, — сказал Ласси и отправился поздравлять новую императрицу.
Зимний дворец не ждал ночных гостей. Гренадеры ввели Елизавету в караульное помещение. Солдаты с восторгом встретили цесаревну.
Анна Леопольдовна и принц Антон-Ульрих спали в своей опочивальне. Гренадер Ивинский подскочил к постели и потащил одеяло.
Елизавета мягко сказала:
— Сестрица, пора вставать!
— Как? Это вы, сударыня, так рано? — стряхивая сон, спросила Анна Леопольдовна. — Но кто с вами?
Она увидела гренадер, сразу поняла все и горько заплакала…
Елизавете принесли маленького императора Иоанна Антоновича, ему шел шестнадцатый месяц. Она взяла его на руки, целуя, приговаривала:
— Бедненький! Ты вовсе невинен, твои родители во всем виноваты…
Свергнутого царя понесли в кордегардию. Следом вели Анну Леопольдовну и принца Антона. Гренадеры разбежались по дворцу, открывали все двери, заглядывали под столы и кровати, — ими овладело любопытство, ничего особенного не искали.
Захватив семейство правительницы, Елизавета уехала к себе. Смольный двор стал теперь средоточием власти. Туда стекались офицеры и сенаторы. Двадцать гренадер на конях отправились поднимать остальные полки, гвардейские и полевые. Бестужев и Черкасский сели сочинять манифест новой императрицы. Ночные часы пробежали скоро.
В восемь часов утра Елизавета в андреевской ленте через плечо начала принимать поздравления особ первых классов империи. Она объявила себя полковником гвардейских пехотных полков — Преображенского, Семеновского, Измайловского и кавалерийских — Конной гвардии и Кирасирского.
