Лес молчал, жаворонки вились в небе, в воздухе жужжали пчёлы. Девушка успокоилась. Она снова села под зонт, охватив руками ноги и положив голову на колени. Время от времени она оглядывалась кругом, как бы спрашивая себя: «Неужели же мне только послышалось? Неужели никого нет?»
Нет. Всё было тихо.
Некоторое время она читала, свернувшись калачиком. Но в эту жару трудно было оставаться в одной и той же позе. Поэтому девушка вытянула ноги, легла на спину и поднесла раскрытую книгу к глазам. Но она всё ещё не могла успокоиться: встала, сделала несколько шагов, прислушалась. Затем она прошлась взад и вперёд и, наконец успокоившись, вернулась царственной поступью, с свободно опущенными руками, красивая и изящная как статуэтка.
Перед зонтом она раскланялась, как бы выступая перед публикой, заложила руки за спину и, гордо выпрямившись, сначала тихо, но потом всё увереннее и громче, начала читать известное стихотворение Димчо Дебелянова:
Я сохраню то первое письмо,что написал тебе — в нём солнца луч горел.Тогда сердечный жар ещё не охладел.Я сохраню его— и каждый день и часВ слезах его читать я буду много раз…
Вдруг Белобрысику показалось, что кто-то к нему сзади подкрадывается. Он обернулся и от неожиданности отскочил в сторону, но тут же расмеялся: перед ним, наклонив голову и готовясь боднуть его рогами, стояла длиннобородая коза.
— Ах, ты-ы-ы… Ты ещё откуда взялась? — Ну, и часовой же из меня! — покачал он головой, сам себе удивляясь, что попал в такое глупое положение. — Ну, пошла вон, пошла вон!
Но коза не думала уходить. Она ещё ниже наклонила голову, и глаза её налились кровью.
«Ты что же, хочешь, чтобы я так и стоял до прихода твоего хозяина?» — уставился на неё Белобрысик, не зная, что предпринять. Коза не двинулась с места.
«Ну, если не хочешь добром!» — возмутился Сашок, и изо всех сил ударил козу ногой в морду. Она испуганно заблеяла и, потеряв всякую охоту вступать с противником в единоборство, выбежала из ворот гаража и скрылась из глаз.
Сашок вспомнил о своих обязанностях. Крепко зажав в руке нож, он занял прежнюю позицию у ворот и, как подобает часовому, стал зорко смотреть перед собою.
Когда он сквозь щели бросил взгляд в сторону «пляжа», девушки уже не было, как не было и её вещей. Белобрысику показалось, что вместе с нею скрылось и солнце. Один только выцветший старый зонт, пошатываясь на ветру, казалось, угрожающе покачивает своей головою.
9
Дом чудес
Павлик прошёл через небольшой вестибюль и с бьющимся от волнения сердцем остановился перед стеклянной вертящейся дверью. Открыв её, он очутился в большом солнечном холле. Как в школьном естественноисторическом кабинете, вдоль стен его стояли длинные столы, заваленные кристаллами, разноцветными камешками и кусками руды.
Сколько уже времени мечтал Павлик попасть в такой мир. В его возрасте каждого влечет к себе та или другая сфера знания, в которой он хотел бы приложить свои силы и с которой мог бы связать своё будущее. Один собирается стать астронавтом, другие хотят быть скульпторами, механиками, мореплавателями. Павлик мечтал о великих открытиях в области геологии, он хотел быть геологом, проникнуть в сердце земли.
Неожиданно оказавшись перед этой богатой геологической коллекцией, он весь загорелся. Он склонился над этими образчиками минералов, готовый схватить их и прижать к сердцу. Дрожащими пальцами он брался то за один, то за другой блестящий камень, кристалл, осколок руды или кусочек редкого металла.
Когда глаза его насытились этим зрелищем и он немного успокоился, Павлик пересёк холл и остановился перед узкой полупритворённой дверью, из которой шёл специфический запах лаборатории. Он не смог удержаться, чтобы не войти.
Это действительно была лаборатория. В одном её углу стоял вытяжной шкаф, а около него, на металлической стойке была прикреплена реторта. На низком столике стояли весы, пробирки, колбы, стеклянная посуда, множество пузырьков с жидкостями.
В противоположном углу, у окна, находился стол, на котором лежали груды книг. Одна из них была раскрыта, и отдельные места подчёркнуты красным карандашом. Павлику попалось на глаза такое место: «…Расстояние от праамёбы до человека бесконечно больше, чем от первичного белкового вещества до первых признаков жизни. Это может подтвердить и геолог. Открытые в пластах земли железобактерии образовались полтора миллиарда лет назад. Это говорит о том, что уже в те времена жизнь…»
«Вот настоящая, чистая наука!» — подумал Павлик. Он сел на стул и продолжал читать.
Но он должен был прервать чтение, так как ему почудился какой-то шум. Он прислушался. Это — откуда они только взялись? — чирикали воробьи и каркали вороны.
«Какие живые существа могут быть созданы лабораторным путём? Само собою разумеется, не искусственный человек, не гомункул, о котором мечтал Парацельс, а потом Вагнер в гётевском «Фаусте». Конечно, и не зверь, не птица, не червячок и даже не амёба. Более того, даже не искусственная клетка, о которой поклонники Ледюка торжественно заявляли, что она уже создана. Нет, лишь некое подобие первого праорганизма, зародыша, некий черновой набросок живого существа…»
Время шло. Павлик прочитал ещё другие отрывки из книги и вышел в холл с тем, чтобы уйти. Тут он заметил узкую лестничку, ведущую на верхний этаж. «Уж если осматривать, то ничего не пропуская», — решил он.
Он поднялся по скрипучей лестничке наверх и по тесному коридору вышел на большую застеклённую террасу. Его внимание сразу же привлекло какое-то длинное дуло, покрытое брезентом.
— Так вот в чём дело… Это орудие! — с досадой и разочарованием подумал он и отдёрнул чехол. Глаза его тотчас же заблестели от восторга. Перед ним стоял великолепный большой телескоп.
— Ах, как чудесно! Как это прекрасно!.. Да это настоящий дом чудес!
Не успел он полюбоваться своей находкой, как услышал странный звук, напоминающий писк или, быть может, скрип дверей. Павлик сжал в руке карабин и спрятался за телескоп.
Прошло несколько минут томительного ожидания. В тишине было только слышно, как древесный червь точит доску.
Снова раздался тот же писк. Павлик вышел из своего укрытия и прошёл в коридор. Он остановился перед узенькой дверцей и приложил к ней ухо. Теперь писк слышался совершенно отчетливо. Павлик осторожно нажал на ручку двери и вошёл. Это была плохо освещённая комната, в которой стоял запах каких-то химикалий. На полу были расставлены чучела препарированных птиц. Ближе к окну Павлик заметил тяжёлую завесу. Он с опаской приподнял её и увидел радиоустановку, которая и издавала услышанные им звуки.
«Вот, по-видимому, откуда передавались те сигналы, которые мы вчера уловили», — подумал он.
На отдельном столике светился экран телевизора. Он, вместе со своими принадлежностями, занимал почти весь угол комнаты.
Вся эта аппаратура представляла для Павлика огромный интерес и в другое время он не преминул бы заняться её изучением, но в этот момент ему пришла в голову мысль связаться по радиотелеграфии со своим родным городом, с домом дедушки Чуда, или же с лагерем.
Прежде всего он попробовал связаться с лагерем, но безуспешно — ему никто не ответил. Тогда он стал упорно выстукивать следующий сигнал:
«Вирта, Вирта, сто сорок пять… Вирта, Вирта!..»
Радиостанция горного городка не замедлила отозваться: «Здесь Вирта, здесь Вирта. Кто там в небесном океане?»
На станции дедушки Чуда вошло в обычай обращаться к своим корреспондентам в эфире с этим, им самим придуманным вопросом. Выражение «небесный океан» ввёл в употребление он сам. Хотя это было одним из его чудачеств, но никто из воспитанников дедушки Чуда ни за что не изменил бы этого, ставшего традиционным, сигнала.
«Пусть скорее подойдет дедушка Чудо. Здесь Павлик».
«Дедушка Чудо у аппарата».
«Сообщаю своё местонахождение. Я без разрешения ушёл из лагеря по важному следу».
Ответ последовал не сразу.
«Немедленно свяжись с лагерной станцией. Откуда передаёшь?»
«Нахожусь на вершине Орлиного Гнезда. Радиостанция на верхнем этаже единственного здания с ангаром для самолёта. Вертолёт…»
Павлик не успел докончить, так как его перебил властный голос, который гневно его спросил: «Кто разрешил тебе войти в эту комнату? Кто ты такой?»
Павлику показалось, что кто-то стоит рядом с ним, и он, растерявшись, прекратил передачу. Но никого в комнате не было, и он в полном недоумении посмотрел на аппарат. На телевизионном экране он увидел худое продолговатое лицо человека со строгими светлыми глазами и проседью в волосах. У него были подняты на лоб какого-то странного вида очки, похожие на бинокль.
