За раскопками в книжных полках меня застал Бальтазар. Я перелопатил шкаф, но ничего не нашел. Грязная тряпка так и осталась валяться в кресле. Я забыл дотереть, теперь пятно въестся в обивку. Спохватился я обо всем этом, к сожалению, в момент, когда Бэл спросил:
— Стю, что за бардак? — и повертел в руке мою чашку, тоже грязную, я не помыл, я забыл… Господи, еще чайник, я грел кипяток, и джезва, в которой я варил кофе.
Я втянул голову в плечи. Был почти уверен, что стремительно приближающийся Бэл ударит меня сейчас. Сзади, по голове, даст подзатыльник. В ушах почудился свист рассекаемого воздуха, перед глазами почти мелькнула рука Хендрики с длинными красными ногтями. Рука матери. Стыд и унижение, тварь, ненавижу, ненавижу…
— Стю! — Бэл стоял сзади, поддерживая мою голову за затылок. Я опирался на него всем телом, я… кажется, падал. Поглядел растерянно на наши отражения в стеклянной дверце книжного шкафа — мой «дикий кот» нахмурен, светло-русые волосы слегка растрепались, но все так же хороши, пахнут медовым шампунем и табаком. Ну и я… Гордость Бухенвальда с грязновато-каштановой шевелюрой, висящей как пакля, в глазах тоска, в руках непонятный клочок бумаги. А на полу какая-то книга с оторванным уголком, наверное, я держал ее последней и уронил. Называется…
Просто блеск, я так распсиховался, что оторвал кусок первой страницы у Библии.
— Спокойно. Спокойно! — он стиснул мои руки. — Не надо никуда бежать.
— Я идиот. Как ты меня терпишь?!
— Я терплю тебя прекрасно и с удовольствием. А вот ты себя, похоже, загнал в глухой угол. Стюарт, тебе не стать частью отряда смерти, если ты будешь бояться. Люди, вещи, прошлое или будущее — признайся, что тебя так напрягает? Ты не совершаешь ошибок, ты допускаешь досадные ляпы. Они смешат меня до поры до времени. Но ляп, допущенный на задании, будет стоить жизни. И не мне, а тебе. А я не готов тебя терять, поэтому никуда не пущу. Лучше запру в чулане. Хотя лучше этим не сделаю, так ты только сильнее уверишься в своей никчемности. А это неправда.
— Правда! — я скривился, наконец-то заплакав. Боже мой. Как же долго я сдерживался… — Я ничтожество. Ни на что не способен. Мной никогда не бывали довольны. Ни в школе, хотя я так старался прилежно писать все тесты и контрольные работы, ни дома, где нянчил младших братьев и сестер. Ручки мазали, оставляя кляксы, карандаши ломались, учителя придирались, а я заикался, теорию волшебным образом вышибало из головы, а иногда я тупил от невнимательности. Братья разбегались кто куда, юркие маленькие лисята, со стороны это выглядело трогательно, но мне влетало по первое число за перевернутую мебель, рисунки на стенах и кашу в материной косметичке. Я убегал за город, в лесополосу Аркадии, ища покоя, отдыха от шума и напряжения. Хотел, чтоб за мной не шпионила ни единая пара глаз, чтоб меня не дергали, не издевались… не били. Я ненавижу детей. Я… ненавижу себя. То есть… я снова ненавижу себя. Полгода все было хорошо. Я начал забывать старое и плохое, я начал понимать, что нахожу себя и прихожу в себя, я даже поверил, что гожусь на что-то. А тут…
— Стюарт, бардак не преступление. А маленькое замечание не может быть приравнено к суровому наказанию. Научись воспринимать мир правильно, — Бэл взял меня за плечи и крутанул лицом к себе. Поднял нахмуренные брови. — Ты плачешь… заставляя меня брать на себя вину всех твоих обидчиков. Что ж, я возьму. Я должен быть рядом. И вылечить тебя от болезненного страха.
Он оторвал меня от пола, подхватив на руки, он… поднял меня так высоко, что макушкой я почти достал до потолка комнаты.
— Ты вырос из мальчика, тебе больше не нужна мама. Ни мамины советы, ни мамины побои больше не являются индикатором твоего поведения. Я догадался уже, что отца ты не знал. Стюарт, я не смогу восполнить пробел в твоем воспитании, поэтому ты должен наверстать упущенное сам. Все, что я могу предложить — это повести тебя дальше. С прошлым ты или разделаешься, или застрянешь в нем до гробовой доски. И тогда я верну тебя туда, откуда взял. И, возможно, тебя возьмут помощником бармена во «Freezing point»¹. Каждую пятницу «дикие кошки» устраивают в нем «дикие ночки». Тебе придется смириться с участью обслуживающего персонала тех, одним из которых ты стать не смог. Справишься? О, я вижу, ты не знал, что бар — точка на карте наших дислокаций.
Я стиснул зубы, сдерживая рвущиеся наружу эмоции. Мне нужно совсем немногое, чтобы обуздать себя. Капелька уверенности в собственных силах, капелька гордости и крошечная капля того чувства, которое разбило бы мое ужасное одиночество. Я закрыл и открыл глаза, стряхивая слезы с ресниц. Они шлепнулись на голову Бальтазара, и он поставил меня на твердую землю.
— Ну скажи что-нибудь, Стю. Вычеркнув из блестящей речи чашку, книжку и кресло в таких пятнах, будто ты, читая, не добежал до туалета, — договорив, он поймал мою робкую улыбку и улыбнулся сам. Прикоснулся к губам. Не поцелуй, нет… Будто обмен дыханием. Жаркое и сухое дыхание, выжигающее из меня остатки плача.
Я люблю тебя, Бэл. Я хочу сказать именно это и не могу. Я понял только что. Я начал лечиться от страха, едва открылся тебе. Все, что ты делаешь для меня, бесценно. И мое одиночество уже отступило, просто я не дал себе труда заметить это сразу. Я не нытик. И не хочу больше ныть, никогда.
— Я хочу, чтоб мной гордились. Чтоб ценили. Я знаю, что это неправильно, и оценить себя я должен сам. Но до тех пор, пока у меня такая фиговая самооценка, я нуждаюсь в поддержке извне. Я хочу поехать на новое задание. Я не провалю его ни при каких обстоятельствах. И по окончании я хочу услышать, а не догадываться, что все сделал превосходно. Хочу знать, что ты мной гордишься. Даже если я опять завалю из винтовки какого-нибудь жирного индюка в безвкусных шортах с расстояния в два километра.
— Я не похвалю тебя. И не скажу, что ты молодец. И по голове не поглажу. А потом я и вовсе перестану сопровождать тебя на выезды. Ты будешь делать все самостоятельно, скрипеть мозгами, оценивать риски, не мазать и быстро сматываться. Освоив пистолет, возьмешься за нож. После ножа научишься убивать и выводить из строя голыми руками. И гордиться никто не будет. Более того — знать никто не будет, кроме нас в ELSSAD. Нравится такая жизнь?
— Да.
— Отлично, — он медленно провел языком по мочке моего правого уха. — Я соврал. Местами. Ты будешь моей гордостью. Если сейчас же влезешь в форму, которую я тебе принес.
Комментарий к 8. Бардак
¹ «Точка замерзания» - название бара на нулевом этаже хайер-билдинг, упомянут Винсентом ранее.
========== 9. Книга ==========
Самолет через полчаса, на детали, как всегда, нет времени. Вещь, заставившая меня прыгать от радости, была самой простой из трех видов формы в ELSSAD, выдаваемых бойцам. Я изучал их на втором занятии нашей основной дисциплины.
Форма первого типа, «выходная», имеет средний коэффициент защиты и удобства, зато она самая легкая и в ней можно ходить куда угодно, не снимая. Надев ее и застегнув потайные молнии, я подумал, что бойцы весьма избалованны, ведь если она считается наименее удобной, то страшно подумать, какую степень комфорта обеспечивают другие типы. Я будто голый… Полусинтетическая ткань легла, как вторая кожа, уже через минуту я перестал ее ощущать. Хлопаю себя по карманам, чтобы убедиться в наличии одежды. Бэл посмеивается. Он-то давно привык.
— Я не выгляжу как педик? — сорвалось у меня нечаянно.
— Ты выглядишь как мой напарник. И форма вовсе не обтягивает зад так сильно, как ты думаешь, перестань вертеться. Мы убийцы, а не танцоры балета. И это — наш знак отличия от мирных обывателей. Примеряй обувь, я брал твой размер на глаз, и поехали.
С глазомером у Бальтазара все в порядке. Ботинки «дикой кошки» сели на ноги как влитые и больше не пугали. Мне даже понравилось то, что отразило зеркало. Мой мотоцикл сменил пол, перекрасившись в темно-синий цвет и немного увеличившись в габаритах, а в аэропорту Гонолулу нас пропустили вне очереди, минуя паспортный контроль и проверку багажа. Федеральные удостоверения ELSSAD будут покруче дипломатических паспортов — догадался я, но промолчал, как обычно.
