А теперь предлагает ему вспомнить те славные времена в красках, за пивком в компании бывшего кореша.
Андрей сидел напротив с таким бессовестно дружелюбным видом, что на какие-то секунды Егору аж стыдно стало за собственное отношение к «подарку» судьбы, без предупреждения свалившемуся ему на голову прямо посреди гигантского «муравейника» – столицы бескрайней родины. Трёп «ни о чем» продолжался уже битый час: бывший друг живописал масштабное полотно о том, как сложилась его жизнь, Егор же предпочел ограничиться набрасыванием общих штрихов. И никто не решался перейти к главной теме. Дрон не выдержал первым.
— А помнишь, как я тебя вилкой в шею ткнул? — отхлебнув из остывшего стакана наверняка успевшее выдохнуться пиво, выпалил он.
— В ключицу, — поправил Егор, криво усмехнувшись. — И тут же сам огрёб кипятка в ответ. Извини за это. Я вообще тогда не одуплял, что творю.
В его стакане плескалась «нулёвка» – тот самый секс ради секса, Альпы в противогазе, детское шампанское. В общем, жалкая имитация чего-то стоящего. Возможно, поэтому расслабиться, в отличие от собеседника, и не выходило. Келоидный рубец на Андрюхином левом предплечье – свидетельство детской жестокости – в глаза кидался.
— Да не парься, кто одуплял вообще? — отмахнулся Дрон. Да уж, что есть, то есть. — Или ты, или тебя, все это понимали. Амира помнишь?
— Ростиямова?
Ну откуда все эти фамилии в его голове спустя столько лет? Откуда?! Оттуда. Он с ними в могилу ляжет.
— Ага. Сгинул! — с жаром воскликнул Андрей. Вот не скажешь по его лицу, что этим фактом он опечален. — Пережрал палёнки и всё! Привет, мама, привет, папа. В двадцать два, прикинь?
Егор промолчал: пока ничего нового – он наслышан о том, что с ними всеми здесь происходит. А Ростиямову такая доля светила с самого начала: на вершине их лестницы Амир чувствовал себя чересчур хорошо. Это означало лишь одно – крайне высокую вероятность, что новые правила окажутся ему не по зубам.
— А Альфию? — пошел по головам Андрей.
И Альфию он помнит, кто же из парней не помнит Альфию? Совершенно безотказная деваха без мозгов. Давала всем без исключения, молокососов премудростям любви учила. Спину обдало волнами ледяных мурашек: девчонка хоть и дура дурой, может даже с какими-то отклонениями, но безобиднее человека в этой своре точно было не сыскать. И безотказнее…
«Тоже?..»
— Тоже в ящик сыграла, — не дожидаясь ответа, подтвердил Дрон страшную догадку. — Сожитель кокнул. Четверо, блядь, детей к двадцати пяти. Младшие – с ВИЧ. Угадай, где они все теперь?
«Прекращай…»
— Андрюх, закругляйся… — взмолился Егор, запуская в волосы обе пятерни и вдавливая ладони в виски. Хотелось завыть. — Я две трети своей жизни потратил, чтобы всё это забыть. До пятнадцати, как дурак, мечтал о той штуке из «Людей в черном», которая память стирает. А вот нихуя. Мне, блядь, до сих пор кошмары снятся. А на тебя посмотреть, так заподозришь, что ничего интереснее с тобой не случалось. Зачем тебе вся эта информация? Легче тебе от неё, что ли?
Понимающе ухмыльнувшись, Андрей пожал плечами. Пачка сигарет в его руках рассеянно гуляла с ребра на ребро, а Егор исподлобья следил за этой манипуляцией. Перекурить хотелось просто до одури. Эту привычку не искоренить, он дымит, сколько себя помнит. Если не считать воспоминаний и клички, сигареты, пожалуй, единственное, прихваченное с собой в этот мир и так с ним и оставшееся. Не самое страшное, кстати, что можно было бы прихватить.
— Ну, прости, чувак. Это просто дело привычки: хочешь не хочешь, а судьбой наших интересуешься, — неопределенно повел Андрей плечами. — Ну и, знаешь, дополнительный стимул появляется. Я вообще тебе так скажу: вот вроде мы с тобой счастливчики, да? Вырвались? А так посмотреть – что в тебе есть какой-то стержень, что во мне.
«Стержень…» — повторил Егор мысленно. Да, он. Внутренний бунт. Упрямый отказ признавать себя частью круга, частью гетто, отказ подчиняться их законам. Желание чувствовать другое. Желание средний палец судьбе показать, зубами у неба выгрызть то, что остальным досталось просто так, по факту рождения. Его убедили, что он – белая ворона, он и вел себя как белая ворона: вопреки логике. Чем беспощаднее они давили в нём волю, тем агрессивнее он сопротивлялся. Чем настойчивее требовали смирения, тем отчётливее и громче звучал его протест. Чёрт знает, откуда этот «стержень» мог взяться в человеке, не помнящем иной жизни. Чья кровь по венам бежит?
Если бы всякие там старички-специалисты только представляли градус отторжения и размах душевного мятежа их подопечного в тот период, подопечный бы вмиг превратился в «диковинную зверушку» для будущих исследований. В уникальный образчик представителя замкнутого социума. Но подопечный на тех сеансах был немногословен.
— Нашел кого? — тактично поинтересовался Андрей.
Егор отрицательно покачал головой. Болт он на это клал. Его не искали, и он не искал.
— А чё?
— По хрен мне.
Болт. Большой, толстый, длинный болт. От Москвы до экватора.
— А я нашел. Уже давно, — выдохнул приятель, горько усмехаясь. — Но сил сходить не наскрёб.
— Давно? — вяло переспросил Егор.
— Да сразу. Тётка моя подсказала.
Не ходил Андрюшка. Неудивительно: на хрен это унижение терпеть? Чтобы что? В глаза посмотреть? Если бы Егор остался в Чесноковке, то, может, рано или поздно и попробовал бы размотать клубок и раздобыть данные. Хотя какие на него могут быть данные? И тем не менее… Кто знает, чем кончилось бы, останься он там. К счастью, мать с отцом лишили его вариантов: собрали чемоданы и вперёд. И делалось это вовсе не для того, чтобы он потом своими ножками в прошлое возвращался.
«Или Дрон их потерял?.. Может, он могилу нашел?.. Блядь… Не помню…»
— Помнишь деление на командиров, шестерок, чушек и опущенных? — внезапно оживился Анрюха. — «Пиздец у нас сленг в ходу был. Как у зэков…». — Так вот, если смотреть, как у наших сложилось, ну, у тех, про кого я что-то знаю, то самыми приспособленными к жизни оказались чушки. Командиры кончили плохо, свита их тоже на дне где-то, про опущенных ничего не знаю, разве что… про Пашку. Помнишь? — уточнил он чуть дрогнувшим голосом.
По выражению лица Андрея стало кристально ясно: новости последуют плохие или очень плохие. Стало совсем тошно. Сколько же можно? Помнит. Пашка чуть ли не единственный в их кругу, к кому Егор относился с искренней симпатией и от кого не знал вообще никаких проблем. Ну и от Дрона ещё не знал. Они трое – он, Дрон и Пашка – держались друг друга интуитивно, по принципу рожи. Пашка чуть ли не единственный, с кем можно было открыто поговорить, не боясь, что после тебя сдадут с потрохами. Ну и с Дроном. Пашка. Забитый тихоня, униженный кодлой за молчаливый бунт против главаря. У Пашки Егор книжки стрелял, а где их брал сам Пашка, он без понятия. Существовали обоснованные причины подозревать, что Пашка откуда-то их таскал. Попросту говоря, воровал. Эти хрустящие странички с картинками до сих пор стоят перед глазами. Выцветшие. Как и всё его прошлое до этого момента.
— Дрон… — простонал Егор. Воспоминания прорвались в голову через открытые шлюзы. Возведенная и сдерживающая их больше двадцати лет плотина пала смертью храбрых.
— И цыганка наша тоже откинулась, — «Тоже… И Пашка, значит…» — Ну, свою смерть она сама себе нагадала, сама же и… — Андрей осекся и поменялся в лице. — Бля! Я забыл совсем! Сорян! Ну не сбылось же всё равно!
— Еще не вечер, — возвестил Егор угрюмо. — Заканчивай. Давай о чем-нибудь еще с тобой поговорим, о чём угодно. А об этом хватит. Я два года в завязке, но чую, что такими темпами развяжусь. Уже начал.
Андрей с сомнением покосился на Егора. Да, оба «чушки», они, тем не менее, отличались друг от друга уровнем принятия: в Андрюхе его было словно чуточку больше, и рассуждения о том времени давались ему легче. Андрюха в котёл попал гораздо позже, а выдернули его оттуда пораньше. Может, в этом всё дело?
