«Твои мысли пахнут совсем не так, как слова. И это слышно». Ульяна хотела бы сказать это ему прямо в глаза. Но не может. Потому что страшно спугнуть, страшно потерять возвращенное расположение, что бы там Аня ни говорила ей о её значимости. Особенно поэтому. Уля знает, что утверждение о несоответствии запаха мыслей и слов справедливо и по отношению к ней самой: Юлька, Вадим и Аня обо всем догадались, несмотря на её уверенность, что она ничем себя не выдает. Оно применимо к человеческому существу в целом. Что вынуждает людей прятать всё в себе? Почему они такие скрытные? Потому что не доверяют? Считают, что другой не сможет понять ворох их чувств и мотивов? Боятся показать, что могут быть слабыми? Что потерялись? Страшатся отверженности? Осуждения? Почему он её тогда оттолкнул? Кажется, ответ на этот вопрос она не получит никогда.
В узком кругу её знакомых есть еще один человек, которого можно спросить, почему он такой. Ярчайший образчик замкнутости. Тайна за семью печатями. Больше недели прошло с его последнего «привета», в котором прозвучали сдержанные извинения за резкий тон последних сообщений. Восьмого августа вечером то было – они с Егором как раз домой вернулись после несостоявшегося общения с полицией. Она тогда ответила: «Всё ок, всё по делу. Не парься». И с тех пор опять ни слуху от него, ни духу. Ощущение, что их общение вот-вот сойдет на нет, становилось явственнее с каждым днём. Он крайне редко писал сам, количество таких случаев можно пересчитать по пальцам одной руки. Ну, что это означает? Как бы неприятно ни было признавать, означает одно: в его жизни она по-прежнему не играет роли. Есть и есть. Нет – не потеря. Думать об этом оказалось горько, но… Нужно смотреть правде в глаза: ты в принципе не пуп земли. Осознание и принятие данного факта сильно облегчает существование. В конце концов, в её собственной жизни реальную значимость имеют всего несколько людей.
09:13 Кому: Том: Привет. Как дела? У меня к тебе вопрос, можно?
Отложила телефон с мыслью, что ответа ждать час-полтора, а значит, можно попробовать сосредоточиться на опостылевшей работе. И, кстати, решить, наконец, вопрос с отпуском. На календаре середина августа, к бабушке хотелось бы поехать в начале сентября, а значит, осталось каких-то три недели. Билет Ульяна уже присмотрела: туда седьмого сентября, обратно – двадцатого. Решила: если в офисе дадут добро, напишет заявление на отпуск, откажут – на увольнение. И в тот же день купит. Маме сообщит по факту. Юлька и Егор о Камчатке уже в курсе. Ну и всё. Как два пальца об… В щель закрывающейся двери. От понимания, что речь идёт о двух неделях без него, сердце начинало трепыхаться в предсмертных муках. Сердце изнывало наперёд.
Мозг на работе фокусироваться не хотел. Теперь мысли переключились на отца, с которым они договорились встретиться сегодня в четыре. Он сам предложил и время, и место, а она не стала возражать, подумав, что работу всегда можно перенести на вечер. Папу Уля не видела уже очень давно. Лет восемь точно. Сначала он еще пытался как-то поддерживать с ней контакт, но к общению существовало определенное препятствие – сама Уля к этим контактам отнюдь не стремилась, расценивая его поступок как предательство. Брошенные, они не собирались делать вид, что всё в порядке. То есть алименты до Улиного совершеннолетия мама от него принимала, а на порог лишний раз не пускала. По телефону разговаривала неохотно, дома старались о нём не вспоминать, а если и вспоминали, то… Ну не о покойном же? Если вспоминали, то мама не упускала возможности впрыснуть новую дозу яда, а Уля не пыталась возражать даже внутренне. Столько слёз пролито после его ухода! Тазы, вёдра! И без того редкие встречи со временем сошли на нет – Ульяна осознанно вычёркивала папу из жизни, потому что он вычеркнул их. Потому что от неё отказался. Потому что их свидания и мысли о его «кризисе» продолжали приносить с собой невыносимую боль и ничего кроме. Потому что они как-нибудь сами… Ей не нужны были эти жалкие подачки, обойдется без отцовской любви.
И тем не менее его номер зачем-то сохранился в телефонной книге.
Почему вдруг спустя столько лет вспомнилось об отце? У него там наверняка всё в ажуре: молодая жена, детки подрастают, двое, может, уже и трое. Почему? Всё Егор. Его слова о том, что семью надо беречь, пока она у тебя есть, не идут из головы с той самой минуты, как слетели с губ. Его взгляд каждый день стоит перед глазами. Той ночью, после прогулки к «Академической», она впервые за долгие-долгие годы подумала, что надо бы позвонить папе, и с тех пор редкий вечер проходил без возвращения к этой мысли. А еще… Еще тот парень на мосту… Она помнит каждое сказанное им слово, его лицо, его горе. Помнит, о чем говорил с ним Егор.
Было же… Когда-то в их с отцом отношениях было много любви, тепла, заботы и смеха. В основном по выходным, в основном, когда он работал в Москве, а не на бескрайних просторах необъятной родины, и всё-таки. И пусть теперь формально он не семья, но десять лет из минувших двадцати четырех этот человек являлся неотъемлемой частью её маленького мира.
Немножко нервно. Да что там, очень! Отец сильно взволновался, услышав её голос, а уж когда понял, что она хочет встретиться, вообще растревожился не на шутку. Треснувшим вдруг голосом сообщил, что уже в понедельник возвращается из длительной командировки в Хабаровск. А робко озвученную мысль отложить свидание отверг наотрез, пообещав приехать в кафе прямо из аэропорта, не заходя домой. Кафе выбрал местное, чтобы Ульяне посреди рабочего дня не пришлось тратить время на дорогу. Сколько времени на мотание по городу придется потратить ему самому, она не имела ни малейшего представления.
Как и не представляла, о чем они будут говорить спустя столько лет. Наверное, начнётся все с классического: «Привет, как дела?», а дальше – ступор. Как это часто и бывает, когда люди не видели друг друга сто лет. Но ей хочется на него посмотреть. Без укора и звучащих в голове обвинений. Они исчезли вдруг и внутри стало так тихо. Наверное, он сильно постарел. Наверное, поправился, поседел. А может, всё такой же статный и подтянутый. В детстве Уля гордилась своим отцом, мечтала походить на него. Он рассказывал так много интересного о большом-большом мире, раскинувшемся за пределами их дома и дворовой площадки. Он всегда занимал её сторону, у него она искала понимания, успокоения и совета. Он был ей примером для подражания. Пока не ушел. Как пройдет сегодня? Неизвестно. Но когда она рассказала Егору о скорой встрече с отцом, он вполне добродушно усмехнулся, отметил, что дело хорошее, и попросил передать «дядь Вове» привет.
10:35 От кого: Том: Привет. Дела все интереснее и интереснее. Давай свой вопрос.
10:37 Кому: Том: Как так получилось, что я до сих пор не знаю твоего настоящего имени, а ты моего? Тебе всё равно, с кем ты общаешься? А вдруг мне восемьдесят? А вдруг я какой-нибудь сантехник и зовут меня Слава? Мы даже фотками за это время не обменялись. Почему ты такой скрытный, Том? Вопросов получилось больше одного, извини)
Оправила и откинулась на спинку стула. Удивительно: два месяца назад она боялась показаться навязчивой, боялась выглядеть человеком, сующим нос не в свои дела. Боялась, что её неуемное любопытство положит их общению конец. Нервничала, когда он долго не отвечал, переживала, что могла обидеть. А сейчас… осмелела. И с чем это связано – непонятно. Может, с постепенно пришедшим пониманием, что раз уж он до сих пор не послал её в дальние дали, то уже и не пошлет. Может, ушел страх разочаровать. А может, на фоне её новой реальности остальное стало казаться несущественным. Мишурой.
10:45 От кого: Том: =) Давай по порядку. 1. Обезличенное общение мне нравится – оно в каком-то смысле более честное. Если уж интерес возник, то можно быть уверенным, что он искренний. Собеседник не ведется на внешние атрибуты. 2. Сколько мы с тобой общаемся? Полгода есть? К никам уже привычно. Давай так: как увидимся в реале, так и представимся друг другу, ознаменуем новый этап =) Ты можешь оказаться сантехником Славой (занятная, кстати, книга), я могу оказаться школьницей в пубертате. Предлагаю сохранить интригу до встречи, раз уж так вышло.
