Мама все больше пила. Я прогуливала учебу, подрабатывая в магазине неподалеку от дома, в прачечной в соседнем районе, в автомастерской на должности «принеси-подай». Дэвин уже тогда занимался чем-то противозаконным и пытался помогать нам деньгами. Я не брала, предпочитая работать с утра до ночи. Нет, не осуждала его за способ пропитания, но и не могла примерить такой доход на себя.
А потом в нашу школу перевелась Джилл. Ее родители обанкротились и переехали в наш городок.
Она тоже ходила в библиотеку.
Джилл обижали. Издевались словесно, а иногда даже били, не принимая в свой круг ту, кто так сильно отличалась от них и не стеснялась этого. Джилл не умела драться, не могла постоять за себя, но и подстраиваться под окружение не желала. Что ни говори, она была смелее меня.
Я стала ее телохранителем. Несколько драк – и от моей новой подруги отстали. Посмеивались над моей странной симпатией к ней, но отстали.
А однажды Джилл вычитала в каком-то журнале о молодежном движении, борющемся за сохранение окружающей среды, и узнала, что ими намечается акция протеста в Ромеро.
Нам было по семнадцать. Мы сорвались с места и поехали в столицу. Подруге денег на дорогу дали родители. Я – потратила на путешествие последние сбережения.
«Голая» акция протеста оказалась веселее, чем я предполагала, поддавшись на уговоры Джилл. Думала, придется скучать в толпе чудиков с транспарантами в руках.
А вышло, как вышло.
Облава, устроенная копами, побег и… внезапно распахнувшаяся дверь дома в одном из богатейших районов столицы, где простым людям не место.
Так в моей жизни появился Ник Валентайн.
С ним было просто. С ним всегда было просто. С первой встречи – будто мы знакомы тысячу лет.
В тот день в доме Валентайнов меня приняли с распростертыми объятиями. А мать Ника, милейшая и самая красивая женщина из всех, кого я когда-либо видела, лишь улыбалась и не задала ни единого вопроса, когда я заявилась к ужину в одежде ее сына.
А после мы с Ником отправились на поиски моей подруги, и выяснилось, что ее таки арестовали.
Поход в полицейский участок, переговоры с представителями власти, оплата залога – все это мой новый знакомый взял на себя. Я только ходила следом. Обещала вернуть ему потраченные деньги, а он лишь отмахнулся. Сказал, что ему их подарили родители на новый флайер, но его устраивает и старый. И наотрез отказался записывать меня в должницы.
Когда мы с Джилл уезжали домой, Ник попросил у меня номер, по которому он смог бы со мной связаться. А у меня даже не было коммуникатора. Тогда он подарил мне свой.
Я краснела и отказывалась, но новый знакомый был настойчив и так улыбался, что у меня подкашивались ноги. В итоге он убедил меня взять его старый аппарат, уже несколько месяцев пылящийся в ящике, так как Ник приобрел себе новый.
Хорошо помню этот коммуникатор. Небольшой, но очень удобный, с множеством функций, на потертом кожаном ремешке.
Ник заверил, что аппарат уже старый и стоит сущую мелочь, поэтому мне нечего стесняться. Я поверила, дура. Взяла.
А когда приехала домой и вошла по нему же в сеть и ввела в каталог название модели, выяснила, что цена этого аппарата больше, чем нашего домика на окраине. Если бы я продала такой коммуникатор, даже на поношенном, потертом ремешке, то могла бы жить и не работать целый год.
Не продала. Носила еще лет пять, не снимая и не думая о покупке нового.
Сняла, лишь когда аппарат сломался, а мастер развел руками и сообщил, что ремонт невозможен.
Ник звонил мне, писал, несколько раз приезжал – у него был личный флайер, подарок родителей, и ему не составляло труда преодолеть полпланеты, чтобы просто поболтать. Пара часов в пути – подумаешь.
Мы могли разговаривать часами. Смотреть фильмы, валяясь перед телевизором (если оказывались у него, у меня телевизора по-прежнему не было), биться подушками, гулять.
Никаких любовных отношений. Дружба в чистом виде.
У него тогда была девушка, у меня – Дэвин. Ник нравился мне как парень, но я не допускала и мысли, что между нами может быть что-то кроме дружбы.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
Я смотрела на свою мать, личная жизнь которой не сложилась, на подруг, то и дело склеивающих алкоголем разбитые сердца. Одна из моих одноклассниц в тот период перерезала себе вены из-за того, что ее бросил парень. Девочку не спасли. В моем сознании прочно поселилось убеждение, что любовь все портит, а расставание неминуемо. А дружба… ее можно постараться сберечь.
Не знаю, в какой момент мечты малознакомого парня, любителя хвойного шампуня, стали и моими. Его мать была светской львицей и меценатом, отец – владельцем крупной промышленной фирмы. Их сыну хотелось добиться чего-то самому, и он выбрал службу в полиции.
Помню, как смеялась и крутила пальцем у виска, когда он поделился со мной своими планами. И глупо моргала, закрывая и открывая рот, когда Ник вдруг спросил, почему бы мне не попробовать поступить вместе с ним, ведь я все равно не определилась с тем, чем займусь после школы.
Сперва бредовая идея стала обретать вполне отчетливые очертания. Мать в очередной раз забрали в реабилитационный центр из-за передозировки. И я решилась. Мы с Ником съездили на первые отборочные испытания, и я загорелась поступлением не меньше, чем он.
Ник был моим якорем, моей поддержкой. С ним я стала увереннее, с ним я поверила в саму себя.
Мы поступили. Переехали в столицу. Джилл тоже. Ее приняли в местный университет, и мы вместе с ней сперва снимали комнату, затем квартиру. Стипендии хватало и на арендную плату, и на помощь уже не способной работать матери, и на ее лечение.
Ник всегда находился рядом. Я была частой гостьей в его доме. У него появлялись девушки, у меня – парни.
Мы были друзьями.
Командой.
«Ник-Ник» – так нас прозвали еще в академии. Николс и Николас, не разлей вода, друзья на всю жизнь.
Когда Колетт Валентайн озаботилась нашими отношениями и вынудила меня пообещать ей, что у нас с ее сыном никогда ничего не будет, помимо дружбы, между нами на самом деле ничего, кроме нее, не было.
Или я так считала.
Ник был для меня недосягаемым идеалом. Я возвела друга на пьедестал и тихонько завидовала его часто сменяющимся пассиям, но никогда даже в мыслях не ставила себя на их место.
Однако, как оказалось, миссис Валентайн знала своего сына куда лучше, чем я.
Отношение Ника менялось на глазах. В какой-то момент он начал за мной откровенно ухаживать. А я усиленно делала вид, что ничего не замечаю. И вела себя так, пока Ник однажды не сказал напрямик, что любит меня, и далеко не как друга.
В тот день мы серьезно поссорились. Я обозвала его лжецом и лицемером. А на следующий день решила сделать вид, что ничего не произошло.
Тогда мы еще учились. Я работала как проклятая. Лучший курсант года, лучшие результаты потока. Соревнования, конкурсы – я побеждала и упивалась своими победами. Хотела доказать себе, что достойна того, что у меня есть. Что могу.
Ник осаждал меня, как крепость. Ухаживал, оказывал всевозможные знаки внимания, далекие от дружеских. Безумно хотелось сдаться, но вместо этого я ушла в глухую оборону.
Мой юношеский максимализм отчего-то считал, что черное – это плохо, а белое – хорошо. Дружба – хорошо, роман – плохо.
В итоге по швам затрещала дружба.
Мы вновь серьезно поскандалили, и я в очередной раз его отвергла. Ник снова начал менять партнерш, не скрывая их от меня. Их было столько, что я не запоминала имен. Колетт Валентайн звонила мне со слезами и умоляла образумить ее сына. Она мечтала женить его на одной из дочерей своих влиятельных подруг, а вместо этого лицезрела в своем доме по новой «вертихвостке» каждую неделю.
Я сказала, что ничем не могу ей помочь. А через некоторое время Ник съехал из родительского дома.
Все испортил выпускной.
Меня наградили, назвав лучшим выпускником. Нас с Ником пригласил к себе на службу легенда легенд – полковник Маккален. Мы были счастливы. Молоды. Пьяны.
