– Десять, – начинает напарник отсчет, – девять…
– Гребаные камикадзе. Оба! – не унимается Дэвин.
– Три… два…
Ухожу в крутой вираж ровно в тот момент, когда катер-преследователь открывает огонь.
– Сейчас будет еще раз, – сообщает Ник.
– Вижу, – киваю, тоже отслеживая перемещения противника.
– Сейчас!
Снова выворачиваюсь из-под прицела.
– Надо подпустить его ближе, – высказывается напарник. – У этого корыта орудия поворачиваются только на сорок пять градусов. Если окажемся сзади, они нас не достанут.
– Попробую, – соглашаюсь.
– Психи, – комментирует нашу беседу Дэвин. – Улепетывать надо!
Надо, не поспоришь. Но как быть с тем, что преследователь вдвое быстрее?
– А-а-а! – вопит наш пассажир, когда снова делаю резкий разворот и перегрузка вдавливает всех в кресла. Компенсатор не справляется. Переборки трещат. – Да он же сейчас развалится!
Не реагирую, отвлечься сейчас – подписать нам всем смертный приговор. Однако Дэвин прав: наш катер тоже старый и ненадежный.
– Эм, сейчас!
– Вижу.
Расстояние между летательными аппаратами сокращается. План зайти сзади – хорош. Однако и не попасть под обстрел, совершая такой маневр, сложнее.
Динамик оживает в тот самый момент, когда на экране появляется еще одна приближающаяся к нам точка. Пока что точка, но стремительно увеличивающаяся в размерах.
– Катер А1284… 8509852… прием! – раздается мужской голос, прерываемый помехами. – Катер А12… 9852… при… ем! – И уже более четко: – Катер А1284366985098527, прием! Капитан Валентайн, подтвердите присутствие в катере А1284366985098527!
Дэвин за нашими спинами присвистывает:
– Капита-а-ан.
– Капитан Николас Валентайн, C98756321458523497, подтверждаю.
– Принято, капитан.
– Эм, сейчас!
Увожу катер с линии огня буквально в последний момент.
А в следующую секунду наш преследователь вспыхивает огненным облаком.
Зажмуриваюсь, но глазам все равно больно. Если бы не защита обзорного экрана, можно было бы ослепнуть.
– Нельзя было предупредить, что ли, – бормочет Ник, тоже потирая глаза.
– Так эффектнее, – отзываюсь.
Уменьшаю уровень светопропускания экрана и теперь без помех смотрю на уничтоженный катер. Если убрать осознание того, что только что преследовавший нас летательный аппарат превратился в чью-то братскую могилу, это даже красиво.
– Капитан Валентайн, третий шлюз, – снова объявляет голос. – Готовы к приему.
– Принято, – отзывается Ник. Ловит мой пристальный взгляд. – Что? – приподнимает брови.
– Капитан? – спрашиваю. Если Дэвин озвучил свое удивление, а я промолчала, это не значит, что информация не была новой и для меня.
– Ну да. – Напарник пожимает плечом. – В том году дали, – усмехается. – Могу же я хотя бы недолго побыть выше тебя по званию?
В ответ на эти слова в моей памяти что-то шевелится. В отличие от напарника я всегда грезила повышением. Меня не волновал рост оклада или привилегии, мне просто было важно доказать самой себе, что могу, что я этого добилась, сама.
Все годы обучения я из кожи вон лезла, чтобы доказать всем, и себе в первую очередь, что чего-то стою. Лучший курсант каждого года обучения. Лучший выпускник Полицейской академии из своего потока. А когда мне дали лейтенанта на неделю раньше, чем напарнику, я прыгала до потолка. Это казалось таким важным, таким значимым.
А теперь Ник стал капитаном раньше меня, и мне наплевать. Ничего не чувствую.
– Эм, – окликает меня напарник, возвращая в реальность, – нас ждут в третьем шлюзе. Если хочешь, я сам заведу.
Качаю головой и выдавливаю из себя улыбку.
– Не надо, я справлюсь.
– Как скажешь, – тоже улыбается и откидывается на спинку кресла. – Полетели уже. Нас дома заждались.
Дом. Это здорово звучит: «Нас заждались дома».
Вот только я больше не знаю, где мой дом.
Глава 41
В медблоке полицейского крейсера стоит концентрированный запах медикаментов. Он должен бы напоминать мне о цивилизации и о компетентной медицинской помощи, но вызывает ассоциацию лишь с комнатой отравившейся Олуши.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
Передергиваю плечами.
Сижу на высокой койке, застеленной белой простыней, босые ноги не достают до пола. На мне белоснежный халат. Все вокруг тоже белое и стерильное. Кажусь себе инородным телом в этом «снежном» царстве.
Дверь с тихим шелестом отъезжает в сторону, впуская мужчину среднего возраста, в светло-зеленом комбинезоне. В руках доктор Кливерд держит планшет, на ходу изучая в нем данные, лицо серьезное.
– Все так плохо? – спрашиваю. Не нравится мне выражение его лица.
Врач поднимает на меня глаза и тут же натягивает на лицо профессиональную улыбку. Качает головой.
– Напротив, лейтенант Николс. Все лучше, чем я ожидал, – кивает на планшет, в который залиты данные, полученные после моего пребывания в скан-капсуле. – Авитаминоз, повышенные лейкоциты. Но ничего страшного. Давайте теперь проведем визуальный осмотр, и я отпущу вас отдыхать.
Мне не хочется, чтобы меня осматривали.
Доктор Кливерд снова утыкается в планшет.
– Разденьтесь пока до пояса, пожалуйста, – просит.
Кусаю губы. Все, чего мне в данный момент хочется, – это поскорее спрятаться в выделенной мне одноместной каюте и забыться сном. По времени Пандоры – сейчас глубокая ночь. Возможно, раннее утро. По корабельному времени – середина дня. Мы прибыли утром.
Вздыхаю и все же выполняю указание. Развязываю пояс халата и спускаю его с плеч до талии. Пользуясь тем, что врач не смотрит в мою сторону, кладу рукава так, чтобы скрыть надпись на животе.
– Готовы? – Кливерд откладывает планшет и вежливо улыбается, достает из кармана своего комбинезона перчатки. Когда взгляд доктора останавливается на мне, улыбка медленно сходит с его лица, будто кто-то плеснул в него водой и она постепенно стекает вниз. – Хм… – пытается скрыть неловкость.
Бедный судовой врач привык видеть боевые ранения. Женское тело с темно-фиолетовыми отпечатками мужских пальцев на шее, груди и плечах выбивает его из колеи.
Тем не менее профессионализм берет верх.
– Выпрямитесь, пожалуйста. – Подходит ближе. – Голову поднимите. Следите за моей рукой…
Выполняю просьбу. Дышу и не дышу, как велят. Даже выдерживаю, когда руки в медицинских перчатках ощупывают грудь. Нужно продержаться. Еще немного.
Когда доктор обходит меня сзади, снова повисает неловкая пауза. Полагаю, моя спина производит неизгладимое впечатление.
– К сожалению, на борту нет необходимой аппаратуры, чтобы свести шрамы, – наконец произносит мужчина, спокойный мир которого я только что побеспокоила. – Но рекомендую вам не затягивать и заняться этим незамедлительно по возвращении домой. Старые шрамы убрать сложнее.
Шрамы на теле – последнее, что меня волнует.
Киваю, чтобы отвязался.
– Я дам вам мазь для обработки синяков, – продолжает доктор Кливерд. – К тому времени, как вы доберетесь до Нового Рима, на вашей коже уже не останется и следа.
– Хорошо, – отзываюсь.
Мне не хочется разговаривать. Хочу спать. Много. Несколько дней. Не хочу думать. Не хочу никого видеть. Совсем никого. Даже Ника.
– А теперь пройдите, пожалуйста, в гинекологическое кресло.
Доктор отходит от меня, стягивая перчатки и намереваясь надеть новые.
– Нет.
Мой отказ настигает врача, когда он стоит ко мне спиной.
– Что, простите? – недоуменно переспрашивает, обернувшись.
– Нет – это значит нет, – повторяю упрямо.
Возможно, будь бортовой врач «Омеги» женщиной, я бы позволила осмотреть себя в гинекологическом кресле. Но раздвинуть ноги перед незнакомым мужчиной не могу. Просто не могу. Не сейчас. Меня начинает бить нервная дрожь при одной мысли об этом.
Кажется, он что-то читает в моем лице.
– Лейтенант, я понимаю, что вам через многое пришлось пройти, но помните, я – врач. И все, что я делаю, только в ваших интересах. Я не причиню вам боли.
