— Я знаешь что думаю, — начал Гордон, — Что У Моссман есть какие-то союзники. И свое логово…
— Да ну, бред! — махнул рукой бывший охранник.
— Подожди, ты дослушай! Раз она знала заранее координаты места, куда телепортировалась, значит, она всё продумала. Кто-то должен был принимать её на том конце, кто-то должен обслуживать телепорт! Ты знаешь места, где еще есть локальные телепорты?
— Я тоже не все знаю, — пожал плечами Барни, — Может, где-то и есть, хотя вряд ли, это ведь личная разработка доктора Кляйнера и Илая. Есть вроде еще одно место не так далеко от города… но забудь, это исключено! В Белой Роще все — наши, там Джудит не найдет себе приспешников!
— А что ей мешает не рассказывать о своем предательстве? — возразил Гордон, — И Илай пока не в курсе, Аликс не успела ему рассказать. Так что Моссман сейчас скорее всего спокойно сидит в окружении тех, кого она еще собирается предать.
— А ведь верно, — кивнул Барни, — Но все равно не сходится. Смотри: она же не сможет объяснить Илаю, почему она телепортировалась туда, а не в родную лабораторию доктора Кляйнера…
— Хм… — Фриман покачал головой, — Точно… Ну тогда, может быть…
— Всё-всё! — Калхун замахал руками, — Хватит, мы этак себе совсем мозги сломаем. И потом, может быть, Моссман телепортировалась в Цитадель, под крылышко к Брину.
— А что, и в Цитадели есть телепорт? — с интересном уставился на него Фриман.
— Тьфу ты! Откуда я знаю?! — Барни с иронией покосился на друга, — Вас, ученых, хлебом не корми, а только дай голову ломать! Да и потом не люблю я все эти разговоры про ваши эти телепортации… Ненавижу телепортацию!
Фриман даже слегка опешил от такого резкого признания. Барни тоже резко замолчал. Но потом, столь же резко сменив настроение, — хмыкнул:
— Знал бы ты, какой я тебе сюрприз приготовил, — и Калхун потер руки, — Пальчики оближешь!
— Заинтригован! — Гордон и сам был рад, что они сменили тему.
— Пошли, сейчас сам увидишь.
Они прошли до конца переулка и лишь у какого-то подъезда остановились и разложили на лавочке (и как она только уцелела в этом хаосе?) все свое снаряжение, чтобы подвести итог. Снаряжения оказалось в достатке: одна граната, табельные автоматы солдат Альянса, несколько обойм к ним, немного патронов к помповому ружью, табельный пистолет ГО, револьвер, монтировка и гравипушка. Барни все ехидничал про монтировку Гордона, с которой ученый почему-то не хотел расставаться. Когда они снова обвешались оружием и хотели уже продолжить путь, Гордон вдруг сказал:
— Барни, скажи, как тебе удалось? Как ты сумел выбраться… оттуда? Что ты успел узнать?
Калхун, замерев, пристально посмотрел другу в глаза. Смотрел он долго, но взгляд его был далеко отсюда. Наконец, он тяжело вздохнул и опустился на лавочку.
— Да что рассказывать? — с безысходностью в голосе сказал он, глядя в землю, — Пережить Ад — не самая лучшая в мире судьба… Когда все началось, я был в лифте, ехал с двумя научными сотрудниками. И — через секунду они мертвы. Потом эти твари… я в жизни так не боялся! Навидаться я успел всякого. И смерть, и боль, и страдания после смерти…
Его голос дрогнул, но тут же стал, словно назло себе, жестче:
— И этих выродков в камуфляже… Я думаю, перелом произошел, когда я убил того паренька…
— Какого? — Фриман тоже присел.
— Был там один из этих «крутых» военных. Я ему ноги прострелил, спрятал под вагоном и сел в засаду. Он не выдал меня, не закричал своим. А через пять минут я уже нашел его мертвым, от потери крови… Он совсем молодой был.
Гордон молча смотрел перед собой. Мысленно он тоже был там. У трупа первого солдата, первого в своей жизни человека, которого он убил.
— Что-то щелкнуло тогда во мне, понимаешь? — горько продолжал Калхун, — И хоть мне его почти до слез было жалко, наверное, тогда-то во мне и умер… я сам. И остался какой-то панцирь, то, каким меня все знают. Больше я не сомневался, где добро, а где зло.
Они помолчали. Фриману не хотелось задавать вопросов. Уже не хотелось. Он бы не начал этот разговор, если бы знал, что это будет так тяжело. Для них обоих.
— Я потерял там друга. Стэна. Потом я нашел одного ученого, — продолжил Барни, — Розенберга. Помнишь такого?
— Что-то знакомое, — Гордон поморщился, напрягая память, — Слышал о нем пару раз. Он что-то там воротил с первыми прототипами телепортов…
— Ага. Он предложил план — убраться из Черной Мезы путем телепортации… Черт, знал бы ты, чего я навидался, пока мы готовили прототип! Я даже в Зене был, веришь, нет?
— Верю, — мрачно ответил Гордон.
— Много убивал. Как хорошо, что почти все морпехи были либо в масках, либо в респираторах! Мне до сих пор иногда снятся лица… Но нам удалось! Мы их сделали, сделали, как щенков! Перед отправкой я даже покромсал нескольких на мелкий винегрет, этих своло…
Барни замолк на полуслове. Гордон посмотрел на него — бывший охранник, прикрыв глаза, держался за то место, где у человека сердце.
— Что с тобой? — испугался Фриман, привставая.
— Ничего, пройдет, — тихо ответил Барни, — Такое бывает иногда… Так вот… Когда я шагнул в телепорт, меня начало как-то кидать по разным местам… Тогда-то я и увидел тебя. Тебя тащили военные, что-то говорили про допрос и уничтожение… Тогда-то ты и потерял свою монтировку.
Калхун усмехнулся.
— Словно это было вчера, — пробормотал Гордон.
— Для меня тоже. Я с тех пор ненавижу эту вашу телепортацию, понимаешь? Слишком много крови я с ней пережил…
— Но вы же спаслись? Спаслись, правда?
— Правда, — мягко улыбнулся Барни, — Я, Розенберг, и еще два его приятеля — Сименс и Уолтер. Просто сели в машину и поехали подальше оттуда. Знал бы ты, как хорошо было тогда! Как хорошо и странно. Вот оно, вырвались, все закончилось!
— А все только начиналось, да? — спросил Гордон, сам понимая, что ответ тут не нужен.
— Точно… Потом все как-то закрутилось: Портальный Шторм, оцепление, вторжение, Семичасовая, Первое Восстание, подполье… Но это было все не то… То главное было уже позади… К счастью или нет.
Фриман долго молчал, прежде чем снова задать вопрос.
— А как же Розенберг и его друзья? Что стало с ними? Они сейчас в Сопротивлении?
— Сименс и Уолтер, когда вся канитель началась, как-то пропали из виду, по-моему, уехали из страны. Больше я о них не слышал. А доктор Розенберг… нет его больше.
— Как? — посмотрел на друга Фриман.
— А вот так, — горько усмехнулся Калхун, — Он был одним из инициаторов Первого Восстания. Он не столько восстал против Альянса, сколько против Брина. Вот уж кого он ненавидел всем сердцем! Он собрал вокруг себя единомышленников… Я был в их числе. Но док не знал, что такое осторожность. Он слишком любил правду. А правда — опасная штука. И Брин по-быстрому закрыл его. Еще до подавления восстания выслал спецотряд. Меня тогда не было рядом…
Калхун замолчал. Но Гордону показалось, что он одними губами прошептал "Бедный док…". И вокруг, словно аккомпанемент в печальному рассказу, гремела канонада и далекая стрельба.
— И уже ничего не вернуть, — мрачно сказал Калхун, — Черт… а ведь все могло бы быть совсем по-другому.
— Брось, Барни, — попытался его подбодрить Гордон, — Еще не все так плохо. Скоро победим, у тебя еще вся жизнь впереди.
— О чем ты говоришь? — горько воскликнул бывший охранник, — Посмотри на меня. Мне уже под пятьдесят, а кто я? Я толком ничего, кроме как воевать, не умею. Уже и не помню, что такое жизнь без войны…
Ученый даже не нашел, что ответить.
— Скажи, Барни, — вдруг встрепенулся Гордон, — А ты… ты никогда не скучаешь по Черной Мезе? Нет, не то чтобы сейчас хуже, или что там было хорошо, я не о том. Просто… как бы это сказать…
И Фриман замолчал, так и не подобрав нужных слов. Барни молча сидел рядом, глядя в небо.
— Ну, ладно, что мы раскисли? — вдруг встал он, — Жизнь-то продолжается! Правда?
— Правда, — нехотя вздохнул Гордон.
— Тогда пошли! Сейчас особое время, приятель, — Калхун как-то резко перешел на свой обычный тон, — Вершится история! Так что поможем ей поскорее дать Альянсу под зад!
Фриман, усмехнувшись, пошел вслед за уже шагавшим в подъезд Барни…
…ГО-шник номер С17.211 устало потянулся и едва подавил зевоту.
