Екатеринославе в 1855 г. После окончания С.-Петербургского университета, он поселился сперва в Москве, а затем переехал в Киев по настоянию известного адвоката Л. А. Куперника, помощником которого он состоял в первые годы. Там и протекла вся его адвокатская деятельность.
В киевской адвокатуре он вскоре занял первое место и считался одним из лучших цивилистов России.
Характеризуя положение Пассовера и Гольденвейзера, Гольдштейн пишет, что оно «шло скорее в глубину чем в ширину. Они имели больше уважения, чем популярности. Их знала не улица; но зато, кто узнавал, — глубоко ценил и бесконечно уважал». Если это и правильно в отношении Пассовера, то никак не в отношении Гольденвейзера, популярность которого в Юго-Западном крае простиралась столь же далеко в «ширину», как и в «глубину». Там не было еврея, кто не знал бы его имени, если даже и называл его «Гольденбейзер» вместо «Гольденвейзер».
Но широка была его популярность не только среди еврейского населения: его одинаково ценили, как евреи, так и христиане. Он был многие годы неоспоримым главой киевской адвокатуры.
На то особое положение, какое Александр Соломонович занимал в Киеве, его выдвинули не только успехи в адвокатской деятельности, но и обаяние его личности. Он был «джентльменом» в самом лучшем смысле этого слова и внушал безграничное уважение к себе всем, кто имел с ним дело. И такое же уважение к нему питал и суд. Коллеги ежегодно предлагали ему председательство в «Распорядительном комитете консультации присяжных поверенных», учреждении, заменявшем совет присяжных поверенных в Киеве, где совет еще не был введен. Однако, он отказывался, так как считал, что этот пост не следует занимать еврею, и его неизменно избирали товарищем председателя. Но он был фактическим руководителем комитета. Александр Соломонович оставался на этом ответственном и трудном посту «живой совестью сословия» до самого своего конца.
«Было во всей его жизни, во взглядах, в отношениях к людям, даже во внешней, благородной, достойной осанке, нечто особенное, что невольно приковывало к себе всех, с кем бы он ни соприкасался. Есть такие люди — они не смешиваются с толпою, как бы она ни была пестра и громадна. Точно печать избранности на их челе. И всякий жест, всякое слово обличает, что все у них свое, все личное, незаменимое».
Но под внешней оболочкой горделивой осанки и благородной сдержанности в обращении с людьми скрывалось горячее сердце, полное отклика к страданиям ближнего. С особенно острой чувствительностью переживал он все, касающееся положения евреев в России. Однако, к активной политической деятельности Александр Соломонович наклонности не имел, хотя всю жизнь живо интересовался социальными и политическими вопросами. Он ни к какой партии не примыкал, не принимал активного участия в выборах, был «одиночкой» — инстинктивно отталкивался от всяких массовых оказательств.
Человек широкого философского образования, Александр Соломонович в молодости увлекался метафизикой и Владимиром Соловьевым, но затем перешел в лагерь позитивистов английского типа, став горячим поклонником Спенсера. В 1904 г. он выпустил большой труд под названием: «Герберт Спенсер. Вопросы свободы и права в его философской системе».
Как убежденному индивидуалисту, Александру Соломоновичу свобода личности была особенно дорога, и понятно, что он избрал единственную профессию, которая в его время в России давала возможность защищать права личности. Он выступал по уголовным делам с большим успехом, внося в защиту обвиняемого свойственные ему благородство тона, тонкость умственного анализа, изящество формы.
Однако, гражданские дела вскоре сделались центром его адвокатской деятельности. То обстоятельство, что он сосредоточил свою работу на гражданских, а не на уголовных делах, не случайность, а имеет глубокую причину, лежащую в воззрении Александра Соломоновича на наказание и уголовный суд.
Уже в одной из своих ранних защит в 1883 году по делу Вайнрупа, он высказал мнение, что на преступника нужно смотреть, как на обыкновенного человека, у которого проявились лишь некоторые уклонения от нормальной человеческой деятельности. Ссылаясь на французского физиолога Клода Бернара, который утверждал, что болезненные явления, в сущности, не что иное, как чрезмерно напряженное состояние нормальных физиологических процессов, и что нужно только поместить больного в нормальную здоровую обстановку, чтобы его вылечить, Гольденвейзер считал, что «такое же воззрение вполне применимо к большинству тех нравственных болезней человека, которые называются преступлениями. В этих случаях достаточно констатировать, что данное преступное посягательство является случайным уклонением от нормального субъекта и предать дело воле Божьей».
В этой речи уже ясно выражена мысль о ненужности наказания. Но вот, в 1899 г. выходит в свет «Воскресенье» Толстого. Книга эта производит на Александра Соломоновича глубочайшее впечатление. В следующем году он читает доклад в Киевском собрании присяжных поверенных на тему: «Преступление — как наказание, а наказание — как преступление (мотивы толстовского «Воскресенья»)». Из самого заглавия доклада ясен вывод, к которому приходит Гольденвейзер, — что преступление является наказанием для общества, которое одно, а не злая воля преступника, виновно в его совершении; и что общество, наказывая преступника, совершает преступление и против преступника, и против самого себя. И в этом коллективном преступлении участвуют полицейские, судьи, тюремщики, палачи — все те, кто накладывает наказание и приводит его в исполнение.
Для Толстого, и вслед за ним и Гольденвейзера, «грех судебного процесса не во внешностях, а в самом его корне». В существе его они видят продукт «одного лишь своекорыстного стремления людского оберегать свою священную персону и неприкосновенность своего имущества, каких бы это ни стоило насилий над ближним». И они считают, что уголовная юстиция, предназначенная, якобы, для общественного блага и ограждения безопасности в общежитии, на деле является апофеозом эгоизма и душевной черствости.[66]
Мучительный вопрос об уголовных наказаниях не покидает Гольденвейзера и в последующие годы. В 1901 г. он делает в заседании Киевского юридического общества сообщение на тему: «Исправительные заведения в Северо-Американских Штатах»; в 1902 г. читает две лекции в Русской высшей школе общественных наук в Париже о «Вопросах вменения и уголовной ответственности в позитивном освещении»; участвует в международных пенитенциарных конгрессах в Будапеште, Париже, Вашингтоне.
Осуждая систему наказаний, главной целью которой является устрашение, Гольденвейзер говорит, что приверженцы этой системы не приводят и не могут привести ни одного примера, когда одним усилением наказания за известное деяние достигнуто действительное прекращение этих деяний. Он считает, что вред устрашительного действия более пагубен для общественного строя, чем то, против чего оно направлено, что лекарство — более разрушительно, чем болезнь, и приводит изречение, что «наказание есть меч без рукоятки, который ранит не только того, кого им разят, но и того, кто им пользуется».
Однако, Гольденвейзер не
