Как в подтверждение наших мыслей, из гула людских голосов до нас донеслись грубые слова:
– Собирайся в бой без жратвы. Ночью, наверное, погонят с пустым животом Дурак-Дагу брать, – после этих слов последовала отборная ругань.
– Это, наверное, из твоей роты? – задал капитан Руссов капитану Родионову вопрос.
– Да, да, это мой солдат, я его взгрею как сидорову козу. Удивляюсь! В бою был настоящий молодец, и даже его представили к Георгию, а вот теперь посмотрите, какая дрянь.
Капитан Руссов, взглянув на часы, сказал:
– Через два часа, господа, выступаем. Не будем терять надежды. К вечеру, может быть, что-нибудь да получим.
В это время из-за скалистого выступа горы, откуда шла тропа из Мамахатуна, показался денщик капитана Руссова. В руках он держал чем-то заполненный холщовый мешок. Подойдя к нам, денщик, задыхаясь и весь мокрый от быстрой ходьбы, радостно доложил капитану Руссову:
– Принес вам, ваше высокоблагородие, поесть. Через полчаса подвезут хлеба и мяса на весь батальон. Из-за ишаков у переправы задержались.
Не ответив ни слова, капитан Руссов круто повернулся и пошел по направлению к батальону. За ним последовали и мы, и его денщик. Остановившись, капитан Руссов обратился к капитану Родионову.
– Вызови мне этого мерзавца, который только что ругался.
Среди наступившей тишины, после поданной команды «смирно», перед капитаном Руссовым остановился вызванный вперед перед батальоном солдат. Его испуганные глаза на бледном, покрытом веснушками лице, устремили взор на командующего батальоном.
– Вынимай из мешка все, что там есть, – приказал капитан Руссов своему денщику. Последний вынул сначала каравай хлеба, затем кусок мяса, соли, сахару, и все это бережно разложил на растянутом на земле мешке.
– Ешь, – приказал капитан солдату с бледным лицом, показывая рукой на еду.
– Покорнейше благодарю, – ответил солдат.
– Без покорностей и благодарностей. Ешь, я тебе приказываю. Ведь ты кричал, ругался, что собираешься с голоду подохнуть. Бери и ешь до отвалу, а мы все, сытые, будем на тебя смотреть.
– Ваше высокоблагородие, явите начальническую милость, как же это я один буду есть.
– А почему же ты, мерзавец, возмущался? Что же, по-твоему, я сыт? Твой ротный и все офицеры сыты? А эти сотни людей, по-твоему, голода не чувствуют? Одна беда, коли брюхо пусто, а вот у тебя, кроме того, и язык без костей. Солдат и горе и нужду должен переносить без ропота, на то и война. Пошел на свое место.
– Малявушкин, – обратился капитан к своему денщику, – собери хлеб и все продукты обратно в мешок, и мне дашь есть после того, как продукты будут розданы всем на руки.
Через минут двадцать по тропе из Мамахатуна показались груженные продуктами ослики, встреченные всеобщим ликованием.
Было после полудня, когда 3-й батальон с пулеметами подошел к левому флангу полка. В стенах полуразрушенных домов небольшой деревушки мы могли укрыться от палящих лучей июльского солнца. Села, занимаемые противником у подошвы Губак-Даги еще вчера ночью, им были оставлены. Мы сейчас могли находиться лишь в сфере дальнего артиллерийского огня, но и этим противник нас не тревожил. К сумеркам у деревушки сосредоточилось три батальона (4-й батальон оставался в Мамахатуне). Около 10 часов вечера неутомимые ослики подвезли горячую пищу.
– Ни гроша не было, а вдруг целый алтын.
– Отпусти, ребята, пояса, есть что поесть.
– Такого борща уже давненько не видали. С фасолью, с картошкой, жирком заправлен и мукой подбит, – говорили люди, получая из баков ароматную похлебку.
В одиннадцатом часу ночи на 1 июля командир полка после совещания с командиром Бакинского полка полковником Масловским[219] объявил нам приказ об атаке Губак-Даги и прилегавших к ней высот. Высоты должны быть атакованы тремя батальонами кубинцев и Бакинским полком. Кубинцы должны были составлять правый боевой участок, и задача их состояла в том, чтобы атаковать Губак-Даги частью в лоб, частью в охват ее левого фланга. Движение и действие обоих полков должно было быть произведено с таким расчетом, чтобы они совместно атаковали высоту к рассвету 1 июля.
К началу первого часа полк (три батальона) был построен в боевой порядок. В правом боевом участке был 1-й батальон, в левом – 3-й. За их серединой уступом назад должен был следовать в качестве резерва 2-й батальон. Между боевыми участками и резервом должен был следовать я с четырьмя пулеметами. Роты были развернуты сомкнутым строем в полуротных колоннах.
Выспавшись за день и отлично поужинав, люди были в отличном расположении духа. Их веселые разговоры и зачастую смех свидетельствовали об этом.
Приблизительно часа за полтора до рассвета мы перешли в наступление. Впереди следовали разведчики. Они все были вооружены ручными гранатами, которыми должны были забросать противника.
Первые полчаса мы двигались в полной тишине. Затем разведчики были встречены частым огнем, вскоре прекратившимся. Стрельба была открыта охранением противника, которое отошло на линию окопов. Мы остановились. Я с пулеметами приблизился вплотную к боевым участкам и встал между ними в образовавшемся интервале. Ложась на землю, я спугнул нескольких перепелов, очевидно, застигнув их у гнезда. Эта птица встречалась здесь сравнительно часто в заброшенных полях, и в тихие летние ночи мы часто слышали ее песни.
Но вот послышались крики разведчиков, а вслед за тем частый огонь противника и взрывы гранат, бросаемых разведчиками. Мы поднялись и с криком «ура» бросились вперед. Перемешавшись с ротами, я с пулеметчиками вбежал в окопы противника, и, пройдя их, мы поднялись на самую высоту Губак-Даги. Противник, встретив нас частым ружейным и пулеметным огнем, в штыковом деле оказался пассивным. Приняв удар лишь небольшими группами, он в массе бросился бежать. Оказавшие сопротивление были переколоты, а сдавшиеся отправлены в тыл.
Заняв северные склоны Губак-Даги, я открыл огонь по противнику, засевшему на противоположных высотах. Последние были от нас шагах в 1500, но вести наблюдение за результатами своей стрельбы я не мог. Турки скрывались за высоким и густым кустарником, откуда они вели сильный и меткий огонь. Этот огонь с наступлением утра стал нам наносить чувствительные потери. Только к 8 часам, когда к нам подошла горная батарея, мы совместным огнем заставили противника очистить, как мы прозвали, «кустарные высоты». Конечно, внушительным средством против турок оказалась артиллерия. От ее разрывов сухой кустарник во многих местах загорался, и через некоторое время почти все высоты оказались в огне и в густом дыму.
* * *Бой приходил к концу. Последние пули уходящего противника, жалобно посвистывая над нами, уносились вниз под гору. Я прекратил огонь, приказал протереть и смазать оружие. Только теперь, в минуту приближавшегося затишья, я почувствовал большую усталость и голод. Но рассчитывать на отдых не приходилось. Я должен был отправиться в штаб полка и получить новые указания для моей команды. Первый батальон, свернувшись в колонну, двигался к северным отрогам Губак-Даги. Я отправился вдоль линии цепей, так как штаб полка остановился на самой высоте Губак-Даги. Боя уже не было, но изредка со стороны дымившихся высот постукивали выстрелы.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
