Уральцев сначала подумал, что подошел другой танк, но увидел, что стреляют из подбитого.
— Прошляпили мы…
Курицын зарядил ракетницу.
— Сейчас я его выкурю, — сказал он и пошел к двери. Там лег и пополз.
Уральцев не стал следить за ним, а побежал в соседнюю комнату, чтобы узнать, кто там остался живым. На полу лежали четыре матроса. Уральцев окликнул их. Никто не отозвался. Тогда Уральцев прошел в другие комнаты, окна которых выходил в переулок. Здесь увидел трех матросов, прижавшихся к стене.
— Осторожно, товарищ майор, — предупредил один, — в окна летят пули. Жмитесь к этой стенке.
— Как тут у вас?:- спросил Уральцев.
— Стрелять фрицам разрешаем, но подниматься не советуем, — отозвался другой матрос. — Как поднимутся, мы их гранатами.
— Много их с этой стороны?
— Не пересчитывали, но примерно десятка два.
В доме оказалось восемь комнат. В самой крайней у окна стоял один матрос, другой лежал, раскинув руки.
Уральцев спросил:
— Вы тут один?
— Как видите. Геннадию пуля прямо в лоб. Не дошел парень до своей квартиры. Всего два квартала отсюда.
— Будьте осторожны, — сказал Уральцев, — но не упустите момент, когда немцы перейдут в атаку. Тогда пускайте в ход гранаты. Есть у вас?
— Три осталось.
— Лейтенант тяжело ранен. Командую взводом я. Буду находиться в первой комнате, где входная дверь.
— Все ясно, товарищ майор.
Уральцев вернулся в комнату, где находились три матроса. Во всех комнатах стояла удушливая известковая пыль, от которой першило в горле, слезились глаза. И только он приложил флягу ко рту, чтобы прополоскать горло, как в комнате разорвался снаряд. Взрывной волной Уральцева отбросило в угол, и он потерял сознание.
Когда пришел в себя, первой мыслью было: «Куда меня ранило?» Несколько минут он не поднимался, пытаясь определить, в какое место ранен. В голове шумело, по всему телу разлилась слабость. И тут его поразила тишина. «Неужели я оглох?» — испугался он. Но только так подумал, как услышал в соседней комнате разговор на немецком языке.
Превозмогая слабость, Уральцев поднялся, подошел к окну. Под окном стояла группа немцев.
«Попался. Как глупо», — подумал он и вынул пистолет.
Он перебежал в дальнюю комнату, прикрыл дверь и огляделся. На полу лежал мертвый матрос, тот, который не дошел два квартала до дома. Около стены увидел большое квадратное отверстие в полу. «Погреб», — сообразил Уральцев и, не долго раздумывая, полез в него. Лестницы не оказалось, пришлось прыгать. Как только ноги коснулись пола, кто-то схватил его за грудь и приставил к лицу пистолет.
— Кто такой?
— Свои, свои, — торопливо ответил Уральцев.
— Ах, это вы, майор. Проходите.
Уральцев шагнул в сторону и больно ударился о что-то головой.
Тогда остановился и спросил:
— Кто еще тут?
— Нас двое. Вы третий.
— У вас нет фонарика?
— Нет.
— А спички?
— Есть.
— Зажгите. Надо осмотреться.
Подвал оказался большим, выложен кирпичом. Почему-то в нем было сделано два уступа.
— Заляжем за тем уступом, — сказал вполголоса Уральцев. — Не будем подавать никаких признаков жизни весь день. Как наступит ночь, попытаемся выбраться.
— А если немцы заглянут в подвал?
— Придется подраться.
Наверху послышались шаги. Уральцев и оба матроса залегли за уступом. До них донеслись голоса немцев.
— А крышки от подвала не было? — шепотом спросил Уральцев у лежащего рядом матроса.
— Не видал.
Помолчали. Время тянулось медленно.
— Как ваша фамилия? — вполголоса спросил Уральцев.
— Александр Соловьев. В начале войны был минером на корабле.
— В морской пехоте давно?
— Второй год. Еще с Севастополя.
Уральцев спросил второго матроса. Тот молчал, уткнув голову.
— Он ранен, — сказал Соловьев.
— Рану перевязали?
— Не знаю.
Соловьев встал, приподнял матроса.
— Коля, как твоя рана?
Матрос тяжело дышал.
— Пить, — простонал он.
— Тише, над нами немцы.
У Соловьева уцелела фляга, в которой было немного воды. Выпив, матрос несколько мгновений молчал, потом обеспокоенно спросил:
— Вы меня не бросите?
— За такой вопрос, Коля, следовало бы тебе по морде дать.
— Выше колена осколком вдарило. Нога одеревенела, не могу идти.
— Ну и лежи, терпения наберись. Перевязал ногу?
— Ремнем перетянул выше раны.
Соловьев достал из кармана бинт.
— В которую ногу ранен?
— В левую.
— Давай забинтую.
— Штаны придется рвать.
— Черт с ними, новые получишь.
Неожиданно потемнело. Уральцев насторожился. Отверстие в погреб заслонила фигура немца. Видимо, его распирало любопытство-что там в погребе, нельзя ли чем поживиться? Какое-то время он раздумывал, потом стал спускаться.
— Затаитесь, — шепотом приказал Уральцев, вставая. — Дайте финку.
Он прильнул к кирпичному выступу: может, немец не заметит их.
Немецкий солдат постоял немного, что-то проворчал, вынул фонарик и шагнул к выступу, где находился Уральцев. В этот миг раненый матрос скрипнул зубами. Немец отшатнулся, вскрикнул и попятился. Уральцев рванулся к нему и вонзил в грудь финку. Вскрикнуть второй раз немец не успел. Соловьев сжал ему горло.
В отверстие просунулось сразу две головы и тут же отпрянули.
— Матрозен, — встревоженно крикнул кто-то наверху.
Уральцев вынул пистолет, решив стрелять в каждого, кто станет спускаться вниз.
Но никто больше в отверстие не заглядывал.
Несколько минут наверху слышались разговоры. Потом к отверстию кто-то подошел и заговорил по-русски:
— Матросы, вы в безвыходном положении. Предлагаем немедленно сдаться… И записаться в добровольческую армию генерала Власова.
— Ну и стерва, — со злостью процедил Соловьев.
— Выходите, — опять раздался голос. — Нечего раздумывать.
Несколько минут длилось молчание.
Уральцев слышал отдаленный гул боя, слышна была даже автоматная стрельба. Значит, бой идет все еще в городе. Крепко же держатся гитлеровцы. Наши, видимо, владеют только береговой чертой.
Молчание нарушил тот же голос, но сейчас уже озлобленный:
— Не сдаетесь, значит. Идейные, стало быть, коммунисты. Ну и сдыхайте собачьей смертью.
В подвал посыпались гранаты. Их осколки не задевали укрывшихся за выступом десантников, но стало трудно дышать от поднятой взрывами пыли и удушливого дыма.
«Нас не так-то просто тут взять», — подумал Уральцев, выглядывая из-за уступа после взрывов и наводя пистолет на люк в полу.
Еще несколько минут тишины. Наверху кто-то сказал:
— Капут матрозен.
Другой голос по-русски произнес:
— Выпьем за упокой их душ, чтоб им икалось на том свете.
Раненый матрос тихо застонал, попросил пить. Но воды не было. Соловьев наклонился к нему:
— Терпи, браток. Кусай губы, но не стони и не скрежещи зубами. Ты же моряк.
— Невтерпеж. В груди горит… Поверни меня на живот.
Оказавшись на животе, раненый зажал зубами пилотку и уткнулся лицом в пол.
— Как его фамилия? — спросил Уральцев.
— У него смешная фамилия — Небылица.
— С Украины родом?
— Кубанский, только не помню, с какой станицы.
— А вы откуда?
— Ростовчанин.
— Земляк, выходит.
— Стало быть, так.
— А работал где?
— На Лензаводе. Знаете такой?
— Как не знать. Каждый ростовчанин знает.
Наступал вечер. Это было заметно по тому, как отверстие подвала темнело. Не только раненый, но и Уральцев, и Соловьев испытывали жажду. В горле, во рту сухость, губы потрескались.
Наверху слышались шаги, короткие разговоры.
Прислушиваясь к тому, что делалось наверху, Уральцев думал о судьбе взвода. Неужели все ребята погибли?
Что они сделали с лейтенантом Вороновым?
Разговоры наверху утихли. Прошло минут тридцать, и Соловьев тронул за плечо Уральцева.
— Прислушайтесь, товарищ майор. В комнате вроде бы тихо, может, там уже нет никого.
Уральцев и сам заметил это.
— Что ж, разведаем.
Они встали и тихо подошли к отверстию. В комнате было темно и тихо.
— Разрешите влезть, — зашептал Соловьев.
— Действуй.
Уральцев подсадил его, и Соловьев влез в комнату. Несколько минут прошло в томительной неизвестности. Уральцев держал наготове пистолет.
Но вот раздались шаги — и у люка появился Соловьев.
— Порядок, товарищ майор, — весело сообщил он. — В доме ни души, можно вылезать.
— Сейчас я Небылицу подтащу. Примешь его.
От потери крови, от боли Небылица настолько ослаб, что не мог встать. Уральцев поднял его и поднес к отверстию. Соловьев склонился и поднял раненого в комнату, потом помог подняться Уральцеву.
