От потери крови, от боли Небылица настолько ослаб, что не мог встать. Уральцев поднял его и поднес к отверстию. Соловьев склонился и поднял раненого в комнату, потом помог подняться Уральцеву.
Небылицу уложили у стены.
— Поищу воду, Коля, — сказал ему Соловьев.
Уральцев осмотрел все комнаты. Они были пусты. На полу валялись стреляные гильзы, куски штукатурки, кирпича. Он подошел к двери и выглянул. Подбитого танка, который принес столько бед взводу, не было. Невдалеке от двери лежали трупы.
«Гитлеровцы выбросили из комнат всех убитых матросов», — догадался Уральцев и подошел ближе. В темноте трудно было узнать кого-либо.
— Что будем делать, товарищ майор? — спросил подошедший Соловьев.
— Посмотри в коридоре, там лежал раненый лейтенант.
Соловьев быстро вернулся.
— Лейтенант там. Его всего искололи кинжалами… Звери осатанелые, а не люди. Припомню я им нашего лейтенанта, ох припомню…
Уральцев задумался: что сейчас предпринять? Двинуться дальше? Но в какую сторону? А как быть с раненым? Нельзя же оставить одного.
В районе бухты рвались снаряды. Там, видимо, опять появились наши корабли. Справа и слева также громыхали снаряды и мины, и довольно часто. Уральцев не уловил стрекота автоматов и пулеметов, и это озадачило его. Что бы это значило? Неужели гитлеровцы отходят, прикрываясь артиллерийским огнем? А почему бы и нет?
Подозвав Соловьева, Уральцев сказал:
— До рассвета останемся здесь. Мне кажется, что немцы драпают из города.
— Пора бы.
— Я останусь охранять вход в дверях, а вы встанете у окна. Может всякое случиться.
— Разрешите мне поискать гранаты, может, флягу с водой найду для Небылицы.
Минут через десять Соловьев притащил два автомата, с десяток гранат и четыре фляги с водой.
— Это вам, товарищ майор, — протянул он одну флягу. — Нашел четыре. Пейте. Я уже одну опорожнил, а две отнесу Небылице. Автоматы и гранаты тоже вам.
Вода была теплая, но Уральцев пил с жадностью, и ему казалось, что с каждым глотком прибавляются силы. Когда фляга опустела, он повернул ее в руках и тут же подумал о том, что следовало бы сначала прополоскать горло, потом пить медленными глотками.
Подошел Соловьев и сообщил, что по соседней улице перебегают немцы.
— Не перебегают, а убегают, дорогой товарищ Соловьев. — Уральцев похлопал его по плечу: — Выкрутились мы, дружище, из самой что ни на есть неприятной истории. В зубах, считай, у фашистов были.
— Это верно, — подтвердил Соловьев и вздохнул широко: — Я, признаться, не рассчитывал, что вырвемся.
— И у меня такие мысли были, — признался Уральцев. — Но мы еще повоюем.
Топот кованых сапог послышался совсем близко. Уральцев выглянул в дверь и увидел с десяток немецких солдат, торопливо шагающих по улице.
— Бей их! — крикнул Уральцев и бросил одну за другой три гранаты.
Вслед за взрывами он открыл стрельбу из автомата. То же самое сделал Соловьев из окна. Несколько немецких солдат упало. Остальные успели скрыться в развалинах. Но они не отстреливались. И Уральцев перестал стрелять.
— На первый раз хватит, — крикнул он Соловьеву.
На какое-то время наступила тишина. Неожиданно в крайней комнате раздался взрыв гранаты.
— Я сейчас туда, — обеспокоенно сказал Соловьев.
Он вернулся быстро и прерывающимся от волнения голосом произнес:
— Небылица подорвал себя…
— Как? Почему? — встревожился Уральцев.
— Когда я принес ему воду, он попросил гранату. На всякий случай, сказал. А когда мы затеяли стрельбу, он, надо думать, решил, что в дом опять ворвались немцы, ну и…
Не договорив, Соловьев опустил голову.
Уральцев не нашел слов, чтобы что-то сказать. Гордым человеком оказался Небылица, не захотел, чтобы враги глумились над ним. «Только поторопился ты, милый, дорогой человек. Почему не поверил своим товарищам? Не бросили бы тебя в беде…»
Послышался лязг гусениц танка, и вскоре он появился на улице. За ним жались немецкие солдаты. Их было много.
— Эти не по нашим зубам, — сказал Уральцев. — Пропустим, пусть драпают.
— Если бы не танк, — протянул Соловьев.
Когда танк и немцы скрылись из виду, Соловьев подошел к Уральцеву:
— Может, и мы двинем вслед за ними?
— Обождем рассвета, — после некоторого раздумья ответил Уральцев. — Документы у Небылицы взяли?
— Нет. Сейчас возьму.
Вернувшись, он подал Уральцеву матросскую книжку, комсомольский билет покойного, два неотправленных письма. Уральцев положил документы и письма в полевую сумку, в которой хранился список взвода.
По другой улице прошла большая колонна немцев. Они шли не на передовую, а с передовой. Перед рассветом мимо дома пробежали автоматчики, отстреливаясь. Уральцев и Соловьев открыли по ним стрельбу, и автоматчиков смыло с дороги. Через несколько минут на дороге появились наши автоматчики, они делали короткие перебежки.
— Свои! — воскликнул Соловьев и хотел выбежать им навстречу.
Уральцев остановил его:
— Не спеши. Вгорячах могут принять нас за немцев.
— Пожалуй, что и так, — согласился Соловьев и, не сдержавшись, обнял Уральцева. — Победа, товарищ майор!
Уральцев вытер рукавом повлажневшие глаза.
Когда автоматчики оказались рядом с домом, Уральцев увидел на некоторых из них бескозырки и, уже не таясь, крикнул срывающимся от волнения голосом:
— Товарищи, друзья!
Он и Соловьев выбежали из дома. К ним подошел лейтенант, держа наготове автомат.
— Кто такие? — строго спросил он.
— Десантники, — ответил Уральцев.
— Братки! — сразу потеплевшим голосом воскликнул лейтенант и бросился обнимать Уральцева.
Потом его и Соловьева тискали в объятиях другие.
— Малая земля соединилась с Большой, — с торжественными нотками в голосе объявил лейтенант. — Выпить бы по этому поводу. Да жаль, нет времени, надо наступать на хвост фашистам.
— Из какой бригады? — спросил Уральцев.
— Восемьдесят третья морская. А почему вас только двое? — в свою очередь спросил лейтенант.
— Было больше.
— Понятно.
А на улицах уже появились сотни малоземельцев. Они были хмельные от радости, весело приветствовали друг друга, обнимались. Как не понять их радость! Закончилась семимесячная маета на пятачке земли, где ни днем ни ночью не смолкали взрывы, где жизнь начиналась только ночью, а днем замирала, где каждый метр земли был густо усеян осколками бомб, мин и снарядов.
Широко улыбаясь, Уральцев и Соловьев шли вместе с ними к центру города.
* * *
Глушецкому не повезло, не довелось ему встретиться с Галей.
Ступив на берег Малой земли, он, не интересуясь больше ничем, пошел разыскивать госпиталь.
Первым, кого Глушецкий встретил, был хирург Кузьмичев. Он стоял у входа, сложив руки на груди, и смотрел на море.
— Вам кого? — довольно неприветливо спросил он Глушецкого.
Не узнал он офицера, которому спас жизнь.
— Хочу проведать жену.
— Как ваша фамилия?
Когда Глушецкий назвал себя, Кузьмичев посмотрел на него, о чем-то раздумывая.
— Не тот ли Глушецкий, который был командиром роты разведчиков и подорвал себя гранатой? — спросил он с некоторым недоверием.
— Тот самый.
— И в полном здоровье?
— Как видите. Годен к строевой.
— Дорогой ты мой! — потеплевшим голосом воскликнул Кузьмичев и обнял его за плечи. — Я оперировал вас, когда принесли с передовой…
— Я хотел бы с женой увидеться.
— Ах да, — спохватился Кузьмичев и подозвал санитарку: — Милая, разыщите Глушецкую Галю и немедленно доставьте ее сюда.
— А ее нет.
— Куда подевалась?
— Эвакуирует раненых. Сегодня ей поручили сопровождать до Геленджика тяжелораненого полковника.
Кузьмичев живо повернулся к Глушецкому:
— Беги. Может, успеешь.
Глушецкий побежал к месту погрузки раненых на мотоботы. Но он опоздал. Последний мотобот отошел несколько минут назад.
С огорчением смотрел Глушецкий на растворяющиеся в темноте мотоботы. На одном из них Галя. Если бы она знала, что ее муж стоит на берегу! Впрочем, оно и лучше, что не знает.
6
Капитан Гартман долго немигающими глазами смотрел на карту Советского Союза с обозначенной линией фронта. И чем дольше он смотрел, тем мрачнее становились его мысли.
Было отчего помрачнеть. От Волги немецкие войска отброшены до Днепра. Оставлен Северный Кавказ. Что же дальше будет? Ведь это начало конца! После битвы под Курском даже простому офицеру ясно, что игра проиграна. Надо выходить из этой игры. Но как? Думает ли об этом фюрер?
Отойдя от карты, Гартман сел за стол, на котором лежал план Новороссийска с обозначенными узлами сопротивления. Красным карандашом были отмечены занятые советскими десантниками кварталы.
