от нас согласия, да уж и наказы нам даете! Они не отвечали на
королевскую грамоту, а Палий, человек в обращении грубый, пришел в такой гнев, что даже, как говорят, ударил в лицо Псрадов-
ского и кричал: <вот тебе за то, что приехал к нам с лядским
обманом, а не с правдою>. Не все, однако, запорожцы единодушно
отвергли польское приглашение: были и такие, что показывали
склонность служить ляхам против неверных, да и сам тогдашний
кошевой, Грыцько Еремеенко Сагайдачный, мирволил польской
стороне - и во время приезда в Сечу Порадовского, опасаясь
Палия, удалился в Каменный-Затон и, там сидя, прислал для
польского посольства в Сечу рыбу и запасы, а потом, следуя наущению
373.
польского короля, отправил к донским козакам зазыв - оказывать
полякам содействие против турок. Кошевой, однако, таился с этим
от гетмана, прислал к нему королевскую грамоту, уверял, что
запорожцы не поддадутся польским наговорам, и спрашивал, как
поступать прикажет гетман. Белоцерковский комендант отправил от
себя к полковникам Войска Запорожского окружное письмо, приглашал их во имя старинной славы козацкой служить своему
наследственному государю, королю польскому, и содействовать ему в
текущей войне против неверных. Поляки хвалились, что по их
призывам идут к ним <куны> беглецов, оглашали повсюду, что вся
Украина, недовольная московскою властью, опять скоро станет
польским достоянием. Однако, пришедшие по призыву белоцерковского
коменданта козаки так же скоро ушли от него, как и те, которые
пришли было к Могиленку и убежали от последнего. Поляки
преследовали бежавших от них Козаков1, а Самойлович, противодействуя польским оглашениям, выдал универсал, в котором убеждал
малороссиян не доверять исконным своим врагам ляхам, а в Москву
писал, что у польского короля есть коварный замысел, помирившись с турками и татарами, идти войною в Московское государство, чтобы отвоевать все уступленное по Андрусовскому договору.
В конце октября 1684 года приехал в Батурин думный дьяк
Украинцев толковать с гетманом о союзе с поляками и другими
западными христианскими государствами против мусульман. Несмотря
на неоднократное представление Самойловича, московское
правительство всетаки колебалось насчет польских приглашений и
послало своего лучшего тогдашнего дипломата к гетману с разными
доводами в пользу предлагаемого поляками союза. Думный дьяк
представлял гетману, что теперь-то наступило благоприятное время
соединиться всем христианам против врагов Креста Христова, что
поляки заручились союзом с западными христианскими державами
и есть большая надежда на победу над бусурманами. Гетман, как
и прежде, твердил одно - что полякам, по их обычному
вероломству, не следует ни в чем верить. <Они, - говорил он, - присягнут
и предадут, а папа и ксендзы их разрешат от присяги: по их вере
это можно. И теперь, что они толкуют о своем союзе, так все только
хвастают; на самом деле у них один только союзник - цесарь, которого они скоро предадут, заключивши с бусурманами отдельный
мир. Курфюрст Бранденбургский и другие князья немецкой
империи могут оказать разве незначительное содействие военными
силами, которых у них немного; папа же, испанский король и Вени-
1 <О утечце Козаков вельми межи себе заколотились ляхи и ораз
ординат нибы королевский был таковый, абы гдекольвек у местах або селах
що охотника того засталось, кони одбираны были и оружие и самих их
якобы волоцюг до чернил (?) и к селитренным могилам на голону
погнано> (А. И.Д., подлинники, № 457).
374
цейская речь посполитая хоть и дадут на войну денег, да немного.
Польский король и теперь уже слаб, и если Московское государство
пристанет к союзу с ним, то польский король может покинуть дело, не доведя до конца, и помириться с турками, и тогда придется
нашим великим государям одним вести войну! А уж куда как сладка
с турками война: после Чигиринских битв мало не целый год во сне
тревожили лучше, помирившись уже с бусурманами, хранить с
ними добрый мир: султан турецкий уже знает, что поляки и цесарь
приманивают нас к союзу с ними, а мы не поддаемся; зато султан
ценит правду нашу и не пойдет на нас войною! С польским же
королем турки никогда не сложатся против нас; туркам ведь хорошо
ведомо польское непостоянство и вероломство>.
Когда дьяк хотел тронуть чувство гетмана идеею священной
войны за христианскую веру, гетман сказал: <Пресвятое и великое намерение за церковь Божию воевать.
Только исполнить это теперь трудно: правда, что церковь
греческая у турок находится в большом утеснении, что же делать: то
сотворилось по воле Божией! Но ведь и у короля польского
православная вера в гонении и разорении. Поговори с епископом
луцким, что к нам приехал. Пусть он расскажет тебе, что там у
поляков деется!>
Епископ луцкий Гедеон, князь Четвертинский, прибыл еще в
1683 году в левобережную Малороссию и поселился в Крупецком
монастыре близ Батурина. Украинцев поехал к нему и услышал
от него такую речь:
- Я переехал в державу великих государей, спасаясь от
великого гонения. Неволили меня принять римскую веру. Отъезжая
в поход на войну, король и королева призвали меня к себе и
сказали: <коли воротимся с войны и застанем тебя, что ты не
учинишься в римской вере или не примешь унии, то зашлют
тебя в Мальборк на вечное заточение>. Я убоялся и убежал: желаю
пребывать в царской державе и живот свой скончать в
благочестии. Ныне без меня, конечно, всех приневолят к римской вере
и совершенно иссякнет благочестие в Короне и в княжестве
Литовском, потому что король на том стал, чтоб веру благочестивую
в Короне и в Литве искоренить.
После этого свидания с епископом думный дьяк опять вел
беседу с гетманом о том же предмете. Самойлович говорил: <Под игом турецким есть много народов нашей православной
веры: волохи, мультане, сербяне, болгаре, словене, греки - у
них есть славные монастыри и многие церкви; теперь они от
папина начальства укрываются и, будучи под турецким
султаном, свою веру сохраняют, папистов берегутся, и одним только
именем великих русских государей утешаются, чаючи от них
когда-нибудь для себя отрады. Если ж бы королю польскому и
375
цесарю.в войне посчастливилось и войска их вступили бы вдоль
турецкой области и расширились, то оных христиан стали бы
в житии и в вере насильетвовать и обращать в унию тамошние
святыни: либо войною, либо договорами, . а уж довели бы до
того, чтоб возвысить свой римский -костел, а наше православие
понизить. Сталась бы через то православным народам
неутолимая жалость. Поэтому, уж если с ними вступать в союз, то
разве с тем только договором, чтобы, в случае счастия в войне, оные народы были оставлены в своей православной вере по
восточному исповеданию. Великим государям союз с поляками
только затем и может быть нужен, чтоб сохранить и множить
святую веру и расширить пределы нашего государства по Днестр
и по Случ. Только вот в том и дело, что хоть и заставить их
присягнуть прежде союза с ними, то на их присягу положиться
нельзя, потому что, как я говорил уже, у них папа и ксендзы
всякую присягу разрешают>.
В начале 1685 года гетман отправил в Москву посланцем
Кочубея с инструкциею, в которой обширно описывались коварные
поступки поляков и излагались желания малороссиян: отыскивать
у поляков русских исконных владений1, заступиться за
православную веру, которая терпит в польских областях гонения и
поругания, и оставить во владении Войска Запорожского села по
сю сторону реки Сожи, издавна принадлежавшие Войску
Запорожскому и в недавнее, время <заеханные> сыном гетмана, ста-
родубским полковником Семеном Самойловичем.
Эту полосу земли просили удержать собственно для того, чтоб
там поселить остававшихся еще без приюта правобережных про-
чан2.
Чтобы более расположить Москву к своим взглядам, Самойло-
вич послал в Приказ письмо ясского архимандрита Исайи, сообщавшего о разговоре с великим сераскиром Сулейманом-пашою; из
этого письма можно было заключить, что турки ценят мир с Мое-
1 <Поневаж вся тогобочная Днепра сторона - Подоле, Волынь, ГХод-
ляше, Подгорье и вся Червоная Русь, которых славные и старинные места
