— «капут» — было не принято и неприятно. Причастные предпочитали обходиться полным названием Учреждения — Культурно-просветительный Уголок им. Дурова. Это сокращение, конечно, не могло соперничать с прежним, зато куда менее двусмысленно напоминало о моих и без того скверных жизненных перспективах.
И опять выручил папа, возглавлявший строительное управление минкульта, в ведении которого находилось уникальное заведение. Я был нанят в качестве заведующего литературной частью… театра зверей, хотя такая должность отсутствовала не только в штатном расписании, но и в истории землян и даже в мифологии племен и народов.
Художественный руководитель Анна Владимировна Дурова унаследовала от талантливого отца, дрессировщика-эксцентрика и мечтателя, «человеческое» отношение к животным.
А. В. Дурова
Анна Владимировна с грустью вспоминала и научные эксперименты, которые Дуров демонстрировал именитым гостям — академику В.М. Бехтереву, проф. Д.В. Фельдбергу и другим светилам биологии, зоопсихологии и психиатрии. Дурова поведала мне, как ее выдающемуся батюшке удалось выхлопотать для Уголка штатную должность «заведующего научным сектором». За полвека до моего появления в Уголке ее занимал человек с более подходящей для такой работы фамилией — И.А. Лев. Сектора давно не было, но была ставка, с которой не знали, что делать. Да и какой уважающий себя ученый пойдет нюхать ослиный навоз за 69 рублей в месяц? Если, конечно, ему не грозит, как мне, срок за тунеядство.
— Ну, вы пока осмотритесь, привыкните к нашей обстановке, потом поговорим. — Сказала она мне в первый рабочий день. Осматривался я ровно месяц в отведенном мне чердачном помещении под стеклянным куполом, который мыли последний раз при Николае Втором-кровавом. Комната была необъятной, обстановка — спартанской: стол и стул. До меня попросту никому не было дела. Вскоре обо мне вообще забыли. А я коротал время с учебником иврита, обернутым для конспирации в старую афишу. Для закрепления усвоенного материала спускался к вольерам. Чтобы хоть как-то осмыслить свое новое предназначение и соединить уникальную профессию с живой жизнью, необходимо творческое общение с артистами. Моими собеседниками стали голодные лисы, ламы и мартышки. Наиболее адекватно реагировал яванский макак Чучка. При моем приближении он даже переставал мрачно онанировать и делал умное лицо. Примат терпеливо выслушивал спряжения вражеских глаголов, смешно склонив голову и одобряюще вращая глазами. В день рождения Дарвина я подарил ему с трудом добытый по большому блату банан. В конце концов, это был его, Чучки, религиозный праздник.
«ЖИРАФЫ ОЧЕНЬ ДОРОГИ»
Анна Владимировна неторопливо, но нервно двигалась по своему кабинету, лавируя между кусками старинной мебели. Столы, шкафы, кресла и рамы из карельской березы и красного дерева, изящно орнаментированные персидским орехом и бронзой, могли бы составить честь любому дворцу, если бы не были покрыты несмываемым бесчестием. Об их участи хорошо позаботились пернатые и четвероногие посетители. Некогда ясные голубые глаза Дуровой подернулись серой вуалью, проступающие капилляры прорисовывали на лице старческий узор.
Но в те редкие минуты, когда ее удавалось отвлечь от нескончаемых хлопот о питомцах, в ней оживала аристократическая сдержанность и голос становился ровней.
Анна Владимировна то и дело жаловалась на министерское начальство:
— Вы думаете, Леня, их хоть сколько-нибудь интересуют животные? Этих прохвостов интересуют только липовые отчеты о посещаемости и бесплатные билеты на мои представления. Однажды в кабинет Дуровой вошла заведующая кухней с тревожной новостью — морковка на исходе, а бухгалтер до конца месяца и слышать ни о чем не хочет. Дурова заохала — новость причинила ей боль. Открыла сумочку и протянула 100 рублей.
— Немедленно купите на все деньги.
Русская интеллигенция неисправима. Всем готова жертвовать. Мать Дуровой Анна Игнатьевна во время поездки в Париж пожаловалась жене одного русского писателя: «Я думала в Париже немного приодеться, но Володя купил жирафа. Жирафы очень дороги…»
Анна Владимировна мечтала превратить Уголок в коммуну, где люди прислуживали бы животным. Стоило слонихе Кате потерять аппетит, как Анна Владимировна объявляла осадное положение. В такие моменты к ней лучше было не соваться с другими заботами. Она часами простаивала у клетки Гвидона, когда морской лев захворал. Старушка тряслась над своим питомцем и никому не доверяла кормежку, особенно после того, как погиб его напарник Лель, которому посетители скормили какую-то гадость. Гвидон был царем звериного коллектива и коронным номером. Анна Владимировна вложила в него кучу денег и не один год изнурительной работы. Осанистая женщина с горделивым аристократическим профилем, не сдерживая слез, просила у страдающего животного прощение за человеческую подлость и бестолковость, умоляла его не сердиться на нее и выздороветь.
— Гвидончик, милый, ну что мне для тебя сделать? Ведь ты не подведешь меня, правда? Ты же знаешь, что люди — негодяи! Негодяи и воры. Для них нет ничего святого. Ну хочешь, я останусь с тобой до утра?
Она вновь и вновь повторяла ласковые слова, умоляла принять из ее рук ну хотя бы хвостик салаки. Лоснящийся зверь метался вдоль своего бассейна и ревел так, что душа разрывалась. Потом вдруг затихал, нелепо переваливался с ласты на ласту, не сводя с нее умных, почти человечьих глаз, по-старчески кашлял, прижимался носом к ее заплаканному лицу и застывал в этом положении, неистово кланялся, но от протянутого ему лакомства отказывался.
Анну Владимировну окружали несколько помощниц. Строгая и волевая, она распоряжалась ими, как прислугой, то и дело распекала за нерадивость и недобросовестность.
— Что будет с животными, когда меня не станет? — причитала она. — Они все вымрут как один. (Нет, Анна Владимировна, если бы вы смогли заглянуть тогда в будущее и узнать, что на самом деле ждет ваших питомцев, что их вполне в духе нового времени будут брать в заложники и освобождать силами ОМОНа, что они выйдут на баррикады классовой борьбы, что слониха Даша, подаренная Брежневу руководителем Лаоса Кайсоном Пхомвиханом и благоразумно передаренная Уголку, с отчаяния убьет своего наставника, а козел Василийвасильевич даже… начнет с горя курить, вы бы собственноручно усыпили их).
Иногда она замечала внутри клетки опасно торчащий гвоздь или забытую с вечера лопату:
— Они мне всех зверей погубят. — Причитала Дурова. Вызванный тут же на ковер дрессировщик с поджатым хвостом лез в клетку к слонихе Кате, которая отступала в дальний угол, ища убежища от водочных паров.
Когда она проходила мимо клеток, их обитатели, как по команде, поворачивали к ней глаза и клювы, вступая в таинственные отношения с их доброй феей. Анна Владимировна громко объяснялась им в любви, доказательства которой всегда оказывались у нее под рукой. Карманы ее рабочего халата были набиты
