— Будешь.
— Я хочу отрезать себе руку, — морщусь, как только чувствую неприятный запах, исходящий от пальцев.
— Вдруг там мармеладки?
— Там нет мармеладок. Они длинные и ползают.
— Ты всё равно должен угадать всё.
— Ты даже не представляешь, что в таком случае будешь должна мне, если я ещё раз суну туда руку.
— Мы обсуждали это утром, — заявляет Трикси, продолжая весело издеваться надо мной.
— О, мы обсуждали хрень. Это мелочи, ты сама скоро к ним придёшь.
— Не приду.
— Рано или поздно появится интерес. Даю сотню, что он уже имеется, ты можешь противиться самой себе.
— Ничего не появилось, — оскорблено буркает она.
— Появилось, — усмехаюсь я, убеждаясь в правоте. — Ты бы не спорила сейчас.
— Я вообще ничего не говорю!
— И не нужно говорить, ты будешь слишком занята, — смеюсь я.
— Это не смешно.
Получаю от неё слабый удар по заднице и смеюсь ещё больше. Это будет весело и до ужаса сексуально.
Нахожу в темноте ящик и сую туда руку без доли сомнения. Это не мерзкие личинки, это кое-что похожее на них.
— Черви, — беспрекословно сообщаю я, зная, что сейчас прав.
Трикси молчит. Она совершенно точно надулась.
Нахожу её в темноте и тяну к себе, прижимая к груди. Не получаю объятий в ответ, из-за чего тихо смеюсь.
— Ты такая упрямая, — говорю я, проводя рукой вдоль спины девушки, которая дёргается.
Поднимаю её подбородок и прижимаюсь к губам. Она вновь не отвечает, оставаясь холодной. Но я всё равно оставляю несколько поцелуев. Моя льдинка тает после шестого. Приоткрыв губы, она отвечает на седьмой, который моментально будоражит кровь и пробуждает лишь одно желание. Она пахнет ягодой, и я втягиваю аромат её волос.
— Дуешься?
— Я не дулась.
— Дулась, — улыбаюсь я. — Мы не будем говорить об этом тут.
Трикси хмыкает, а я нахожу последний ящик, который оставит первое испытание позади. Не знаю, хуже или лучше дальше, знаю лишь то, что хочу свалить отсюда раз и навсегда. Во-первых, чтобы помыть руки. Во-вторых, чтобы вытянуть то, что есть в голове Трикси.
Даже не стремлюсь поднять руку, потому что слышу движение. В ней то, что двигается. Я улавливаю каждый шорох, который раздаётся в ёмкости. Вместе с этим, передёргиваюсь сам. Воображение снова даёт старт и овладевает сознанием. Я слышу шипение, стрекотание, даже гребное тресканье, как будто там целый арсенал, сотканный из ужаса в голове. Слух не может зацепиться за что-то одно, наоборот, предположений с каждой последующей секундой становится ещё больше. И вот сейчас, я чувствую себя самым настоящим трусом, не готовым переступать через страх. Я готов стоять на крыше небоскрёба, но не готов совать туда руку.
— Я не буду, — говорю я.
— И всё? — спокойно спрашивает Трикси. — Если не сделаешь это, не пройдёшь дальше.
— Я не хочу это делать.
— Ты струсил?
— Что угодно, но не туда.
— Это последний, Мэйсон.
— Да, и самый мерзкий.
Несколько раз фыркаю, бродя взад-вперёд, чтобы хоть как-то унять негодование и всемирную неприязнь к подобной живности. Мне плевать на них до тех пор, пока не приходится совать руку или трогать то, что может оставить след. Мной управляет вовсе не страх, а отвращение. Я не тот, кто желает сливаться с природой. Между тихой лесной чащей, где можно построить дом, я выберу городскую суету и духоту. Подобное рвение наверняка досталось от мамы, которая плавает в городе, словно рыбка в аквариуме. Когда речь заходит об отце, я прихожу к мнению, что ему, в общем-то, плевать, где находиться.
— Уходим? — раздаётся голос Трикси, вырывая из самобичевания.
— Я не хочу это делать, — выдыхаю я. — Но сделаю.
Погружаю руку в ёмкость, и на этот раз, не издаю и звука так же, как и не вытягиваю руку. Лучше сделать это раз, чем десяток других. Ненавижу оттягивать, тем более подобные моменты. Сделал и забыл, — девиз в данном положении.
Я даже представлять не хочу, как вытянулось моё лицо, и, слава Богу, что его никто не видит. Особенно Трикси. В руках гребаная пластмасса из аквариума.
— Это игрушки для детей.
— Насколько они страшные? — злорадно шепчет Трикси, пощипывая моё бедро.
— Помнишь, что я говорил про доверие?
— Ну, помню.
— Забудь, я больше тебе не доверяю, — улыбаюсь я, вынимая руку из воды. — Какого хрена они трескают?
— У тебя никогда не было рыбки, которая заводится в воде? — хихикает она.
— Я предпочитал плавать среди уточек.
— Как мило, я учту.
Если смотреть на всю картину, то я облажался по полной, потому что из всех ящиков только один был с живым существом. Да, неприятным, но абсолютно безобидным. Всё дело лишь в моём великолепном воображении, которое рисовало самые ужасные картинки. Если мне скажут, что на свете есть хотя бы один человек, который ни разу не издал звука, описывающего ужас, я никогда не поверю. Дело вовсе не в том, что перед тобой, а в неизвестности. А именно неизвестность пугает больше всего. Это состояние, в котором я пребываю слишком часто, но она не была такой пугающей ранее. Я достиг точки невозврата благодаря дурным ёмкостям. И теперь в голове только один вопрос: а что дальше?
Что я буду делать дальше?
Я никогда не ставил перед собой данный вопрос. Полагаясь на удачу, мне всегда удавалось выходить сухим из воды. Оставаться чистым даже тогда, когда всё доходило до крайней точки кипения. И теперь я не уверен, что так будет дальше, а полагаться на удачу больше невозможно. Рано или поздно, я подведу не только себя, но и всех, кто окружает. В университете я выбрал то, что, казалось, нравилось, и сменил это ещё на начальной стадии, понимая, что это не то. Но и сейчас не уверен, что когда-нибудь буду сидеть в своём кабинете, принимая очередного пациента, желающего вывалить на меня все свои тяготы. Я утопал в своих, хотя с недавних пор, оставил всё позади, сменив курс с появлением Трикси. Сделав подобный выбор, я не совсем удивил отца, который лишь пожал плечами и сказал, что это моё решение. Я должен принимать и отвечать за них сам. Он прав. Он всю жизнь был рядом. И если он ведёт список всех моих проступков, то к сегодняшнему дню наверняка насобиралось несколько томов. В то время как у него была цель, я потерял свою. Я отказался от контракта, который мог обеспечить буквально всем. В первую очередь, новой жизнью. Не знаю, подумал бы, если его предложение было выдвинуто до сентября, или хотя бы в сентябре. Сейчас это невозможно. Я между двух берегов, и изо всех сил гребу только к одному. Этот берег не даёт мне никаких гарантий, что не является иллюзией. Он может исчезнуть, а вместе с ним человек, перевернувший своим появлением слишком многое. Я уверен лишь в том, что не хочу её потерять.
Не сразу понимаю, что между пальцев приникают те, которых касаюсь ежедневно. Следом за этим, девушка прижимается ко мне, обвивая второй рукой талию. Мрачные мысли отступают, их легко разгоняют солнечные лучи, представляющие собой Трикси.
— Как назовёшь? — спрашивает она, положив того самого паука на моё плечо, игрушечные лапки которого щекотят шею.
— Коттон.
— На этот раз ты подошёл к имени ответственно? — улыбчиво замечает она.
— Нет, я просто вспомнил пирата, которому отрезали язык, — обнимаю её плечи и улыбаюсь.
— Кому отрезали язык?
— Ты не смотрела пиратов Карибского моря?
— Я не помню их наизусть.
— Там был пират Коттон, которому отрезали язык и за него говорил попугай.
— Боже, ты серьёзно помнишь его имя?
— Я пересматривал их с отцом несколько раз.
— У него даже не было имени для попугая?
— Нет, он же не может говорить.
— Можно написать, как вариант, — предлагает Трикси.
— Это же пираты, они не такие грамотные, как ты думаешь.
— Либо режиссёр не догадался это сделать.
— Я никогда не думал об этом, — смеюсь, принимая новую версию безымянного попугая.
Трикси тянет за собой, и я всерьёз задумываюсь, нет ли у неё той сетчатки, что у кошки, которые способны видеть в темноте. В любом случае, слепо следую за ней, что касается не только данного развлечения, но и того, что иду за ней в обычной жизни.
